1. Шпакович Ольга писатель
2. Проза
3. Рассказ "Альфонс-Паша или злоключения поэта" 1996 год

 

Наступил грустный вечер того дня, который еще утром обещал стать счастливейшим днем двадцатилетней Пашиной жизни. Обещал, но не стал. Надеж­ды не сбылись, а обернулись тягостным разочарованием. Паша пре­давался грустным размышлениям в своей комнате, обложившись прессой для отвода глаз, так что взору родителей, когда они загля­дывали в его комнату, всякий раз представлялась одна и та же кар­тина: серьезный молодой человек сосредоточенно изучает сегод­няшний номер "Вечерки". В мыслях же он перенесся от сегодняш­него дня на спасительное расстояние года в полтора.

Благополучно поступив после армии на филфак с мечтой по­знать азы языка, чтобы стать профессиональным поэтом, Паша ока­зался окруженным таким количеством представительниц прекрас­ного пола, какого за один раз в одном месте ему еще не приходи­лось видеть. Но среди всех обращала на себя внимание Лариса, ко­торая в свои восемнадцать лет успела победить в каком-то конкурсе фотомоделей и сняться в какой-то, всем надоевшей, рекламе. Паша сразу ее узнал, хотя на экране Лариса выглядела как-то иначе. Как это часто бывает с заурядными людьми, он ужасно возгордился, что знаком со знаменитостью, пусть и местного, совсем крошечного масштаба. "Я учусь со звездой", — важно думал он. О том, чтобы понравиться Ларисе, Паша и думать не смел. Он исписал стихами всю записную книжку, а во время сессии с нетерпением ждал оче­редного экзамена, и не потому, что хотел блеснуть знаниями, а что­бы только встретиться с предметом своего обожания. И вот — есть все-таки еще в этом мире место чуду — в день последнего экзамена она, недоступная, сама подошла к нему и пригласила на день, рождения. Правда, тут же прибавила, что особенно ждет его из-за Лиды, одногруппницы, которая тоже приглашена. Так как Лида, видите ли, может стесняться — большинство гостей ей незнакомо — Паше уготована роль ее партнера для танцев.

Паша воспрял духом. Какая там Лида? Конечно, это предлог. Сама Лариса робела и стеснялась пригласить его вот так, запросто, без комментариев. А что, в самом деле? Разве он нехорош собой? Конечно же, хорош. Он не мал ростом и не велик до нелепости, у него всегда хорошо лежат волосы, хоть шампунь рекламируй, у него... Да что говорить! Надо быть последним идиотом, чтобы не воспользоваться предоставленным шансом. Чем дальше, тем боль­ше Паша ждал заветного дня. И вот этот день наступил. Но ничего-то Паша не дождался! И теперь, когда он был скинут с небес на землю, когда был наказан за свою самонадеянность, он спрашивал себя: а могло ли быть иначе? И отвечал: нет; не могло.

Паша попытался с самого начала проследить этот злосчаст­ный день.

"Во-первых, — рассуждал он, — зачем я пришел так рано, раньше всех? Понятно, мне не терпелось, но я застал Ларису в бигудях, а уж женщины этого не прощают. Даже и черт с ними, с бигудями. Туалетная вода! Вот что меня подвело!"

Дело в том, что Паша, раздумывая, что бы подарить, исходил не только из соображений дамского вкуса, но и толщины своего ко­шелька. И остановился на туалетной воде, недорогой, но зато фран­цузской. Если бы он видел, что подарят другие, он и сунуться не посмел бы с этим злополучным флаконом, он бы лучше вообще ни­куда не пошел, пропадай все его надежды! Но что было, то было. Пришел он самый первый, вручил он Ларисе эту дешевку, а потом увидел, что ей дарили другие гости. А дарили — кто золотой брас­лет, кто кофейный сервиз, магнитолу и что-то еще в этом роде. Была и туалетная вода, тоже французская, но какая! Паша видел этот фла­кон в магазине и помнил, сколько он стоит. Да, Пашин подарок выг­лядел жалко, но еще более жалкий вид был у Паши.

Надо отметить, что Лариса была из состоятельной семьи, и друзья ее тоже были весьма состоятельные девочки и мальчики, для которых подарить подруге золотой браслет было обычным делом. Паша понял, что пока он не достигнет материального уровня этих баловней судьбы, Ларисы ему не видать. Вобщем, вечер остался в Пашиной душе тягостным воспоминанием, тем более что Паше дей­ствительно отвели роль кавалера одногруппницы Лиды. Конечно же, во всем виновата была эта туалетная вода! "Ну что, теперь ты убедился, что поэты нынче не в цене? Сейчас стишками красивую женщину не завоюешь, надо что-то посущественней." Да, тут надо упомянуть, что к флакону туалетной воды прилагались стихи соб­ственного Пашиного сочинения. Но уж стихи-то и вовсе ничего не стоят.

"Я должен заработать деньги, чтобы расположить к себе Ла­рису. Нужно вставать в один ряд с этими ее приятелями: с Сашей, который уехал от нее на своей машине, с Юрой, который подарил ей золотую цепь... Но как заработать? Как? Где? Ах, если бы я жил в другое время, когда девушки любили, чтобы им посвящали стихи, и не обращали внимания на толщину кошелька. Но я-то живу в это время... Черт! Как бы подзаработать? В коммерсанты я не гожусь, в распространители гербалайфа — тоже. Я готов зарабатывать лю­бым способом. Любым! Только бы побыстрее и побольше. Ведь Лариса нужна мне сейчас, а не через пять лет, когда я окончу уни­верситет, и мне, может быть, посчастливится найти хорошую де­нежную работу. С удовольствием продал бы душу дьяволу, если бы дьявол действительно существовал. Эй, дьявол, ты меня слышишь?.. Нет, не слышишь, потому что тебя нет."

Тут взгляд Паши упал на газетку "Купи-продай". Продолжая думать о своем, он стал машинально переворачивать страницы и постепенно заинтересовался. "Так, продать что-нибудь? Нечего... Так, предлагают работу. Ну, это, конечно, гербалайф, это — реклам­ные агенты, а это... Зарплата пятьсот рублей. Да ну! Что они, изде­ваются? Не-ет"

Затем Пашин взгляд стал рассеянно скользить по рубрике "Знакомства." Пропустив без внимания брачные предложения, он вдруг заметил объявление, после чтения которого снисходительная усмешка сбежала с его лица: "Привлекательный мужчина познако­мится с немолодой состоятельной дамой с целью скрасить ее до­суг."

— Какой тонкий смысл! — прошептал Паша, оживляясь, — привлекательный. Ну, это, конечно, приманка. С состоятельной  чтобы могла оплатить его привлекательность ... Немолодой ... И это, само собой разумеется: молодая и так найдет, да еще и сама вознаг­раждение попросит ... С целью скрасить досуг. Вот где высшая тон­кость-то! Скрасить досуг — а может, эта самая немолодая дама най­мет его книжки читать — вот он и скрасит досуг. И никакой пошло­сти, все пристойно. Ну и ловкий же вы господин, мужчина с при­влекательной внешностью! Кто вы? Вы инкогнито, господин лов­кач! Вы поместили объявление в газету, а бумага все стерпит. Мо­жет, вы тот самый Юра, который на пожертвования скучающих дам покупает девушке золотой браслет? А я-то, я чем хуже? Почему я не могу стать таким же ловким? Стыдно? Но ведь никто не узнает! И потом, не я же один, вот перед глазами пример чужой ловкости, и, наверное, процветает, подлец! И ведь не я виноват, время такое. Па­костное время, циничное, когда деньги не пахнут, и ничего свято­го... Время подлое — и я по-подлому. Конечно, и я бы хотел голо­вой деньги зарабатывать, но головой не заработаешь, филологичес­кий ум нынче тысяч не стоит. Я бы хотел руками — не выходит. А деньги-то нужны! Так раз не головой и не руками...

И через несколько дней в газете "Купи-продай" появилось объявление следующего содержания: "Привлекательный молодой мужчина поможет скрасить досуг и приятно провести время состо­ятельной даме." Еще через несколько дней появились плоды в виде трех писем, которые Паша получил на почте по паспорту. Закрыв­шись в своей комнате и включив погромче магнитофон, он с зами­ранием сердца вскрыл первое письмо. "Здравствуй, таинственный незнакомец! — написано бисерным почерком. — Я как раз та самая скучающая состоятельная дама, которой хочется скрасить свой до­суг. Позвони по нижеуказанному номеру и пригласи Тамару Ива­новну. Если трубку возьмет мужчина, назовись сыном Инны Пет­ровны". Далее следовал номер телефона. У Паши отлегло от серд­ца. Как все просто! Ничего стыдного, а, напротив, все благоприс­тойно. Он вскрыл второй конверт "Здравствуйте. Я по объявлению в газете "Купи-продай ". Меня зовут Анна Федоровна. Мне сорок три года. Я разведена. Сын взрослый, живет своей семьей. Работаю поваром в больнице. Остальное при встрече. Мой телефон ... " Паша невольно улыбнулся "Какое мне дело до твоего сына?" И принялся за третье письмо. Оно было лаконичным: "Позвоните по телефону ... это рабочий и спросите Нину Ильиничну."

"Вот это я понимаю, это деловой подход," — заключил Паша и, не теряя времени, стал звонить, придав своему тону сухость и деловитость. Всем трем дамам он назначил свидание в одном мес­те, чтобы не запутаться: возле спортивного магазина "Сотвори себя", под часами, на которых написано "Место встречи." "Ленинский про­спект там узкий, не разойдемся, а под часами обычно никто не сто­ит, не то, что у гостиницы "Центральная." Там под этими электрон­ными народу, глазеющего по сторонам, хоть пруд пруди."

Всем трем Паша назначил свидание в одно время — шесть часов вечера, но в разные дни. Обладательнице бисерного почерка Тамаре Ивановне — в понедельник, поварихе Анне Федоровне — во вторник, а лаконичной Нине Ильиничне — в среду. Как будут выглядеть женщины, он не спросил из деликатности, а про себя ска­зал, что в руках будет держать букетик цветов. Эта выдумка показа­лась ему верхом галантности: "Клиент выбирает. Если я не понрав­люсь, просто пройдут мимо, никаких объяснений, и никому не обид­но. Ну, а если приглянусь — букетик для дамы".

В понедельник Паша тщательно побрился, изобильно увлаж­нил себя французским дезодорантом и, прикупив букетик фиалок, без пятнадцати шесть нарисовался под часами с остроумной надпи­сью "Место встреч". Денег он не взял умышленно, так как рассу­дил следующим образом: "Если потащит меня в кабак — не пойду. Она там погуляет на мои кровные, а потом под предлогом "Ох, встре­тимся завтра", "Ах, я вспомнила — мне надо уйти" — улепетнет. Нет, дорогая, я не простак. Здесь я зарабатываю деньги, а ты пла­тишь. Ты меня покупаешь, а не я тебя. А уж я и так постарался, вот цветочков тебе купил". Конечно, к мысли, что его покупают, надо было еще привыкнуть. Впрочем, долго раздумывать Паше не при­шлось, к нему медленно подплыла такая шикарная дама, что дух захватило. Он обратил на нее внимание, когда она еще только выш­ла из "Мерседеса" и стала медленно приближаться, поблескивая под светом фонарей мехом своей долгополой шубки. И вот она встала прямо перед ним, разглядывая его.  "Норковая шляпа, норковая шуба –– тысяч двадцать баксов, если не больше," –– быстренько прики­нул Паша. Однако это наглое разглядывание становилось неприличным. "Ну что ж, назвался груздем..." — вздохнул Паша, а вслух процедил: "Чем могу?"

— Это ты Павел? — оборвала его дама в вычурной шляпе.

— Я. А вы — Тамара Ивановна?

— Да, я — Тамара Ивановна.

— Тогда это вам. — Паша галантно протянул даме букет.

— Что, фиалочки? На фиг они мне? — дама кинула букетик в урну. Паша почувствовал раздражение, еще немного — и он обру­гает ее грубыми словами. Этот снисходительно-пренебрежительный тон явно рассчитан на то, чтобы оскорбить, унизить. Однако Паша сдержался. "Ладно, стерва, ты мне за это хорошо заплатишь".

— В объявлении сказано: "скрашиваю досуг". Что под этим понимать?

— Все, что Вам угодно.

— Что, например? Ведь что-то же ты имел в виду, когда пи­сал это объявление?

— Ну, например, могу составить компанию для похода в кино, театр, если Вам не с кем, а хотелось бы... не одной... Могу читать книжки вслух, впрочем, это, наверное, для дам постарше.

Тамара Ивановна расхохоталась ему в лицо. На них стали оглядываться. Паша решил, что все, хватит унижаться, пора ухо­дить. Но Тамара Ивановна заявила:

— В двух шагах отсюда моя квартира.

Квартира оказалась на втором этаже, с видом на фонтан и холлом. Паша помог Тамаре Ивановне снять шубку и, пока она по­правляла перед зеркалом прическу, стал ее искоса разглядывать. Деньги деньгами, но все же надо знать, что тебя ждет. Тамара Ива­новна оказалась женщиной дородной, с тяжелым слоем косметики на пятидесятилетнем лице, оформленном добела высветленными кудряшками, хотя ей, пожалуй, больше бы понравилось слово "ло­конами". Одета она была по-молодежному, во что-то короткое джин­совое и даже с бахромой. Полные ноги были туго обтянуты черны­ми, как потом выяснилось, чулками. В целом эта дама почтенного, по Пашиным меркам, возраста вызвала в нем довольно приятные чувства. Но и Тамара Ивановна не преминула рассмотреть Пашу. Она окинула с ног до головы высокомерным взглядом его высокую, несколько сухощавую фигуру и, видимо, осталась довольна.

Они прошли в уютную спальню, куда хозяйка дома тотчас вкатила на прозрачном столике такое обилие легких, но изыскан­ных и экзотических, опять же по Пашиным непритязательным мер­кам, закусок, что Паша не преминул их все распробовать и остался весьма доволен. Тут же распили вино из бутылки замысловатой фор­мы. Полумрак рассеивался красноватым светом торшера, играла не­навязчивая музыка, хозяйка развлекала гостя светской беседой. Паша размяк и, попивая вино, думал: "Неизвестно, как там дальше пой­дет, а пока хоть наелся, все-таки не зря пришел. Бутерброд с крас­ной икрой я ел, наверное, на прошлый Новый год, да и то мне толь­ко один достался, а сегодня я их за один вечер уже штук пять сло­пал, да и еще ешь — не хочу, жаль, что уже некуда".

Из беседы с Тамарой Ивановной он выяснил, что она заму­жем за коммерсантом, который постоянно разъезжает; надолго ос­тавляя ее одну. Она не работает, ей скучно. Она перепробовала все ей доступные развлечения — деньги у нее есть, муж человек обес­печенный, но скука все равно заедает. Сын живет в Москве со своей семьей. Видится Тамара Ивановна с ним раз в полгода — то он при­летает, то она. Когда Паша опасливо намекнул, не нагрянет ли вдруг ее муж, крутой коммерсант, она успокоила его. С мужем они живут в другой квартире, а эта ее личная, муж здесь никогда не появляет­ся. И потом, добавила Тамара Ивановна с обидой в голосе, муж по­чти официально живет с молоденькой любовницей, которой, кроме денег, ничего от него не надо, а она — законная жена — и пикнуть не смеет в защиту своих прав. Иначе он — она не договорила, но обвела взглядом, исполненным тоски, свое гнездышко. И Паша по­нял, что иначе муж лишит ее этой квартирки и других жизненных благ, поскольку она полностью на его содержании.

— Крутой мужик, — подумал Паша, — если содержит столько народу: жену с волчьим аппетитом, маленькую любовницу, тоже свое не упускающую. Да теперь еще и меня. А что? Я тоже стесняться не буду.

На вопрос, каким видом бизнеса занимается супруг, Тамара Ивановна отрезала, что пригласила его не для того, чтобы вести деловые разговоры. Паша понял это как намек, что пора отрабатывать и щедрое угощение, и будущие блага. О том, сколько он хотел получить, сказать не осмеливался.

Через несколько минут Тамара Ивановна картинно разделась, поразив Пашу роскошью нижнего белья. На знакомых девушках Паша привык видеть ситцевые лифчики. Он проникся к Тамаре Ива­новне еще большим уважением и с чувством глубокого почтения провел с ней остаток вечера. Стыдливо принял он от нее опреде­ленную сумму, и так как эта сумма превзошла самые смелые его мечты, он с неподдельной искренней нежностью расцеловал свою щедрую подругу. Они договорились периодически встречаться. Инициативу Тамара Ивановна оставила за собой. В превосходном настроении Паша отправился домой. "Вот это женщина! — думал он. — И как, оказывается, все просто".

Завтра Паше предстояло встретиться с Анной Федоровной, поварихой. Паша опять пришел пораньше, купив дорогой букет роз на деньги Тамары Ивановны. Он ожидал встретить не менее бога­тую даму, которая сторицей возместит его расходы. "В самом деле, как это я припозорился с этими фиалками. Такой роскошной жен­щине... Эх!". Все-таки Паше льстило, что у него появилась такая любовница — опытная богатая дама, и эти таинственные встречи в ее квартире казались ему романтичными. То, что она ему платит — ну и что? Богатая дама хочет побаловать своего юного поклонника. Что тут такого? Паша даже хотел воспеть их романтические отно­шения в стихах: полумрак, таинственность встреч, муж — тиран, не ценящий такое сокровище.

Но тут его мысли прервала скромно одетая полная женщина, которая некоторое время украдкой наблюдала за Пашей, не реша­ясь подойти. Наконец решилась и, мучительно стесняясь, так что даже Паше стало неловко за нее, спросила:

— Извините, это не вы давали объявление в газету?

— Я. А вы — Анна Федоровна?

— Да. — Она еще больше смутилась. — Ой, молодой чело­век, боюсь, я недопоняла что-то. Я-то хотела насчет создания се­мьи, а вы такой молоденький...

Паше стало стыдно.

— И я насчет семьи. Извините... Нате вот цветы! Это вам.

Но Анна Федоровна протестующе замахала руками. Паша хотел насильно всучить ей букет, однако новая мысль остановила его.

–– А почему бы не отнести букет Ларисе? Женщины это лю­бят.

И он помчался к любимой, ради которой, в конечном итоге, все и затевал.

А ночью ему снилось прекрасное Ларисино лицо, погружен­ное в нежные розовые лепестки, на которых еще не успели растаять кристаллы снега. Утром, проснувшись, он первым делом вспомнил подробности вчерашнего вечера. Пробыл он у Ларисы недолго — каких-то полтора часа. Но за эти полтора часа они так сблизились, как будто были давними друзьями. Конечно, Лариса удивилась, уви­дев его.

— Тебе что, конспект нужен? — насмешливо спросила она, пропуская Пашу в прихожую. Но, когда он бережно вынул из-за па­зухи немного примятый букет, глаза ее засветились удивленно и ра­достно. Потом они вместе пили черный кофе, который, оказывает­ся, оба обожали, и непринужденно болтали на разные темы. Обще­го у них оказалось много, например, любовь к литературе. Вкусы их в основном совпадали.

— Обожаю Маркеса, — говорила Лариса, закуривая. — А все наши однокурсники в его творчество не въезжают.

— Отчего все? — возражал Паша. — Мне он тоже нравится.

— Как здорово! Ну хоть с кем-то хоть можно поговорить. "Сто лет одиночества!" Ведь это такой кайф!

И они принялись с жаром, перебивая друг друга, обсуждать достоинства романа.

— Я, конечно, не брошу шоу-бизнес, — небрежно обронила Лариса, — хотя это занятие и не доставляет мне особого удоволь­ствия, как многие думают. А вот литература — это же так здорово! Это для меня... ну с чем бы сравнить? А, — засмеялась она, — как лакомиться мороженым.

— А я себя представляю кем-нибудь вроде секретаря-рефе­рента, — подхватил Паша. — Но быть поэтом, а я все-таки тешу себя надеждой, что я поэт, и не знать досконально язык и литерату­ру, это ...

–– Да, кстати, недурные стишки ты мне набросал к моему дню рождения. Значит ты поэт.  Так это же прелесть! У меня есть знакомые художники, музыканты, а теперь вот и поэт. Почитай мне что-нибудь свое.

Паша никогда бы не осмелился признаться в любви этой кра­сивой самоуверенной девушке, но стихи — другое дело! И глядя Ларисе в глаза, он тихо, проникновенно читал ей строчки, родив­шиеся на лекциях, переполненные нежностью и любовью, а Лари­са слушала, опустив глаза и покрывшись румянцем...

Затем ревнивый Паша как бы невзначай спросил у Ларисы о ее друзьях, присутствовавших на дне рождения. И как радостно за­билось его сердце, когда он услышал колкости, отпускаемые девуш­кой по адресу его соперников.

— Бедные-то они бедные, ведь кроме денег, у них ничего нет, — заявила она. — Надарили всего, чтобы друг перед другом при­хвастнуть. А ни один не догадался просто цветы подарить, вот как ты сейчас. Конечно, цветы — вещь бесполезная, но вот мы, женщи­ны, предпочитаем цветы самым дорогим подаркам. Ну подарили мне цепочку, ну и на что мне она, если у меня их три? Да и куда их надевать?

"Вот оно что! — отметил Паша. — Ей надо, чтобы подарок был с изюминкой! Ничего, я как-никак поэт, воображение у меня есть, не то, что у этих новых русских. Да и денежки теперь имеют­ся. Я такой предметик ей презентую, что она уже не посмеет не принимать меня всерьез!".

— А вот ты наоборот, — продолжала Лариса, — у тебя есть талант, ты богатый, хотя у тебя и денег нет...

Паше эта фраза показалась обидной.

— У меня есть деньги, — стал он спорить с горячностью.

— Ну откуда у тебя деньги? Поэты были и есть нищие, во все времена. Поэты как цветы. На взгляд некоторых, абсолютно беспо­лезны, но многие женщины предпочтут этим самым некоторым именно поэтов.

Однако Пашу это не утешило. Никакого намека в ее словах он не обнаружил. Больше, чем поэтом, ему хотелось быть как раз этим самым некоторым. Посредством денег он хотел сравняться с теми, кто на него, как поэта, мог смотреть как на человека бесполезного.

И вот в шесть часов вечера на следующий день он вновь стоял на своем боевом посту, сжимая в руках, как оружие, букет роз. Он уже придумал, каким подарком удивить Ларису, но для этого нужны были еще деньги. В начале седьмого к нему уверенно подо­шла дама, которую, собственно, и дамой назвать трудно: старое не­модное пальто мышиного цвета с облезлым песцом, такая же ста­рая песцовая шапка с вытершимся мехом. Лицо дама прикрыла ру­кой в широченной рукавице, поверх которой блестели толстые лин­зы очков. Она появилась неожиданно, как из-под земли. Может, на­блюдала за Пашей со стороны, чтобы удостовериться, точно ли это тот, которого она ждет, но он не обратил на нее внимания из-за ее неказистости.

— Здравствуйте, я по объявлению, — глуховато произнесла она.

— Нина Ильинична?

— Да.

— Тогда этот букет вам.

— Спасибо, — суховатым тоном сказала она и скомандова­ла: — Теперь нам на тот автобус.

В переполненном автобусе Паша пытался рассмотреть ее по­лучше, но она упорно отворачивалась, старательно прикрываясь ру­кавицей.

Нина Ильинична привела его в общежитие: темные замусо­ренные коридоры показались Паше бесконечными. Лифт не рабо­тал, и пришлось пешком подниматься на восьмой этаж. В длинном коридоре пахло грязными носками, а за множеством закрытых две­рей в крохотных клетушках влачила существование или била клю­чом частная жизнь. Нина Ильинична отперла ключом одну из две­рей, и они очутились в крохотном коридорчике, из которого на три стороны вели три двери. В первом дверном проеме виднелась обык­новенная коммунальная кухня, в другом как на ладони — крохотная убогая комната, полная народу. На столе стояли рюмки, тарелки с закуской. Но застолье было каким-то невеселым, лица у людей угрюмые. На полу комнатушки сидел чумазый ребенок лет трех, без­различно глядевший на Пашу.

— Привет, карапуз, что-то ты не веселый.

–– У него отца недавно убили, –– буднично пояснила Нина Ильинична, отпирая ключом свою дверь.––  Мать убила, прямо при нем. Сейчас под следствием. А родственники сорок дней отмечают. Наконец-то открылся проклятый замок! Проходите.

Паша поспешно заскочил в комнату. Зрелище тризны произ­вело на него тягостное впечатление. Захотелось домой, к маминым пирогам, к любимой музыке, стихам о прекрасной даме. Он почув­ствовал отвращение к этой незнакомой женщине, которая спиной к нему прилаживала розы из Голландии в бутылку из-под водки.

— Знаете что, Нина Ильинична, — грубо заявил он, обозре­вая ее убогий быт, — судя по тому, как вы живете, я сомневаюсь, что вы сможете оплатить мой визит.

— А какова цена? — осведомилась женщина, и Паша заме­тил, как напряглась ее спина в старом мышином пальто. Он назвал такую сумму, которая превышала даже щедроты Тамары Иванов­ны. Спина вздохнула с облегчением.

— Меня эта цена устраивает. Теперь посмотрим, устраивае­те ли вы меня.

Женщина резко обернулась, и Паша совсем сник. Лицо жен­щины было обезображено заячьей губой — грубым, не подвергшим­ся в свое время операции, уродством. Теперь понятно, почему Нина Ильинична прикрывалась рукой. Пытаясь скрыть отвращение, Паша пролепетал:

— Но... при вашей скромной обстановке... разве вам не жаль отдавать последнее?

Нина Ильинична невесело усмехнулась:

— Что, нехороша? А иначе бы разве я стала мужику деньги платить? Я ведь еще молодая, мне только-то тридцать четыре. Но это, — она указала на лицо, — все портит. И не надо меня жалеть, — с вызовом продолжила она. — Если я могу заплатить, сколько вы назвали, значит, эта сумма у меня есть. А ты, мальчик, сильно оши­баешься, если думаешь, что на твое объявление откликнутся моло­дые и красивые. Они-то уж точно платить не будут. А заплатят толь­ко старые да такие, как я. Короче, ты меня устраиваешь, вот твои деньги. Или — до свидания.

"А что, она права. Что тут такого? Ведь я же знал, на что иду" — Он кивнул, разделся и подсел к батарее, что6ы согреться.

–– Может, найдется что-нибудь выпить? –– с тайной надеж­дой спросил Паша.

— Только чай, — резко сказала Нина Ильинична.

Паша стал медленно прихлебывать чай, стараясь оттянуть то, для чего он здесь находился. В это время Нина Ильинична делови­то стелила постель.

— Что ж, — подумал Паша, — назвался груздем... Боже! Дай мне сил отработать эти проклятые деньги. Вот, Лариса, на что я иду ради тебя. Но как же она мне противна, эта уродка. А ведь есть мужчины, которые находят в таких женщинах изюминку... Нет, это не для меня. Напиться бы до потери пульса — и будь, что будет! Так не дает, проклятая ...

А тем временем Нина Ильинична, постелив постель, так же деловито, без тени смущения разделась и, вынув шпильку, поддер­живающую старушечью шишечку, распустила волосы по плечам. Паша перевел взгляд на обнаженное тело, и оно неожиданно по­нравилось ему. Оно не несло на себе проклятия природы, как лицо. Белая нежная кожа с трогательными голубыми венками, красивая, по-девичьи высокая грудь... Нина Ильинична оказалась девствен­ницей. Паше вдруг стало ее жаль.

— Несчастная женщина, — думал он, одеваясь. — За что ее так наказала природа? Такие волосы, такое тело, а из-за этого де­фекта так и будет одна. Ну кто на ней женится? Может, ее зачали под пьяную лавочку, или ее мамаша прикладывалась к рюмочке, а может, болела чем... И такое ведь бывает, читал. И из-за какой-то случайности мучайся всю жизнь. Эх, жестокая штука жизнь! Да к черту эти деньги, ведь она преподнесла мне свою девственность! Это я ей должен! Я!

Но тут Паша вовремя спохватился. Эге, поэт, остановись. Прочь сантименты. Ты пришел сюда из-за денег, вот и бери их.

— До свидания, Нина Ильинична.

— Да зови меня Нина. — И она посмотрела на него с любо­вью и благодарностью. — Спасибо, что не побрезговал. И еще при­ходи, я заплачу. Да и встречу получше, приготовлю что-нибудь вкус­ненькое.

Она смотрела на него добрыми грустными глазами, и без оч­ков они казались Паше большими и беззащитными. Паша посмот­рел на чашки с недопитым чаем, и его резанула мысль, что она отдала ему последние деньги, и что, пожалуй, ей не на что будет купить себе еды. Он остановился в дверях.

— Надо вернуть деньги, — сверлила его мысль. Но, как-то отмахнувшись от этой мысли, поспешно вышел. Сбегая вниз по уз­кой лестнице, Паша с облегчением вздохнул.

— Фу, отмучился... В конце концов, это же ее проблема. Ну не я, так другой.

Зато Ларисе он преподнес такой подарок, что она не сразу нашла, что сказать.

— Откуда у тебя такие деньги? — был первый ее вопрос.

— Заработал. Так что больше не говори, что поэты бесполез­ные люди.

Таким образом, Паша своего добился: он стал встречаться с Ларисой. Чтобы закрепить успех, он продолжал баловать ее доро­гими подарками, водил в кафе, казино и разные другие злачные ме­ста. Они стали неразлучны. Финансировала Пашу Тамара Иванов­на, с которой он продолжал встречаться. Но она частенько раздра­жала его, особенно во время их совместных выходов в свет — в рестораны, театр, на презентации, от которых Паша тщетно пытал­ся уклониться.

— Рядом с тобой я чувствую себя моложе, — игриво говори­ла Тамара Ивановна, прижимаясь к нему. Или, торжествуя:

— Посмотри, ничего ведь девочка?

— Которая?

— Да вон та, в короткой юбке, на невообразимой платформе.

— Крашеная блондинка? Да, ничего.

— А ее кавалер куда хуже, чем ты. Вот так-то, девочки!

"Старая ты дура, — думал Павел, — да разве кто-нибудь мо­жет предположить, что мы любовники?"

Однажды в театре, выгуливая свою великовозрастную под­ругу, Паша нос к носу столкнулся с Ларисой. Он постарался поздо­роваться как можно непринужденней и поспешил раствориться в толпе, увлекая за собой неповоротливую Тамару Ивановну. На дру­гой день на лекции Лариса поинтересовалась

— Кто эта приятная пожилая дама, с которой ты вчера был в театре?

–– Мамина приятельница. Мы искали маму.

Еще более неприятно было то, что Тамара Ивановна теперь предпочитала рассчитываться не деньгами, а подарками: то препод­несет рубашку, то одеколон. Словом, их связь стала тяготить Пашу, и в один прекрасный момент он ей заявил по телефону, что встре­чаться с ней не сможет — отвлекает от учебы. Вышло грубовато, конечно, но после этого Тамара Ивановна его больше не беспокои­ла. Чуть раньше он прекратил встречаться с Ниной Ильиничной. Отношения с ней его устраивали даже больше: сентиментальностей она не позволяла, все было по-деловому. Он делал свое дело, она платила деньги, и они без лишних слов расставались. Деньги он брал уже без стеснения. Кстати, отношения первая разорвала она. Но к тому моменту дружбу с Ларисой уже не надо было закреплять деньгами. Казалось, она им искренне увлечена. И когда поток доро­гих подарков прекратился, она не подала виду, что это ее огорчает.

На их курсе судачили о свадьбе Паши и Ларисы, как о деле давно решенном. Лариса познакомилась с его родителями, Паша — с Ларисиными. И те, и другие благосклонно ждали, когда дети уза­конят свои отношения. А дети не спешили, они хотели продлить очарование дружбы.

— Знаешь, почему я выбрала именно тебя? — как-то раз спро­сила Лариса.

— Догадываюсь: никто тебе не дарил таких изощренных по­дарков и не жалел денег, чтобы развеселить тебя.

— Вовсе нет. А кстати, откуда у тебя было столько денег?

— Подрабатывал. Специально для тебя. А потом увидел, что это мешает учебе. А учеба все-таки главное.

— Конечно. Наработаешься еще. Но ты не угадал. Я влюби­лась в тебя как в поэта. Представляешь, вокруг все эти коммерчес­кие мальчики, и вдруг твои стихи! Почитай мне что-нибудь, ведь есть же что-то новое?

И тут Паша с удивлением обнаружил, что стихов он больше не пишет с тех самых пор. Его душа перестала петь, неужели на­всегда?

Разговоры о свадьбе стали более конкретными, когда Ларисин отец пообещал ему найти хорошую работу и намекнул, что сва­дебным подарком будет квартира. И тут на Пашу обрушился страш­ный удар.

Как-то раз, когда вся Пашина семья была в сборе, в дверь позвонили. Дожевывая пирог, настроенный весьма благодушно, Паша пошел открывать. То, что он увидел, по силе и неприятности воздействия можно сравнить с ударом тока. На пороге стояла Нина Ильинична с младенцем, укутанным в одеяло. Она уже не прикры­вала застенчиво рот рукавицей. Напротив, весь ее вид был сама уве­ренность. Перед Пашей стояла не робкая старая дева, а мать, гото­вая как львица защищать права своего ребенка. Увидев озадаченное Пашино лицо, она поняла, что ее и ее малыша с распростертыми объятиями здесь не встретят, и приготовилась к нападению.

— Здорово, молодой папаша, — с недоброй ухмылкой про­изнесла она, — получай сына! — и вручила Паше сверток. Паша все понял, и единственным его чувством в тот миг было отсутствие всяких чувств. Спустить с лестницы нахалку он не мог из-за дели­катности — ведь он как-никак поэт... был когда-то. Кроме того, он понял, что с Ниной Ильиничной этот номер не пройдет.

— Кто там, Павел? — вышла в прихожую мать. И при виде обескураженного сына с младенцем на руках ее лицо вытянулось.

— Виктор, скорее, Виктор! — беспомощно закричала она. — Ради бога, Павел, что здесь происходит?

В коридоре показался озабоченный отец. Паша молчал, и Нина поняла, что настал ее черед действовать. Она переступила по­рог.

— Да вот, у нас с Пашей родился сын — Пал Палыч.

Отец и мать с ужасом и отвращением воззрились на незна­комку.

— Кто это? — спросила мать.

— Нина Ильинична, — пробормотал Павел. Ребенок заво­зился и стал пищать. Несчастный Паша принялся машинально тря­сти его. Он по-прежнему не мог оценить ситуацию. Ситуацию оце­нила мать.

— Закройте дверь, не дай бог, соседи увидят. Так, Павел, зна­чит, это правда?

— Скорее всего, да.

— Так, проходите.

Все прошли в зал, расселись чинно, как на похоронах. Те­перь молчание прервал отец:

–– Так что, сын, это правда?

— Не знаю, может, она не только со мной, — заявил Паша, с ненавистью глядя на Нину.

— Да, — оживилась мать, — откуда мы знаем, может, вы...

— Вы, конечно, не знаете, — уверенно прервала ее Нина, — зато экспертиза знает доподлинно. Сейчас не то, что в прежние вре­мена: в суд с двумя свидетелями. Сейчас экспертиза с точностью сто процентов определяет, кто отец ребенка. Так что, если сомнева­етесь, — пожалуйста.

Паша и его родители сникли перед такой настырностью. Хотя мать попыталась сопротивляться:

— А что, давайте на экспертизу!

Однако Паша, смирившись, махнул рукой:

— Ладно, мам, она права. На двух мужиков у нее, по ее бед­ности, денег бы не хватило.

— Верно подметил! Ну ничего, с алиментами ты мне за все с лихвой возвратишь.

Родители не поняли смысл этого странного диалога. Вдруг отец спросил:

— Павел, а как же Лариса?

— Папа, не упоминай о ней здесь, при этой... Я женюсь на Ларисе, что бы ни случилось. — Паша с ужасом подумал, что есть еще Тамара Ивановна, но, приняв во внимание ее преклонный воз­раст, успокоился.

— Значит, ты женишься на Ларисе?

— Разумеется! Не на этой же!

— Пусть женится на ком хочет, — заявила Нина Ильинична, — сам он мне не нужен. Мне нужен был лишь ребенок от него, да чтобы материально помогал растить. Я санитаркой в больнице ра­ботаю, зарплата у меня сами знаете, одной мне ребенка не поднять. Иной раз самой есть нечего, а ведь ребеночка ой как хотелось — одна ведь я на всем белом свете.

— Да как же вам одной-то с ним? — спросила мать.

Она поняла, что эта страшная женщина не набивается в жены ее сыну, и несколько смягчилась.

–– Да вот так, с божьей помощью, и смогу.

–– Да почему же вы замуж-то не вышли?

–– А кто меня такую-то возьмет? Только ваш сын меня и пожалел, а до него у меня никого и не было.

— Пожалел на свою голову! — процедил отец. — Ну погоди, сынок, мы с тобой еще поговорим.

— А что со мной говорить? Что я, маленький, что ли? Дело сделано, и обсуждать я ничего не собираюсь, — вспылил Паша.

... С этих пор маленький Пал Палыч стал полноправным чле­ном их семьи. Мама Паши нашла, что он удивительно похож на Пашу, — ну просто вылитый Паша в детстве! — и охотно нянчи­лась с малышом, когда Нина Ильинична его подкидывала. И по­скольку молодая мать не могла себе позволить погулять в декрет­ном отпуске и скоро вышла на работу, Павлик целые дни проводил у бабушки с дедушкой и у молодого папы. А поскольку бабушка с дедушкой работали, то и вышло так, что главной нянькой стал папа Паша, у которого было больше свободного времени. Малый рос такой хорошенький, забавный и смышленый, что очень скоро на него перестали смотреть как на досадную случайность, полюбили и даже радовались его появлению. Со временем и Паша к нему при­вязался.

— Сын! — с гордостью думал он, глядя на свое детище. Од­нако Паша не воспринимал своего сына как одно целое с его матерью. Резкая неприязнь к Нине Ильиничне не становилась меньше. Она по-прежнему оставалась для всех чужим малоприятным чело­веком. Да она и сама не делала шагов к сближению. Сухо, по-дело­вому договаривалась, когда принесет сына, молча брала деньги или продукты и уходила, забирая малыша с собой.

Пашу раздражало, что его сын большую часть времени жи­вет не с ним и неизвестно как содержится и воспитывается.

— Какие странные, неестественные отношения, черт те что! — с грустью думал он. Пашина мать как-то сходила к Нине Ильи­ничне в общежитие и, придя в подавленном настроении, рассказа­ла, что малыш содержится в ужасных условиях.

— Вы только подумайте! — говорила она, — Эта маленькая клетушка такая холодная — ну настоящий холодильник, а какой сквозняк! А наш Павлик даже не имеет кроватки, спит с матерью.  Нет, я думаю, после матери мы ребенку самые близкие люди. И если мать не в состоянии нормально содержать ребенка, то мы не можем позволить ему расти, как попало.

Но если малыш покорил сердце своей бабушки и отца, то дед так быстро не сдался. Он относился к ребенку с прохладцей и час­то, глядя на сына с неприязнью, говорил:

— Нет, я все-таки не понимаю. Иметь такую женщину, как Лариса, и еще изменять ей — и с кем? С этой... Да ведь это надо постараться отыскать этакую рожу.

— Тебе этого не понять, — огрызался Павел. — Ты человек заурядный, а я творческая личность. А творческую личность часто тянет на что-нибудь этакое.

Но Пашу, конечно, очень беспокоило и угнетало то, как отне­сется к его сыну Лариса. Как он ни ломал голову, ясно было одно: она ничего не должна знать! Ну, может, потом когда-нибудь, много времени спустя после свадьбы. И жить они, конечно, будут не здесь: ведь родители Ларисы обещали им к свадьбе квартиру. Главное — не водить ее к себе. И они встречались у нее дома. И все-таки не мог же Паша совсем не приводить Ларису к себе. Его постоянные отговорки ей стали казаться подозрительными.

То, чего Паша так боялся, однажды все-таки свершилось. Ла­риса и Паша коротали у него вечер, слушая музыку, и, казалось, неожиданностей не предвиделось — по вечерам Нина Ильинична не приносила сына. Лариса собралась домой. Она надевала перед зеркалом шапку и рассказывала что-то смешное. Паша стоял на стуле в своей комнате и пытался отыскать для Ларисы книгу, как вдруг в дверь позвонили.

— Я сейчас открою, — крикнула Лариса. Через некоторое время Паша, оглянувшись, увидел ее в дверном проеме.

— Паш, там тебя спрашивает какая-то женщина с ребенком.

Руки у Паши задрожали, он едва не упал со стула. Словно потерянный, он вышел в прихожую. Там стояла, конечно же, Нина Ильинична, с вызовом выпятив заячью губу, с маленьким Павликом на руках.

— Здравствуй, — деловым тоном заговорила она, — придет­ся тебе посидеть с сыном недельку-другую, я ложусь в больницу.

— А что случилось? — прошептал Паша, спиной ощущая пронизывающий Ларисин взгляд.

–– По женской части, — ледяным тоном произнесла Нина Ильинична. –– Я 6уду звонить каждый вечер, узнавать, как Павлик. Ну и, конечно, постараюсь освободиться пораньше. Она всучила ему сверток со спящим сыном и уже стала разуваться, но Паша, наконец, овладел собой и холодно произнес:

— Не трудись разуваться, ты же видишь — я не один. Иди в свою больницу.

— Ладно, я позвоню.

Нина Ильинична кинула на Ларису победоносный взгляд и вышла. "Наверное, сегодня триумф ее жизни", — подумал Паша с ненавистью. — "Испортила жизнь человеку, гадина". Не смея под­нять глаз на Ларису, он вернулся в свою комнату, положил сына на кровать и, как потерянный, опустился рядом. Вошла Лариса. Она смотрела с неприязнью, глаза ее сузились. Паша сжался под ее взгля­дом.

— Ну что ты смотришь, как чужая? — не выдержал он.

— Так, объясняй, — не прошептала, прошипела Лариса.

— Это... Ну ты сама, наверное, поняла.

— Нет.

— Это мой сын, Павлик.

— Твой сын?! А его мать эта...?

— Да, эта.

— Так ты что, женат?

— Нет, конечно же, нет! Да я тебе все сейчас объясню. Пони­маешь...

— Понимаю, — ледяным тоном продолжала Лариса, — сколь­ко ему?

— Полгода.

— Так-так, господин Дон-Жуан. Значит, ваша любовь, о ко­торой вы мне столько твердили, допускала развлечения на сторо­не ...

В этот момент ребенок заплакал. Паша, не знавший, что ска­зать еще в свое оправдание, схватился за младенца как за спаси­тельную соломинку и, сюсюкая, чтобы нарушить неловкое молча­ние, принялся раскутывать ребенка. В душе он надеялся, что Лари­са как женщина, смягчится при виде трогательного маленького су­щества. Однако вышло наоборот. При виде той нежности, с какой Паша взял на руки сына, у нее задрожали губы:

— Вот как ты любить сына этой женщины'! –– крикнула она сквозь слезы и убежала. Паша хотел броситься за ней, но вдруг по­думал, что малыш может упасть в его отсутствие, так и остался си­деть, прижимая ребенка. В прихожей хлопнула дверь, шаги уходя­щей Ларисы замерли вдалеке.

И вдруг из хаоса мыслей и призывов о прощении явственно всплыла строчка, которая могла стать началом стихотворения:

"Ты меня никогда не простишь..."

— Бог мой! Неужели я опять могу сочинять стихи? — встре­пенулся разум.

"Ты меня никогда не простишь,

Такое не прощает никто..."

— Нет, словечко "такое" здесь не подходит. А может, пере­вернуть?

"Ты меня никогда не простишь, Не прощает такое никто".

— Хм, уже лучше. Черт! Да где же блокнот? Отложив сына и схватив лежавшую под рукой газету, Паша, лихорадочно зачеркивая написанное и вновь нанизывая строчку на строчку, писал первый за все эти месяцы стих.

Шаг за шагом удалялась из его жизни любимая женщина, ря­дом плакал его сын, а он, утопая в омуте рифм, писал и писал ...