1. Шпакович Ольга писатель
2. Проза
3. Рассказ "История скатерти с розами, написанная убеждённым холостяком" 1996 год

 Эх, пропадет баба! Можно сказать, на моих глазах. Впрочем, мне как будто совестно? Ну вот еще! Не жениться же мне на ней было, в самом деле? Нет уж, от того избавьте! Был я женат, знаю, что это такое, не понаслышке. Обжегся — на всю жизнь.

С чем я остался после развода? Однокомнатная квартира вме­сто моей трехкомнатной да четверть зарплаты на алименты. Зато  приобрел осознанный покой. Теперь я убежденный холостяк.

Подъезд в моем новом доме — всего-то три этажа по три квартиры. А потому уже месяца через три после переезда я знал всех соседей, в том числе Оксану. Помню, как я в первый раз ее увидел: спускаюсь по лестнице, а на площадку первого этажа из открытой двери выходит крошечная девочка лет трех, ну просто живая куколка. Я подумал тогда: "Хорошенькая малышка. Интерес­но, а какова мамаша?" Тут появилась и мамаша. Скажу одним сло­вом: впечатляла. Впрочем, можно и поподробнее, тем более что вос­поминание довольно приятное: во-первых, очень юная, тоненькая, ей тогда года двадцать три — двадцать четыре было, а на вид не больше пятнадцати. Верно говорят — счастливая женщина не ста­реет. Яркая, свежая, как утренний цветок. От нее и пахло какими-то цветочными духами. Прическа пышная, кудряшки выбиваются на шею. Глаза большие, карие, а взгляд радостный и как будто слегка удивленный. Следом вышел высокий парень — ее муж. С тех пор я часто видел соседку. По вечерам она часто гуляла во дворе с доч­кой. Вскоре представился случай познакомиться поближе. Я купил в новую квартиру "стенку" и попросил Оксаниного мужа. Толика, помочь мне дотащить ее. Затем решили обмыть покупку, как пола­гается. Но так как дома у меня из съестных припасов — шаром по­кати, Толик пригласил меня к себе: выпивка моя, а закуска его. Уже с порога я окунулся в атмосферу семейного уюта: вазочки, салфе­точки, пуфики. Все очень мило. Оксана суетилась, сервируя жур­нальный столик, за которым мы разместились. Все было вкусно, а хозяева гостеприимны и веселы. Утопая в мягком кресле, я наслаж­дался теплом чужого семейного очага. А когда вернулся в свою не­уютную холостяцкую квартиру, даже взгрустнул, затосковал по се­мейной жизни, по такой жене, как Оксана — красивой, заботливой, веселой. Но, слава богу, тоска быстро развеялась.

Как-то раз я снова зачем-то зашел к соседям. Дверь открыла Оксана.

— Толик дома?

— Толик теперь с нами не живет.

— Как?

— А вот так — сгреб вещи и ушел.

— И куда?

— К другой женщине.

Она произнесла эти слова просто, как будто он к соседке за­шел. Только в глазах радость погасла, осталось удивление. Разуме­ется, я ни о чем не стал ее расспрашивать, пробормотал несколько общих фраз и поспешно ушел. После этого она встречалась мне по-прежнему часто: то с дочкой гуляет, то из магазина сумки тащит. По-прежнему хорошо одета и прекрасно выглядит. Как-то раз опять разговорились:

— На работу надо устраиваться, — вздохнула, — не знаю куда.

— А я думал, ты работаешь. На что же тогда живешь, если не секрет?

— На Толькины алименты. Он хорошо зарабатывает, и али­менты хорошие. Только вот... жена у него родит скоро.

— Ну и что?

— Да тяжело ему будет. Хоть и хорошо получает, а не милли­онер. Ребенку ведь много всего надо. Вот я и отказалась от алимен­тов.

— Это что, он тебя попросил?

— Ничего он не просил. Сама решила.

Честно говоря, я в тот момент не знал, как к ней относиться — как к дуре или как к святой. Такая жертвенность по отношению к мужику, который ее же и бросил!

— В общем, — продолжала Оксана, — работу искать надо.

— А какое у тебя образование?

— Библиотечное.

Придя домой, я тут же позвонил приятелю. Он был замди­ректора в открывавшемся литературном музее и набирал штат. Ко­роче говоря, Оксана устроилась. Конечно, музейная зарплата не бог весть какая, но и Толик бывшую семью поддерживал. Хотя я до сих пор не понимаю, как можно было променять Оксану на кого-то еще? Какое счастье ему еще надо?

Встретив свою соседку через полгода, я поинтересовался, как дела у нес на работе.

— Да так, — вздохнула Оксана. — Спасибо, что устроил, но сама работа скучная. Книжечки, бумажки... Сижу и думаю: быстрее бы рабочий день кончился, да поскорее домой — что-нибудь сготовить вкусненькое, да за рукоделие приняться.

— Что же у тебя за рукоделие? Вяжешь, что ли?

— Скатерть вышиваю, с розами. Красиво получается.

— Ну ты и мастерица! Куда это Толик смотрел? Или его жена новая еще лучше тебя все делает?

— Да что ты! — Оксана пренебрежительно передернула пле­чами. — Толик говорил, она и готовить-то не умеет, ему приходит­ся.

— Что же он в ней нашел?

— Умная, наверное, философ. Кандидатскую защитила. Да и некогда ей хозяйством заниматься. Работала много, а сейчас вот ре­бенок родился. Опять девочка. Толик фотку показывал — вылитая Лерка. Я им все детские вещи отдала, чтобы не тратились.

Вскоре у Оксаны появился новый муж. Теперь он носил из магазина сумки и часто гулял с Леркой.

— Ну, соседка, как твоя новая семейная жизнь?

— А, это ты? Привет! Да все хорошо. Вот ведь, действитель­но, не было бы счастья, да несчастье помогло. Разве я с Толиком была так счастлива, как с Женей? А из музея я ушла.

— Работу другую нашла?

— Нет, вообще не хочу работать. Женя в состоянии нас обес­печить, а дома я нужнее. Пока работала — все хозяйство запустила, а мне хочется создать для Жени уют, я ведь, прежде всего жена.

— И какая теперь у тебя фамилия?

— Та же. Мы пока не расписались. Женя еще с прежней же­ной не развелся, да и вообще, он считает, что все эти регистрации просто формальность. А ты как думаешь?

— Конечно, формальность! — В моей памяти еще была све­жа процедура муторного бракоразводного процесса.

С этим Женькой Оксана жила довольно долго — уже и ма­ленькая Лерка подросла и пошла в школу. Правда, Лерку Оксана отправила к своим родителям. Жили они на другом конце города, там девочка и пошла в школу. Появлялась она у матери только в выходные. Сама Оксана объясняла это так:

— Знаешь. Женя хоть и хорошо к Лерочке относится, но она ведь ему неродная. Может и раздражать иногда, и о моем прошлом напоминать. А я хочу, чтобы у нас с Женей все было хорошо. Да и Лерочка должна понимать, что у ее мамы новая семья.

Не знаю, хорошей женой Оксана была для Женьки или нет, думаю все же, что хорошей — любящей, заботливой. Мне вот не посчастливилось такую встретить. Но все-таки Женька бросил ее. Это поразило ее, по-моему, больше, чем уход Толика. Глаза ее по­гасли, исчезло выражение радости и удивления, которое делало взгляд Оксаны неподражаемым. Осталась покорность судьбе, как у собаки, которую бьют ни за что. А она считает, что раз бьют — значит, виновата.

Прошло довольно много времени. Не скажу, что за это время я часто думал об Оксане. В суете сует я редко вспоминал о ней: у всех нас своя жизнь, свои проблемы. Изредка заходил к ней: то са­хару одолжить, то из хозяйственного инвентаря что-нибудь. Пока­залось мне, что Оксана совсем перестала следить за собой. Дверь откроет — сама неряшливая, в затрапезном халате. Жизнь для нее, видимо, потеряла смысл: ни мужа, ни дочки. По-прежнему не рабо­тала. Сидела целыми днями дома, но хозяйством не занималась. Ста­ла выпивать: под столиком громоздились пустые бутылки. Постель не заправлена, на столе грязная посуда — прежнего уюта не стало. Куда-то исчезли милые безделушки, так украшавшие квартиру.

— Оксана, у тебя было столько разных вещиц, салфеточек — где это все?

— Знакомым продаю. Я же не работаю, а жить на что-то надо. Можешь и ты что-нибудь купить, если захочешь. Может, вот эта скатерть понравится?

Она расстелила ее на столе.

— Шикарная! Розы — как живые. И не жалко ее тебе? Труд-то какой!

— Деньги нужны. В воскресенье Лерочка придет, угостить получше надо. Не все же у родителей просить.

Скатерть я забрал. Не так уж она и нужна мне в моем холос­тяцком быту, но захотелось выручить Оксану. Деньги у меня тогда водились, но вряд ли бы она взяла их у меня просто так.

А потом у меня пошла черная полоса в жизни. Неудачи сы­пались со всех сторон. Жизнь для меня потеряла всякий смысл, ничто не радовало. Как-то в очередной тоскливый ноябрьский вечер нашла на меня блажь. Взял я гвоздь покрепче, забил его в стену, сма­стерил из веревки прочную петлю и стал прилаживать к гвоздю. Вдруг — телефонный звонок. В трубке соседкин голос:

— Ты дома? Я тебе сейчас должок занесу.

— Не надо, оставь себе.

— Тебе что, деньги не нужны?

— В этой жизни мне уже ничего не нужно, — произнес я трагически. Каюсь: захотелось порисоваться, даже в такую минуту.

Только я взгромоздился на табурет — звонок в дверь. Снача­ла деликатный, затем — истошный. Я и не думал открывать. Меня нет — я за тысячу лет, как поется в песне. Но вдруг проклятая хро­моногая табуретка покачнулась, и я едва не слетел на пол. Все это, разумеется, с шумом, грохотом. За дверью это хорошо было слыш­но, и звонок залился непрерывной бешеной трелью, да еще и нога­ми в дверь стали поддавать. Я разозлился — какая уж тут смерть? "Кого черт несет!" — прорычал я, а из-за двери голос:

— Это я, Оксана? Сережа, открой, пожалуйста!

Я затаился, а она продолжала звонить и долбить в дверь. "Да она так всех соседей переполошит", — подумалось мне. И точно: заходили двери, послышались голоса:

— Чего грохочете? Раз не открывают, значит, нет никого.

— Нет, он дома, я это точно знаю. Боюсь, не случилось ли чего.

Я не выдержал, спрыгнул с табурета и рывком распахнул дверь:

— Ничего со мной не случилось! Спал я, понятно?

— Пожалуйста, извини... — начала было Оксана и вдруг за­молкла, с ужасом глядя куда-то мимо меня. Я обернулся и увидел свисающую с гвоздя веревку. Через минуту Оксана уже стояла в моей прихожей, обнимала меня и повторяла:

— Бедные мы с тобой, одинокие, и никому-то мы не нужны. Но мы будем теперь вместе, всегда-всегда, и будем счастливы, ведь так? Ну скажи мне, скажи!

Под гипнозом ее слов и слез я подхватил ее на руки и унес на диван. Дальнейшее хранится в копилке моих лучших воспомина­ний: я вынимаю из ее волос заколку, волосы рассыпаются, и я уто­паю в них. Ее карие глаза так близко, что я нижу в них свое отражение. Недоступные прежде чувственные губы теперь сами целуют меня...

... Ну почему утренний рассвет такой безжалостный? То, что вечером кажется таинственно-прекрасным, в свете утра предстает грубо обнаженным, непривлекательным. Короче говоря, я проснул­ся, а рядом — чужая женщина. Я попытался высвободить руку из-под ее головы, и это движение разбудило ее. Она открыла глаза, взгляд ее был, как когда-то прежде — удивленно-радостным. Она потянулась и рассмеялась:

— Доброе утро! Сереженька, ты волшебник! Это ты сделал утро таким добрым. Мне так хорошо! А тебе? Нет-нет, ничего не говори, сейчас я встану, позабочусь о тебе, приготовлю завтрак, — щебетала она.

— Не надо, — буркнул я раздраженно, — на работу опазды­ваю.

Мне не терпелось удалить из дома чужого человека. Целый день я проклинал себя за допущенную слабость. Надо же было за­вести любовницу — и где? У себя под носом. Она же мне теперь проходу не даст. Но Оксана навязываться не стала. Встречаясь со мной в подъезде, она сдержанно здоровалась, и только в ее глазах читался вопрос: "И это все?". Чувствовал я себя неловко, и чтобы отделаться от этого чувства, решил познакомить Оксану с другим мужчиной. Этакий отвлекающий маневр. И приятель был на при­мете подходящий, Алексей. Как-то за бутылочкой пива он мне по­жаловался, что у его жены детей никогда не будет, а он так хочет ребенка. Отношения в семье тоже не идеальные, и вот, если б ему встретилась хорошая женщина, пусть и с ребенком, он, пожалуй, не прочь снова попытать счастья. Тут меня и осенило:

— Алешка, — говорю, — да я тебя со своей соседкой позна­комлю. Живет одна, девочку воспитывает. Все при ней, да и хозяй­ка хорошая.

Знакомство должно было состояться в мой день рождения. Я созвал приличную компанию и пригласил Оксану. Явилась она на­рядная, в декольтированном платье, с пышной прической. Выгля­дела потрясающе. Приглашение в гости истолковала по-своему. Ду­мала, бедняжечка, что я для себя ее позвал, и все время бросала на меня преданно-зовущие взгляды. Но меня этим не проймешь. Что Оксана? Да пусть хоть сама Мадонна из Штатов ко мне приедет — для меня свобода дороже всего. Чтобы Оксана не обманывалась в отношении меня, я вел себя с ней нарочито холодно и вообще ста­рался не замечать ее. Она пала духом и села где-то в дальнем угол­ке. Вот тут и настало время моего приятеля. Он поднес ей бокал шампанского и подсел рядом. Слушая его болтовню, Оксана потя­гивала шампанское и рассеянно улыбалась. Однако, как я и ожидал, приманка сработала. Бросив на меня последний взгляд, полный оби­ды и разочарования, Оксана с напускной веселостью обернулась к своему собеседнику.

После этого вечера они стали встречаться, и дело шло к свадь­бе. Как-то мой приятель решил устроить своей невесте смотрины — с родственниками познакомить, да и перед друзьями похвастать. Сам-то Алексей не красавец: волосы рыжеватые, жиденькие, нос какой-то приплюснутый, да и ростом не вышел. Жена его бывшая тоже ему под стать. А тут такую красавицу отхватил! Есть чем при­хвастнуть. Пригласил он и меня. Жил Алексей в частном доме. Дом небольшой, всего-то две комнаты. Народу набилось много — и род­ни, и друзей. Всем было любопытно на Оксану посмотреть. Она понимала важность события и основательно к нему подготовилась. Наготовила всякой еды, стол красиво накрыла. Гости ели и похва­ливали. Сначала все вели себя сдержанно, но после нескольких рюмок спиртного у приглашенных языки развязались, все напере­бой стали отпускать хозяйке комплименты. Польщенный Алексей смущенно и радостно улыбался, а Оксана чувствовала себя явно неловко. Я заметил, что она почти ничего не ест, но много пьет. Остановить ее я не мог — сидел на другом конце стола. Один из гостей, сидевший рядом с Оксаной, тоже затревожился.

— Хозяйка, что же ты не закусываешь? Плохо не будет?

— А вам какое дело? — вспылила всегда кроткая Оксана.

— Да мне показалось...

— Вот и держите при себе, что вам показалось!

— Котик, успокойся, — начал было Алексей.

— А что он за мной следит, ему-то что?

— Не обращайте внимания, хозяйка наша лишнего выпила. — примирительно вымолвил Океании сосед.

–– Это я-то лишнего выпила?

Оксана резко повернулась к нему, стоящий на столе бокал с вином опрокинулся и залил ее платье. Оксана тут же схватила дру­гой бокал и вылила его содержимое на голову обидчика. Тот вско­чил и с нецензурными выражениями заломил ей руки. Оксана за­визжала. Их разняли.

— Ноги больше моей в этом доме не будет! — кричала она, выбегая в прихожую.

Алексей бросился за Оксаной, пытаясь успокоить и удержать ее. Все было напрасно. Оксана как с цепи сорвалась. Нам, сидящим в комнате, слышны были ее истерические выкрики и увещевания Алексея. Наконец входная дверь хлопнула — это ушла Оксана, и в комнату вернулся обескураженный Алексей. Гости некоторое вре­мя сидели в тягостном молчании, кто-то пробовал шутить, кто-то опрокидывал очередную рюмку. Веселья не получалось, и все ста­ли понемногу расходиться.

После этого долго я не видел свою соседку. И вот как-то ве­чером она зашла ко мне. Бог мой, как она изменилась! Лицо одутло­ватое, синие круги под глазами, фигура какая-то усохшая.

— Вот, зашла к тебе вечерок скоротать. Может, чайком напо­ишь?

Не слишком любезно провел я ее на кухню, но она не замети­ла или сделала вид, что не заметила моей неприязни.

— Как Алексей поживает? — спросила, попивая чай.

— Женился. Взял женщину постарше себя, с мальчиком. Пока вроде все нормально.

— Ну дай ему бог счастья! А то как вспомню, что я тогда вытворила! Хотя, если честно, все к лучшему. Не нравился мне он. Вижу — мужик хороший, к дочке хорошо относится, да и одиноче­ство надоело. Вот и пересиливала себя, но так и не пересилила.

Посидели мы с ней, так душевно поговорили. Вышел я из кухни ненадолго — телефон зазвонил. Вернулся, смотрю — Оксана стоит возле буфета и что-то там ищет. Наконец нашла — бутылку с водкой. Открыла ее и давай пить прямо из горлышка. Пьет больши­ми глотками, торопится, гортань так и ходит под высохшей кожей.

— Что же это ты делаешь, Оксана? — открыл я свое присут­ствие. Думал застать ее врасплох, но она и не смутилась нисколько.

–– Да вот, выпить захотелось Ты ведь не против?

Что мне оставалось делать? Не отказывать же даме. Я при­нес стопки, собрал кое-какую закуску. К закуске Оксана не притро­нулась, но пила жадно. Так одна всю бутылку и выпила. На мой протест не реагировала, вообще как бы меня не замечала. Опорож­нив бутылку, поднялась со стула, сделала несколько шагов, опира­ясь на стену, и рухнула на пол. Возмущению моему не было преде­ла. Надо же, заявилась, нажралась до потери пульса, а теперь мне с ней возись? Пьяный мужик — ну еще куда ни шло, но пьяная баба? Терпеть не могу! Теперь что, всю ночь мне с ней возиться, отхажи­вать, водить в туалет, носиться с тазиками, а утром еще бежать за опохмелкой? Ну уж нет. Я взвалил безжизненное Оксанино тело на плечи и потащился к ее квартире. Ключ нашел в кармане ее халата. Открыв дверь, ужаснулся беспорядку. Я, холостяк, и то такого себе не позволяю. А тут? Несколько раз споткнувшись о пустые бутыл­ки, я свалил свою ношу на диван. Халат на Оксане задрался, обна­жив стройные ноги. "А недурны ножки у соседки", — невольно от­метил я, но тут же сказал себе "стоп". Злость к их обладательнице так и бурлила во мне. Я поставил на стул возле дивана стакан с во­дой, как бы исполнив таким образом свой долг, и ушел восвояси. Вернувшись домой, задумался: ведь пропадает баба! И ка­кая! Да если бы муж ее не бросил, так бы и прожила достойной женой между стирками, обедами, салфетками, да еще бы удоволь­ствие от всего этого получала. В этом ее призвание и было — дом, семья, украшение быта. Другой семьи не получилось. Вот и поте­ряла себя, спилась. Жалко ее было, но я-то что мог сделать? Чужой человек. Чувствовал, правда, что тянется она ко мне, но себя я не хотел связывать семьей или какими-то постоянными отношениями. Да и что она мне? Что, своих проблем мало? На этом я и хотел по­ставить точку, но история эта неожиданно получила продолжение. Как-то мой брат Виталий, тоже, кстати, убежденный холостяк, даже ни разу не женатый, спросил:

— А помнишь, на твоем дне рождения была женщина, ка­жется, твоя соседка, так где она?

— А тебе-то зачем?

— Да лицо у нее характерное, интересное. Познакомь меня с ней. Сколько времени прошло — забыть не могу. Мне она всегда кого-то напоминала. На днях стал листать репродукции Васнецова, как дошел до "Богоматери" — меня как током ударило. — Я забыл сказать, что брат мой был художником. — В общем, хочу писать ее портрет. Представляешь, современная мадонна — да какой успех будет!

— Можно и познакомить, но она теперь не та. Спилась, по­дурнела. В общем, пропащая.

— Почему же пропащая? В ней порода чувствуется. А поро­ду не испортишь. Подлечить, подкормить — и опять похорошеет. Да что там говорить! В магазин за коробкой конфет — и к ней в гости.

Короче говоря — познакомил я их. Правда, Оксана оказалась в таком состоянии, что о портрете и думать было нечего. Но он при­нял в ее судьбе дружеское участие, постоянно укоряя меня тем, что я видел, как пропадает человек, но и пальцем не пошевелил ради его спасения. Предположим, он не совсем прав. А кто устраивал ее на работу, а кто ей жениха нашел? Да и, в конце концов, я что, обя­зан с ней возиться? Мое правило — не лезть в чужую жизнь. У меня свои принципы, у моего брата — свои. Он убедил Оксану пройти курс лечения, сам устроил это лечение, даже деньги заплатил. По­стоянно опекал ее, водил то на концерты, то на выставки, и Оксана как бы возродилась: посвежела, похорошела, ни следа уныния на лице. Виталий настолько увлекся ею, что уже и дня не мог без нее провести. В конце концов они поженились, и Виталий покинул наши холостяцкие ряды. Вся его мастерская увешана картинами: Оксана то в одном костюме, то в другом, то вообще без костюма. Картины имеют успех и быстро раскупаются. Даже я приобрел один порт­рет: висит теперь над моим диваном и кое-о-чем напоминает. Каж­дый день Оксана носит брату в мастерскую кастрюлю борща, уку­танную махровым полотенцем. На меня она смотрит, как на своего благодетеля. Конечно, Виталий для Оксаны — подарок судьбы. Но она-то чем его прельстила? Я же помню, какие женщины были у моего брата. Что перед ними Оксана?

Да взять хотя бы Риту, художницу. Остроумная, экстравагантная. Кстати, звонит она мне недавно и просит:

— Слышала, твой брат женился. Как бы мне на его жену посмотреть?

Мне и самому было интересно, какое впечатление произведет Оксана на Риту, эту, можно сказать, блестящую женщину. И вот как-то вечерком мы нагрянули к молодой чете. Оксана, как обычно, собрала на стол всякие варенья, соленья, коврижки. Посидели, по­говорили о том о сем. Когда Оксана вышла зачем-то из комнаты, Рита обернулась к моему брату:

— Виталий, ты такой интересный, талантливый человек, а выбрал такую заурядную женщину. Она же никто, да она же про­сто ... ноль.

— Ну, Рита, она не ноль, она — жена художника, — отшу­тился Виталий.

— Хм, жена художника... Если бы ты женился на мне, жена художника и сама была бы художником.

— А зачем мне жена-художник, если я сам художник, — ус­мехнулся мой брат. И потом серьезно добавил:

— Видишь ли, Рита, ты сама личность, и неординарная. Раз­ве бы ты стала жить моими интересами? И к работам моим отно­сишься снисходительно, а у меня ведь тоже самолюбие, и какое — о-го-го! Собратья по кисти, да и критики, тоже мои работы не осо­бенно жалуют...

— Но сознайся, ведь твои картины и впрямь, ну как бы это сказать, слишком оригинальны, что ли.

— Вот-вот. А моей примитивной, как ты говоришь, жене они нравятся. Она меня понимает и, кстати, порой дает довольно дель­ные советы. А мне именно этого и не хватало — поддержки, сочув­ствия. А быт? Оксана же все взяла на себя. Я теперь могу спокойно работать, не заботясь ни о стирке, ни об обеде. А ведь на это тоже уходит уйма времени. А что толку? Все равно ходил вечно голод­ный. А какая она натурщица! Вы на ее внешность посмотрите! Пор­треты ее на ура расходятся. А вы говорите — заурядная да зачем женился. Нет, я считаю, что мне повезло.

Так они и живут. А я почти каждый вечер спускаюсь в уют­ную квартирку моей соседки, снова наполнившуюся салфеточка­ми, статуэтками, пуфиками, и, слушая болтовню Лерки, которая те­перь живет с ними, пью чай за столиком, покрытым той самой ска­тертью с розами. Я вернул ее Оксане. Мне-то, холостяку, зачем эта роскошь? По-прежнему живу один, дорожу своей свободой и спокойствием. Но иногда и мне становится одиноко н обидно –– почему одним везет в жизни, а другим –– ну никак?