1. Шпакович Ольга писатель
2. Проза
3. Роман "В поисках рая" 2012 год

Часть 1.

 

                                                                  «Берегитесь, чтобы кто не прельстил вас,

                                                          Ибо многие придут под именем Моим

                                                               И будут говорить: «я Христос», и многих               прельстят.

                                                          … Ибо восстанут лжехристы и лжепророки

                                                              и дадут великие знамения и чудеса, чтобы  прельстить,

                                   если возможно, и избранных…»

 

                                                                                      Евангелие от Матфея, глава 24.

 

Глава  1.

 

 

«Тебе плохо?

        Ты несчастен?

               Тебя никто не понимает?

                       Магические сеансы помогут тебе!

                                                   Ты начнешь новую жизнь!

21 ноября – магический сеанс только для посвященных»

 

     Максим, молодой человек шестнадцати лет, даже споткнулся, прочитав этот заманчивый призыв, отпечатанный крупным черным шрифтом на красной бумаге. «Тебе плохо? – Да, мне очень, очень плохо! Просто хреново! Ты несчастен? – Да, черт возьми! - Тебя никто не понимает? – Никто! Люди – стадо посредственностей. И если кто-то, как я, например, выделится из этого стада, тупые овечки затоптать его готовы!.. Магические сеансы помогут тебе… двадцать первого ноября, то есть сегодня, магический сеанс только для посвященных. Ну, в таком случае, я тоже хочу стать посвященным».

     Афиша висела у парадного входа в ДК Химмашкомплект. Вечерело. Вход был ярко освещен и заметно выделялся в темноте. К парадной подъезжали нарядные автомобили. Из них выходили улыбающиеся, хорошо одетые люди, от которых так и веяло благополучием. Максим последовал за ними.

     В первый миг он растерялся от яркого света множества люстр. Посетители приветствовали друг друга,  здесь явно все были знакомы. На входе гостей встречала женщина.

     - Добрый вечер! – обратилась она к Максиму с приветливым, но выжидательным выражением лица. – Простите, вы куда?

     - Я? На сеанс… - бодро ответил он, приосанившись.

     - Простите, я, может быть, не всех знаю в лицо… У вас есть карточка члена клуба?

     - Нет. Какого клуба?

     - Клуба благополучных людей.

     - Благополучных людей? А разве есть такой клуб?

     - Как видите, есть. Здесь раз в месяц собираются люди, которые при помощи магических сеансов святой Виринеи избавились от проблем и стали полностью благополучными людьми. Сожалею, молодой человек, но сегодня сеанс только для посвященных, для тех, кто достаточно уже обучился, прошел необходимые ступени… Вам будет сегодня просто неинтересно… Вы мало что поймете… Но если вы хотите примкнуть к нашему избранному обществу…

     - Хочу, хочу! Очень хочу!

     - Прекрасно! В таком случае, приходите сюда двадцать третьего в шесть часов.

     - Вечера? – задал Максим дурацкий вопрос.

     - Ну, не утра же! – усмехнулась незнакомка.

     Честно говоря, если бы она сказала, что встреча состоится в три часа ночи, он бы нисколько не удивился, настолько все казалось необычным.

     Надо ли говорить, с каким нетерпением он ждал двадцать третьего! Без пятнадцати шесть он уже стоял в вестибюле Дворца культуры. Та же женщина стояла на входе, она приветливо улыбнулась ему, как   старому знакомому.

     - Проходите в двадцать шестую аудиторию, пожалуйста.

     Максим последовал в указанном направлении, без труда нашел нужную аудиторию – и очутился в просторном помещении, а несколько закрытых дверей указывали на то, что к этому помещению примыкают другие. В этой весьма просторной комнате сидело несколько человек. Они тихо переговаривались. Дородная женщина с пшеничной косой, уложенной кокошником над  круглым лицом, отделилась от них, подошла к новичку с теплой, уютной улыбкой.

     - Рада приветствовать вас в нашем клубе! Лилия, - представилась она, протягивая по-мужски широкую, жесткую руку.

     - Максим.

     - Пройдемте со мной, - она властно поманила его, отворила одну из дверей и величаво прошествовала в соседнее помещение.

     - Присаживайтесь.

    Максим осмотрелся: он находился в маленькой комнатке, разделенной перегородкой еще на две части. По одну сторону перегородки стояло кресло, ощетинившееся проводами, как еж. Оно напомнило что-то медицинское. По другую сторону находился стол с экраном.

     - Куда садиться-то? Сюда?

     - Да, в это кресло.

     - А что будет?

     - Будем ставить диагноз.

     - Я здоров.

     - Я в этом не сомневаюсь, - усмехнулась Лилия. – Но мы будем ставить диагноз ваших проблем.

     Максим сел в кресло, Лилия пристегнула к нему провода.

     -  Сейчас я буду задавать вам вопросы, вы должны отвечать правду. Если вы попытаетесь слукавить, я тут же об этом узнаю. Вот эта машина, - она кивнула на загадочный экран, - просигналит мне. Но не рекомендую лукавить – это не в ваших интересах.

     - Это что – детектор лжи?

     - Что-то вроде этого.

     Лилия заняла место за экраном, подключила что-то, раздалось равномерное жужжание электронных датчиков.

     - Вы готовы отвечать на мои вопросы?

     - Да.

     - Ваше имя?

     - Максим  Ларионов.

     - Возраст?

     - Шестнадцать.

     - Учитесь?

     - Да, в школе. В девятом классе.

     - У вас есть мать?

     - Нет. Она умерла.

     - У вас есть отец?

     - Нет… То есть, да…

     - Не поняла. Нет или да?

     - Когда умерла мама, папа женился и уехал. Мы с сестрой живем с бабушкой.

     - Вы осуждаете отца?

     - Н-нет… Наверно, нет.

     - Вас устраивают отношения с бабушкой?

     - Да.

     - Вас устраивают отношения с сестрой?

     - Да.

     - Вас устраивают отношения с одноклассниками?

     - Н-нет… Нет!

     - Что вас не устраивает?

     - Как они относятся ко мне.

     - Как?

     - Они… ну, они ко мне… равнодушны.

     - А вы хотели, чтобы они как относились к вам?

     - Ну, уважали меня… Восхищались мной…

     - А как вы учитесь?

     - Средне.

     - Что вам удается особенно хорошо?

     - Не знаю. Все одинаково. Или нет. Литература.

     - Кем вы видите себя в будущем?

     - Известным журналистом.

     - У вас есть увлечения?

     - Да. Музыка.

     - Что вы предпочитаете слушать?

     - Русский рок. Ну, Цой, Кинчев, Гребенщиков… Я на гитаре немножко играю. Тексты пытаюсь сочинять. Не очень пока, но мне нравится.

     - Прочитайте что-нибудь.

     - Может, не надо?

     - Надо.

     - Ну… «Ты взлетишь высоко, как орел,

                   Ты раздвинешь границы мышленья,

                  В твоем сердце – священный огонь

                  Богоизбранности и вдохновенья».

     - Вы верите в бога?

     - Нет.

     - У вас есть друзья?

     - Нет.

     - У вас есть мечта?

     - Да. Я очень хочу стать «патефонщиком».

 

 

 

                                              Глава 2.

 

 

         … Прозвенел звонок на перемену. Как только учительница вышла из класса,  Кирилл   вскочил на стул, вытащил из кармана билеты и, размахивая ими, стал кричать: «Билеты на дискотеку в «Патефон»! Всего по рублю!» К нему стали подходить желающие с рублями. Потапова Анька, комсорг, возмутилась:

     - Товарищи, это спекуляция! Билеты на самом деле бесплатные! А ты, Киря, пользуешься тем, что у тебя брат в «Патефон» ходит… Не покупайте у него билеты! Он попросту наживается на вас!

      Ребята растерянно застыли со своими рублями. Но тут кто-то крикнул:  

     -  Правильно, бесплатные! Но их мало! Они рассасываются по всему городу! Я, например, не видел ни одного счастливчика, которому они достались бы бесплатно!

     Раздались крики:

     -  Лучше заплатить какой-то рубль, зато без проблем попасть на лучшую в городе дискотеку.

     - Я соберу комсомольское собрание! – не сдавалась Потапова.

     - Нашла, чем испугать! Собирай! Сейчас время другое! Ветер перемен дует на восток! Поняла?

      Ребята протягивали деньги и получали взамен вожделенные билеты. Он был настоящий лидер, этот Кирилл. Он раздавал билеты, как манну небесную. Со всех сторон к нему тянулись руки жаждущих. Максим тоже подошел.

     - А тебе чего, ботаник?

     - Как чего? Билеты. Для меня и для Женьки. Вот. Два рубля.

     - Тебе не дам! Таким, как ты, нечего делать в «Патефоне»! Ты своим дурацким видом испортишь имидж лучшей дискотеки! Там – только избранное общество!

      Кто-то злорадно захихикал. У Максима слезы навернулись на глаза от обиды и унижения. Хорошо, что за стеклами очков не видно было.

     - Впрочем, сестрице твоей продам. Так и быть. Сестрица твоя красотка!

     - Без Макса не пойду! – заявила Женя.

     - Тогда мой большой пардон! – Кирилл поклонился, кривляясь. – Подходи! Кто следующий?

     Максим дрожащими от волнения руками вытащил из внутреннего кармана пиджака червонец.

      - А за десять рублей? – голос  охрип.

     Повисла напряженная пауза. Кирилл смотрел на него холодными голубыми глазами. Затем его тонкие губы расползлись в усмешке.

      - Уважаю. Это уже деловой разговор, - а потом дурашливо закричал:

      - Десять рублей  за два билета! Кто больше? - Десять рублей раз, десять рублей - два, десять рублей – три! Продано! Счастливые обладатели, получите билеты, всем остальным - мой большой пардон! Коммерция - прежде всего.

      Таким образом, пропуск в рай был получен.

      В тот же вечер Максим с сестрой Женей стояли перед входом в дискоклуб «Патефон». Безбилетного народа под дверями было с десяток, если не больше. Они с завистью смотрели на счастливых обладателей билетов. Некоторые пытались прорваться, но вышибала - какая-то пенсионерка свирепого вида - пресекала все попытки. Гордо предъявили билеты, вошли.

      Вот оно - святая святых. Впрочем, таковым это помещение становилось только раз в месяц, во время дискотек. В обычное время дискоклуб «Патефон» выглядел как обычное бюрократическое учреждение. Коридоры, кабинеты. Это был вообще-то райком комсомола. Но у комсомольского вожака Вячеслава Борисовича появилось хобби: дискоклуб, который он основал под видом коммунистического воспитания молодежи. По собственной прихоти, из любви к искусству он совмещал должность секретаря с должностью руководителя дискоклуба. Днем Вячеслав Борисович делал карьеру партийного деятеля, являясь на работу в строгом костюме и посвящал рабочие часы коммунистическому воспитанию молодежи, а вечером он облачался в джинсы, с упоением слушал дорогую сердцу музыку Битлз, Блэкмора и рассказывал своим  «патефонщикам», среди которых были в основном студенты, о новостях рок- и попмузыки.  В дни дискотек райком комсомола преображался: в холле водружали бар, где торговали пирожными и лимонадом, но на заднем плане красовались оригинальные бутылки из-под мартини и кальвадоса. В тот день в ожидании дискотеки все тусовались в этом холле, ели пирожные и слушали музицирование какого-то паренька, который наигрывал на пианино что-то из «Битлз». Потом громкая музыка из соседнего зала возвестила о том, что  дискотека началась. Народ устремился туда. Окна были наглухо занавешены. Темнота зала прерывалась светомузыкой. На сцене стояла аппаратура, которой управляли парни в наушниках, дискотечники, «патефоновцы», небожители. Программу вел дискжокей, вытанцовывавший на сцене. Сама программа была оригинальна тем, что представляла собой мини-спектакль на музыкальную тему. Переделали «Золотой теленок» Ильфа и Петрова. Автопробег по музыкальным стилям и направлениям. На сцене красовалась картонная Антилопа-Гну. Остап Бендер, Паниковский и Шура Балаганов   спорили о том, какой магнитофон лучше - Сони или Грюндиг, и что круче - диско или рок…

     …В «Патефоне» собирались в понедельник, среду и пятницу, в шесть  часов. В ближайший понедельник Максим с трясущимися коленками вошел в помещение дискоклуба, то бишь райкома комсомола. Он вновь очутился в холле, где в дни дискотек сооружали бар. Теперь там стояла необычная тишина. Но едва слышные звуки музыки указали, куда идти.  Музыка  доносилась из двери, над которой висел маленький, от руки написанный плакат: «Патефон». Он открыл эту дверь. И попал в то вожделенное место, где царила атмосфера музыки, свободы, праздника. Ему улыбкой Моны Лизы улыбался Джон Леннон с огромного портрета, профессиональная аппаратура отдыхала на полке,   лица ребят  промелькнули перед Максимом калейдоскопом. Очки поползли по вспотевшему носу. Но пауза затягивалась.

     - Кто тут главный?

     - Ну, я, - отозвался Вячеслав  Борисович. – Чем могу?..

     - Я хочу тоже стать «патефоновцем»! – выпалил Максим с вызовом.

     Все засмеялись.

     - Я сказал что-то смешное? – голос предательски дрогнул.

     - Нет, конечно, - возразил Вячеслав Борисович, иронично улыбаясь. - Просто

нам, в принципе, никого не надо… Хотя свежая струя  не помешает. Что ты можешь нам предложить? Есть у тебя идеи? Поясню. Если ты был на наших дискотеках, то знаешь, что у нас не только музыка, у нас что-то вроде театрализованной постановки. Сейчас   идет «Золотой теленок». Гениально, конечно, но - надоело. Сможешь придумать что-нибудь вроде этого? Если напишешь сценарий дискотеки - возьмем. А так – извиняй. Таких желающих может целый город набежать. А дискоклуб не резиновый.

     Максим развернулся и понуро вышел…

 

 

… - Итак, вы считаете, что если станете этим… как вы говорите… «патефоновцем», то ваши проблемы с одноклассниками будут решены?

      - Конечно! Я уверен в этом!

      - Так станьте!

      - Это невозможно!

      - Почему?

      - У Кирилла брат в «Патефоне». Но даже он не может повлиять на руководителя, чтобы Кирилла приняли…

      - Но ведь вам руководитель сказал, что примет вас при условии, что вы напишете сценарий.

      - Я не смогу написать сценарий!

      - Почему?

      - Потому что я не смогу придумать ничего интересного.

      - Но ведь вы же говорили, что у вас хорошо идет литература.

      - Да, но пять по литературе – это еще не сценарий.

      - Вы хотите стать журналистом, значит, признаете за собой способности писать, творчески мыслить. Так?

      - Да, но…

      - Прекрасно! Вот ваша первая цель… Идем дальше. У вас есть девушка?

      - Что? – Максим растерялся, смутился и покраснел.

      - У вас есть девушка?

      - Нет, то есть… не знаю, в каком смысле.

      - В таком случае задам вопрос по-другому: в каком смысле у вас есть девушка? 

    

 

 

                                    Глава 3.

 

 

 

    … Ее зовут Инга. Она – новенькая. Я обратил на нее внимание в первый же день. К девчонкам до тех пор у меня особого отношения не было. Вы знаете,  моя сестра очень красива, да, мы похожи, мы близнецы, но я как-то лицом не вышел, а моя сестра… Раньше  все другие особи женского пола казались мне бледными по сравнению с ней. Пока я не увидел Ингу. Она сидела впереди. Сначала я равнодушно лицезрел ее спину. Ничего особенного: черные волосы, коса. И вдруг она обернулась… Женька до сих пор не может понять, что я в ней нашел. Она говорит, что  красота Инги - на любителя. В таком случае я и оказался тем самым любителем. Она смуглая, как все настоящие брюнетки. А значит, яркая. Мне нравятся яркие женщины. Вот моя сестра тоже яркая. У нее темные волосы, а кожа - белая, и глаза -голубые. Правда, интересно? Глаза у моей сестры большие, с длиннющими ресницами, у Инги - тоже. Нос… а что нос… Прямой, аккуратный. Губы… У моей сестры - маленькие, кокетливые, что называется - бантиком. А у этой - большие, развратные. В общем,   Инга мне показалась лучше. Как-то выразительнее, соблазнительнее… Ну, и вот… Я ее захотел, а она была ко мне равнодушна… Мне каждую ночь снились всякие дурацкие сны. Мне снилось, что ее лицо, обычно холодное, бесстрастное, чуть презрительное, искажают самые разнообразные чувства: восхищение мною, смирение, страсть… Словом, то, чего я никогда не видел на ее лице в реальности, но много раз видел в воображении.

       - Максим, - говорит она, и ее низкий голос дрожит. - Я хочу тебя!

       -   Вот оно, свершилось! - и меня горячей волной переполняет такое счастье, какого я никогда в жизни не испытывал ни тогда, ни потом. И когда я готов обнять ее - сон прерывается… Короче говоря, эти сны довели меня до того, что  я решил: или все - или ничего. Я попросил сестру, чтобы она пригласила Ингу к нам домой, что она и сделала под каким-то предлогом. Я не хочу рассказывать, как мы пили чай, болтали, как мне показалось, что Инга с интересом на меня посматривает. Это были мои иллюзии. И вообще, мне неприятно вспоминать об этом, но я вспомню. Сестра вышла. Мы продолжали болтать о чем-то, Инга казалась оживленнее обычного, я почти уверил себя, что она увлечена мною. Да может, так оно и было, но я своим нетерпением, неопытностью    все испортил. Играла музыка. Я пригласил Ингу танцевать. Она вся казалась во власти какого-то очарования, щеки у нее разрумянились. Впрочем, мы выпили немного… Не знаю. Кончилось все тем, что я грубо схватил ее и повалил на кровать. Она пыталась освободиться. На ней была школьная форма, так как она зашла к нам прямо после уроков. Я стал срывать с нее школьное платье. Помню, как оголились ее плечи и грудь. И - я растерялся. В моем воображении я рисовал ее женщиной с обольстительными пышными формами, а тут я увидел худенькие плечики и совсем еще детскую, не оформившуюся, плоскую грудь. Короче говоря, вместо развратной соблазнительницы я увидел беспомощную девчонку, которая смотрела на меня, как на злодея и плакала, поскуливая, как собачка. На какой-то миг я растерялся, она воспользовалась этим, вырвалась и убежала… Наверно, у нее  нервы пошаливают, иначе как объяснить, что она, не приведя себя в порядок, в расстегнутом платье, с оголенной грудью выскочила на улицу, и все это с воплями… В дверях она столкнулась с моей сестрой, которая, разумеется, ни о чем не догадывалась, наговорила моей сестре всяких гадостей и побежала по улице… Как на  зло она столкнулась с моими одноклассниками, их было человек шесть парней и девчонок. Я в окно наблюдал, как она что-то им говорит, размахивая руками и указывая в сторону моего дома. На другой же день о моих «подвигах» узнал весь класс…

 

 

… - Я думаю, достаточно. Картина ясна. А теперь послушайте ваш диагноз. У вас заниженная самооценка. Вы привлекательны, но считаете себя некрасивым. Вы не уверенны в себе, а потому глупо вели себя с девушкой, которая была к вам изначально расположена. У вас странное противоречие в характере: вы хотите добиться успеха, хотите, чтобы вами восхищались, у вас амбиции, молодой человек, да еще какие, стало быть, в душе вы считаете  себя достойным этого восхищения… И в то же время вы  считаете себя недостойным, некрасивым, неспособным. Странное сочетание: заниженная самооценка при внутреннем осознании своей исключительности. Ведь вы считаете себя необыкновенным?

      - Ой, ну что вы…

      - Мой аппарат зашкаливает. Говорите правду! Вы считаете себя необыкновенным?

      - Да.

      - Считаете себя талантливым?

      - Да.

      - Гениальным?

      - Да!

     - А в чем ваша гениальность?

     - Не знаю.

     - Понятно… Ну, вот что. Максим, первую ступень мы пройдем с вами бесплатно. Если поможем, дальше будете платить.

     - Платить?

     - А как же! Знаете о законе перетекания энергии? Ну так вот: ваша денежная энергия перетекает к нам, а наша энергия высшего знания перетекает к вам. Первую ступень проходите бесплатно, потому что вы должны знать, за что платите. Не поможет – расстанемся друзьями. Но обычно помогает.

     - Но… где я возьму деньги?

     - Когда  вы пройдете первую ступень, перед вами этот вопрос не будет стоять. Точно также как не будут стоять и многие другие, которые сейчас кажутся неразрешимыми.

     - А что это за первая ступень?

     - Первая ступень – уметь повелевать собой. Вторая ступень – уметь повелевать другими. Вы готовы?

     - Готов!                                                                          

 

     … Максим  сочинил сценарий в тот же вечер. Эта непосильная задача решилась до удивления просто. Достаточно было положить перед собой чистый лист бумаги и произнести несколько раз:

      - Я талантлив! В моей голове полно гениальных идей! Сценарий – это так просто!  Я обожаю писать сценарии!

     Сначала было ощущение легкости и счастья. Он смотрел в черноту за окном и улыбался. Затем из пустоты, в которой смутно звучали голоса, смех, обрывки музыкальных фраз стало выкристаллизовываться что-то радостное, увлекательное, захватывающее.

    Это была программа передач. Например, включаешь телевизор, а там - «Будильник», сначала - позывные этой передачи, а потом -  забойная музыка, способная и мертвого пробудить.  Дальше в эфире «Новости», разумеется, из области музыки. А та новинка, о которой рассказывает диктор, и прозвучит. Что еще… «Утренняя почта». Можно выполнить заявку. А в «Клубе знатоков» - поиграть с ребятами. А самое интересное - вечерний эфир: «Мелодии и ритмы зарубежной эстрады». Там будет сольный Женькин танец…  Женька - отличная танцорка, всю жизнь танцами занимается. Максим ее тоже решил привлечь, потому что они - близнецы, друг без друга - никуда. По крайней мере, в то время… Идея на каждой дискотеке выбирать «мисс Очарование», лучшего танцора и лучшую танцевальную пару - тоже хороша.

       В ближайшую то ли среду, то ли пятницу Максим вновь был в «святая святых». На этот раз он приближался к двери с надписью «Патефон», чеканя шаг. Толкнул ее, вошел в накуренную комнату победителем. Выдохнул:

      - Придумал!

      Кто-то придвинул стул, кто-то потрепал по плечу, кругом – улыбающиеся, доброжелательные лица. Максим стал читать.

      - Ну, вот, - изрек Вячеслав Борисович, когда сценарий был дочитан. – Теперь ты наш.

       Так Максим стал «патефоновцем». Первый шаг к достижению его мечты – стать кумиром ну, не всего человечества, но хотя бы  для начала группы из двадцать пяти человек – одноклассников, был сделан.

       В классе он  тщательно скрывал свою причастность к избранному обществу. Ему хотелось преподнести сюрприз одноклассникам.  Целый месяц готовилась новая программа под названием «Телевизор» по его сценарию. Наконец она была готова, день назначен, и наступил момент раздачи билетов. Все брали по два, по три. Брат Кирилла взял десять, чтобы Кирилл бизнес делал, а Максим попросил двадцать пять. Сначала все были обескуражены, а потом Вячеслав Борисович сказал:

      - Ладно, он автор, сделаем исключение.

    И Максиму дали двадцать пять билетов.

    На другой день во время уроков он исподтишка наблюдал за Кириллом. Он казался оживленнее  обычного и то и дело поглаживал карман пиджака, где у него, очевидно, лежали билеты. Он наверняка предвкушал, что его десять билетов через несколько минут превратятся в десять рублей. Когда прозвенел звонок на большую перемену, Кирилл решил действовать. Он вскочил на стул, выхватил пачку билетов и, размахивая ими, прокричал:

            - Билеты в «Патефон»! Новая программа! По сценарию нового патефоновского гения! Цена - два рубля! Налетай! Количество билетов ограничено! Десять счастливчиков, торопитесь!  

     Одноклассники, хлынувшие было к нему, нерешительно остановились, услышав новую цену.

            - Ты же раньше по рублю продавал!

            - Так то была старая программа! А это - новая! Брат говорил, какой-то новоявленный гений сочинил. Так что по рублю обидно, однако!

           - Совсем обнаглел, спекулянт проклятый! - чуть не плача, кричала идейная Потапова. Ей очень хотелось на дискотеку. - Ребята, не покупайте у него! Скоро у нас в школе осенний бал…

           - Сказанула! Сравнила! У нас музыка дурацкая! Магнитофон даже не стерео! Свет не выключают! Учителя наблюдают!

           - Девчонкам в брюках нельзя! Эх, Кирюха, давай свои билеты!

     И вот, когда совсем уже готовы были протянуться руки, где-то во вселенной раздался гром - это пробил  звездный час Максима.

            - Ребята, слушайте сюда! Вот билеты в «Патефон». Их ровно двадцать пять, на всех хватит. Бесплатно.

     Что значит знаменитая немая сцена в «Ревизоре» по сравнению с тем, что он наблюдал в классе! Эта сцена длилась несколько упоительных секунд. Потом последовало объяснение.

            - Выходит, это ты тот новоявленный гений? - спросил кто-то.      А Кирилл просто вовремя понял, кто оказался сильнее. Они оба игроки, только в тот день удача оказалась не на его стороне…

 

 

 

 

 

 

 

 

                                                   Глава 4.

                                              

 

 

 

     Перед началом дискотеки Женя зашла в туалет, поправила перед зеркалом непослушный локон, убедилась, что тушь на ресницах не размазалась, и что вообще она – девочка хоть куда, и вдруг ее внимание привлекли голоса. Женя  выглянула в открытое окно дамской комнаты и увидела двух девиц, которые пытались по стене вскарабкаться на это самое окно, которое, хоть это и был первый этаж, находилось довольно высоко. Увидев ее, одна из них протянула ей руку, и Женя, не успев даже удивиться, втащила ее.

            - Благодарю!.. Ну, чего стоим? Кого ждем? Пошли! - скомандовала незнакомка.

            - А как же твоя подруга?

      Та только рукой махнула. Женя восхищенно оглядела незнакомку,  она показалась ей невероятно хорошенькой.

      На дискотеке они не отходили друг от друга. В самый разгар веселья Женя предложила:

     - Жарко! Пошли в туалет, умоемся.

     - Пошли.

     Они взялись за руки и выбежали из зала в прохладное, ярко освещенное фойе.

     - Давай, наконец, познакомимся. Женя! – представилась Женя.

     - Юра, -  в свою очередь представилась прекрасная незнакомка.

     - К-как?

     - Юра.

     Женя с удивлением посмотрела на короткие, но курчавые и пышные волосы этой девочки-мальчика, на ее, его длинные загнутые ресницы, окунулась в омут огромных карих глаз, скользнула взглядом по ярким точеным губам,  маленьким изящным рукам. Да, он одет в джинсы и джемпер, но любая девчонка может одеться так. Да, на нем, теперь она разглядела, мужские ботинки, но размер-то крошечный. Женя в сильном смущении выдернула свою руку, однако новый знакомый, по-видимому, не заметил ее растерянности. Он безо всякого стеснения влетел в женский туалет, где толпились девчонки, поправляя прически, чулки, бюстгальтеры. Никто не обратил на Юру внимания. Он сполоснул разгоряченное лицо холодной водой из-под крана, подождал, пока то же самое сделает Женя, и скомандовал:

     - Возвращаемся! Классная песня заиграла!

     Когда дискотека закончилась, Юра вынул из кармана миниатюрную записную книжку и авторучку:

     - Жень, а если я тебе позвоню?

     - Записывай, - усмехнулась Женя, пока еще смутно представляя, что она будет делать с новоявленным знакомым.

     После дискотеки Максим небрежно заметил:

     - Что за девочка была с тобой весь вечер?

     - А что, понравилась?

     - Да, ничего.

     - Эту девочку зовут Юра, - и Женя расхохоталась, глядя на недоуменное лицо брата.

 

     Постепенно Юра стал постоянным гостем у брата и сестры. Сначала Максим думал, что он неравнодушен к Жене, потом понял, что он воспринимает ее просто как хорошего товарища. Они непринужденно болтали, обсуждали какие-то женские проблемы: тряпки, парфюмерия… И он решил раскусить этого странного паренька. Как-то раз, когда Жени не было, и они остались вдвоем, Максим нарочно молчал, вынуждая гостя одному вести беседу. Юра, несколько сбитый с толку непонятной неразговорчивостью приятеля, болтал о нехитрых вещах, занимавших его:

     - У Женьки такие классные духи – «Черная магия». Настоящие французские! Боже! Это же мой любимый аромат!

     - Слушай, Юрка, что ты все о бабском? Духи да тряпки… Еще немного, и вы с Женькой кавалеров обсуждать начнете. Ты какой-то странный, какой-то не такой, как все.

     - А что – это заметно? –  Юра смутился и растерянно заморгал своими шикарными ресницами.

     - Что – заметно?

     - Ну, то, что я не такой, как все.

     - Значит, ты сам это видишь?

     Юра густо покраснел, «как девица красная», - отметил про себя Максим, жалея, что это не девчонка.

     -  Ты знаешь, я ни с кем не разговаривал на эту тему. Никогда.

     - Поговори со мной.

     - Мне как-то неудобно…

     - Брось! Это ложный комплекс.

     - Ну… Это давно беспокоит меня. Может быть, если я выскажусь, мне станет легче?

     - Легче – это наверняка. К тому же ты говоришь не с посторонним человеком, а с другом.

     - Вот именно – с другом! Я действительно считаю тебя лучшим своим другом.

     - Я – тоже. Поэтому – не сомневайся, говори!

     - Я с детства не такой, как все. Мама хотела девочку, а родился я.

     - А отец?

     - Отца у меня нет… Ну, в общем, мама наряжала меня, как девчонку, сюсюкала… Может, от того я такой?

     - Может.

     - Я и играть больше любил с девчонками. Меня  никогда не привлекали  игры в войнушку, лазанья по деревьям, драки… Пацаны обзывали меня девчачьим пастухом. А потом, когда начались все эти разговоры про девчонок, про… ну, ты меня понимаешь… я обнаружил, что девочки кажутся мне привычными и будничными существами, мне всегда было легко с ними общаться и не приходило в голову, что можно испытывать к ним более нежные чувства. Зато перед парнями я начал испытывать странное волнение… Но повторяю, я никому еще, даже маме, не признавался в этой ужасной тайне.

      Максим  слушал признания приятеля, и у него стал созревать план, ему  захотелось побывать в роли ангела-искусителя:

     - Ты напрасно так преувеличиваешь эту проблему! Это даже не проблема, хотя, конечно, можно и из мухи сделать слона. Ты погряз в ложных комплексах: в самом деле, кто сказал, что мужчине любить мужчину нельзя? Кто? Такой же человек, как и мы все. Почему он взял на себя право быть истиной в последней инстанции? И потом - как же все относительно! Ну, например, в Древней Греции считалось совершенно нормальным, когда мужчина предпочитал мужчину женщине, об этом писали античные поэты, которых мы, между прочим, считаем классиками. Даже поэмы есть о том, почему мальчики предпочтительнее… Напротив, совсем напротив,  то, что ты - нетрадиционной ориентации, свидетельствует о твоей оригинальности. А оригинальность, непохожесть на других, некоторая чудинка - присущи всем талантливым людям. Ну, например,  о прелестях однополой любви писал Оскар Уайльд. То же можно сказать о Поле Верлене. Короче говоря, у многих великих мира сего причастность к сексуальным меньшинствам считалась чуть ли не признаком хорошего тона. Скажу больше, я сам жалею, что не могу похвастаться этим, что я - обыкновенный, такой же, как все посредственности. И еще - помни о том, что мы один раз живем и глупо отказывать себе в удовольствиях из-за предрассудков!

            - Ты все это серьезно?!

          - Серьезней некуда! Ну, что ты смотришь на  меня такими глазами, словно я тебе Америку открыл?  Да что там долго говорить? Я тебе найду в нашем городе единомышленников.

 

     … - И ты нашел ему единомышленников? – спросила Лилия, пристально глядя на Максима.

     - Нашел, хотя это было не просто. Но ваши сеансы – удивительная вещь! После того, как я с вашей помощью осознал, что я – гений, что я все могу, мне кажется, что для меня нет ничего невозможного. В самом деле, я не верил, что смогу написать гениальный сценарий для «Патефона», а после первого же сеанса написал! Моя мечта сбылась – я стал своим среди «патефоновцев», в классе на меня все сверху вниз смотрят, даже Киря, которого я всегда боялся, и который любил надо мной подшутить, этот Киря теперь ищет моей дружбы!

     - Макс, ты способный ученик. Помнишь, я тебе говорила, что итог первой ступени – научиться владеть собой? Владеть своими эмоциями, своими способностями… Научишься владеть собой – научишься владеть миром… Только я не поняла, для чего тебе этот несчастный?

     - Юрка-то? А как же! Я учусь владеть людьми! Потому что в конечном итоге именно это – моя самая заветная мечта!

     - Владеть людьми – это тема второй ступени. А вообще надо протестировать тебя на предмет твоих прошлых жизней… Возможно, в прошлом ты был королем. Но знаешь, что меня радует? Что ты полностью раскрываешься передо мной, не стесняешься говорить о вещах сокровенных.

     - Но ты же сама говорила, что если учитель не будет знать всей подноготной ученика, толку от сеансов не будет.

     - Разумеется! Поэтому я и радуюсь за тебя. Ты делаешь большие успехи… Итак, ты пообещал найти этому парню единомышленников… Что ты сделал для этого?

     - О! Это было непросто! Раньше эта задача показалась бы мне непосильной! Я застенчив по натуре… Этакий ботаник… Когда я обещал Юрке найти ему единомышленников, я не знал еще, как я возьмусь за дело. Когда он ушел, я закрыл шторы, потушил свет, уже был глубокий вечер, вывесил снаружи табличку, чтобы меня не беспокоили, и плотно закрыл дверь. Потом  я стал медитировать.

     - Каким образом?

     - Я отключил все мысли, чтобы в голове была такая же ночь, как и снаружи. Потом я представил себя орлом, парящим над землей. Подо мной проплывают острые вершины скал, а надо мной – звездное небо… Это было удивительное ощущение: полная свобода и власть над миром. Выше меня – только звезды.  Потом я скомандовал себе: я нахожу решение проблемы! Я был совершенно спокоен, я знал, что через несколько минут решение всплывет у меня в голове.

     - Ну, и как – всплыло?

     - В лучшем виде! Я подумал: где же мне искать голубых, как не в «Петушке»?! Если не знаешь, это кафе, где собирается самая продвинутая молодежь. А раз так, подумал я, то и голубые наверняка там бывают. На следующий же вечер я был там. Все, как обычно: развязные парни и девчонки за столиками. На застиранных скатертях – чашечки с остывшим кофе. Я осмотрел всех присутствующих прицельно, надеясь, что какая-нибудь деталь укажет мне тех, кого я ищу. Судьба была ко мне благосклонна – я увидел компанию, на которую в другое время не обратил бы внимания: за двумя сдвинутыми столиками кучковались шесть парней. Четверо были парни как парни – ну, модный прикид, рваные джинсы, металлические браслеты, все как надо, этакие мужественные фредди меркури. А трое… нет, тоже хорошо одеты, но что-то в их облике казалось странным – то ли манерность, с которой они держали чашечки, оттопырив мизинчики с металлическими перстнями, то ли длинные волосы… не знаю, только интуиция мне подсказала: «А вот и голубые!» Я заказал джентльменский набор – пирожное «корзиночку» и кофе и двинулся к этой честной компании. Соседний столик, слава богу, оказался незанятым. Я присел за него, а сам не спускал глаз со своих соседей. Они, разумеется, заметили, переглянулись, а потом один из них с нехорошим выражением на лице подвинулся ко мне и говорит: «Чему обязаны таким пристальным вниманием?» Я отвечаю: «Простите, если что не так. Только видите ли - у моего приятеля проблемы». – «Какие?» - «Он – не такой, как все. Вы меня понимаете? Ему очень одиноко». При этом я выразительно смотрел на него. Он помолчал, потом аккуратненько так спросил: «А почему ваш друг сам не решает свои проблемы?» - «Застенчив» - «Это бывает… А что, вам кто-то посоветовал придти именно сюда?» - «Да, разумеется. Так что мне передать моему другу?» - «Ну, пусть завтра приходит сюда. Как его зовут?» - «Юра». Парень отвернулся от меня, я поспешно доел свое пирожное, запил его кислым кофе и покинул это заведение с сознанием выполненного долга. На другой день мы пришли в кафе вместе с Юрой, голубые приняли его в свою компанию, а я ушел. Вот и все. Благодаря мне человек обрел душевный покой, счастье и единомышленников. Надо ли говорить, что я стал для него богом? Теперь он за меня – и в огонь, и в воду.

     - Тебе это надо?

     - Сейчас не надо. А в будущем – кто знает? Главное, я проверил себя. Теперь я могу владеть душами людей.

     - Я готова поставить тебе оценку «пять», но есть одно обстоятельство.

     - Какое?

     - Ты говорил, что у тебя есть неразделенная любовь. Как твои дела с этой девочкой? Над ней ты тоже одержал победу?

     - Ах, Инга… Мои чувства к ней как-то поблекли после всего. Не знаю, хочу ли я каких-то отношений…

     - Мне подключить детектор? Или сам сознаешься?

     - Не надо детектор. Да, с Ингой – большой привет.

     - Не получается?

     - Нет.

     - А что ты делаешь для того, чтобы получилось?

     - Ничего. Я не знаю, что делать. Она даже и разговаривать со мной не желает.

     - Плохо. Получается, что ты справляешься только с теми задачами, которые не так уж и трудны для тебя.

     - Что же мне делать?

     - Видишь ли, Юра тебе безразличен, потому ты так легко завоевал над ним власть. Тебе не жизненно важно было устроить его встречу с такими же, как он. А потому ты отнесся к этой задаче, как к игре, как к разминке. А Инга тебе небезразлична. Овладеть ею –  жизненно важно для тебя. К тому же ты уже потерпел поражение. Это уже не разминка. Написать сценарий – тоже было жизненно важно для тебя. Но там ты при помощи наших сеансов обрел уверенность в себе.  В случае с этой особой ты в себе не уверен. Делаем выводы: почему задача кажется тебе невыполнимой? Потому что этот человек небезразличен тебе, а значит, сам имеет над тобой власть. Это во-первых. Потому что ты не уверен в себе. Это во-вторых.

     - А нельзя сделать так, чтобы я и тут обрел уверенность?

     - Каким образом?

     - Ну, путем сеансов.

     - Нельзя. Понимаешь, написать сценарий ты смог сам, используя свои способности, свой потенциал. В любовных делах ты не имеешь ни способностей, ни потенциала, ты – ноль. Потому что неопытен. Тебе надо приобрести опыт. С более взрослой и опытной женщиной. В то же время связь с такой женщиной отвлечет тебя от этой девчонки, она потеряет для тебя былую значимость. Вот тогда и можно будет действовать. Да и она сама поймет, что уже якобы безразлична тебе. А потому, прими во внимание, эта связь должна быть у нее на виду.

     - Но я даже не знаю…

     - И я не знаю. Мое дело – задавать задачи, твое – решать их.

                                  

                                               Глава  5.                                                  

 

 

     … Эрика Ивановна преподавал немецкий язык. Для подростков она была тем, что называется «женщина под 30», то есть женщина еще молодая, но уже не первой свежести, давно распрощавшаяся с той порой бесшабашной юности, в которую только вступали они, пятнадцатилетние. Она не была красавицей. Лицо у нее не то, чтобы страшное, а серое, незаметное, словом, никакое лицо. Да к тому же плотно обсыпанное веснушками, хотя Эрика была не рыжая, а темноволосая. Фигура тоже - не фонтан, какая-то доскообразная. И вот эта Эрика Ивановна стала с некоторых пор как-то странно относится с Максиму. Посыпались тройки по немецкому. Он, конечно, не мог это терпеть, подошел к ней, чтобы разобраться. Она любезно согласилась позаниматься с ним в свободное время. И велела подойти прямо к неmй домой. Видя его удивление, она веско возразила, что в школе шумно, да и помещений свободных нет, словом, полноценных занятий не получится.

     И вот в один прекрасный, как говорится, день, он отправился к Эрике Ивановне. Она жила одна в двухкомнатной квартире, которую оставила ей мать, выйдя замуж. Мать надеялась, наверно, что в собственной квартире дочь тоже в девках не засидится, однако время шло, а женихи не появлялись.

     Эрика Ивановна встретила Максима в длинном, с легкомысленными рюшками, халате, нелепая яркость которого несколько рассеяла рабочий настрой, с которым он пришел.

            - Проходи в комнату, а я пока поставлю чайник, - прощебетала Эрика и легкими прыжками умчалась в кухню, обдав его необыкновенно сильным и приятным ароматом  духов. И эта легкомысленная, порхающая, пахнущая тепло и вкусно женщина являла такой контраст с чопорной, замороженной, неприступной учительницей, что он растерялся.

         Эрика Ивановна разрушила сложившийся в  воображении Максима образ педагога, заставила его увидеть в учительнице - женщину. Словом, он чувствовал себя так, как чувствовал бы себя на его месте любой мальчик, впервые в жизни оставшийся наедине с женщиной.

            - Максим, пожалуйста, помоги! - раздался из кухни ее беззаботный голос. Она вручила ему поднос с пирожками и отправила в спальню, где  уже был сервирован чайным сервизом журнальный столик. Тяжелые бордовые шторы были  плотно занавешены, из-за чего в комнате стояли красноватые сумерки. Впорхнувшая следом  хозяйка дополнила натюрморт двумя рюмками.

           - Сейчас мы немного перекусим.

           - Эрика Ивановна, спасибо, я пообедал дома.

           - Сейчас мы перекусим, а потом займемся немецким.  И еще не мешало бы немного расслабиться, а то ты совсем замороженный, бедолага. Тебе что - вино, коньяк?

     Он не знал, шутит она, или нет, а потому молчал.

            - Слушай, Максим, мы с тобой взрослые люди, так зачем нам лицемерить, притворяться, что я - училка-ханжа, а ты - зеленый школьник, у которого на языке ничего крепче материнского молока не было. О, наши нравы! За границей стереотип «Учитель-ученик» давно разрушен, там ученики ходят в школу в любой одежде, а не в форме, как у нас. Форма обезличивает и не прививает вкус. За границей учительнице не надо притворяться бесполым существом, заходя в класс. И многие проблемы между преподавателем и классом решаются в баре за чашкой пива… Так что тебе - вино или коньяк?

           - Коньяк.

     Пили за удачу. Потом - за демократию в отношениях между учеником и учителем. Потом – просто за дружбу. Потом – за любовь. Максим пил много, желая преодолеть неловкость, которую продолжал ощущать в ее присутствии, и это ощущение злило его. Повелитель душ не должен пасовать перед женщиной. Коньяк ударил в голову, расслабляющим теплом разлился по телу, однако внутреннее напряжение осталось. Эрика включила кассетный магнитофончик, заиграла какая-то очень популярная музыка, которую он не раз слышал в «Патефоне». Он удивился. Она возразила, что, если она - учитель, то это не значит, что она принадлежит к отсталым слоям населения. Потом она угостила его хорошей сигаретой и закурила сама. А когда он назвал ее по имени-отчеству, она сказала:

            - Мне же не сорок лет, а… чуть за двадцать. Мы оба молоды, так зачем этот официоз! Мы же не в школе. Зови меня просто Эрика.

            Короче говоря, Максим изрядно опьянел и впал в то состояние блаженства, которое бывает на начальных стадиях опьянения. Это ощущение любви ко всем, а к собутыльникам особенно. Напряжение перешло в волнение. Медленная композиция торжественными аккордами наполнила комнату, возвышая душу и настраивая на романтический лад. В сгущающихся сумерках вульгарно накрашенное лицо Эрики казалось незнакомым и соблазнительным. Багрово красные влажные   губы складывались как для поцелуя, выдыхая сигаретный дым. Халат  сполз с одного плеча, обнажив бретельку черного бюстгальтера, однако Эрика казалась настолько поглощенной музыкой, что не замечала этой небрежности. Зато он все замечал, задыхаясь от сладкого запаха ее духов, который казался ему ароматом ее  тела. «Как она, оказывается, соблазнительна, черт возьми!» - лениво шевельнулась мысль.  И вдруг Максима осенило: вот он, Его Величество Случай, так вовремя предоставленный  судьбой!

            - Нет! - решительно заявила Эрика. - Под такую музыку надо танцевать!

     Он слегка обнял ее талию, она прижалась к нему всем телом, так что и танцевать-то было невозможно, и они просто пьяно раскачивались, прижавшись друг к другу. Ее плечо было так близко, что он поцеловал его, не думая, что делает. Она тут же поцеловала его в губы и увлекла на кровать. И хотя он был новичок в любви, ему не пришлось краснеть за свою неопытность перед первой женщиной, поскольку она совершенно не оставила ему простора для инициативы…

 

     … - Браво! Ты делаешь успехи! Ну, и как эта девочка? Сдалась?

          - Нет.

          - Нет? В чем же дело? Она знает о вашей связи?

          - Конечно, знает! Весь класс об этом знает. Уж я позаботился об этом. На осеннем балу я от Эрики ни на шаг не отходил. Все это видели. Все в шоке.

          - Прекрасно! Как реагируют на тебя одноклассницы? Изменилось их отношение к тебе?

          - Да. Они с интересом на меня посматривают, шепчутся, стали глазки строить…

          - Ну, почему мы о своих победах сообщаем так обреченно?

          - Да потому, что она, ради кого это все делается, по-прежнему ко мне равнодушна. Она меня не замечает. А стоит к ней обратиться, смотрит чуть ли не с ненавистью, односложно отвечает и уходит от общения.

          - Все ясно. Эту задачу ты не смог решить. Ну, что ж. Не получилось на первой, решим ее на второй ступени.

     - Меня повышают на вторую?!

     - Да, но – вторая ступень платная. Помнишь, я предупреждала тебя об этом?

     - Сколько?

     Лилия назвала цену.

     - Это много для меня, - Максим облизнул пересохшие губы.

     - Макс, мне доставляет удовольствие заниматься с тобой. Но… Здесь не я устанавливаю порядки.

     - А кто?

     - Виринея.

    

 

                                                           Глава 6.

 

 

 

     - Елена Синицына, газета «Свободный курс!» - объявил привратник, распахивая перед растерявшейся от такого приема Леной высокие, украшенные витой резьбой двери. Она шагнула в огромный Белый зал, высокий потолок которого поддерживали толстые колонны, зажмурилась от яркого света тысяч свечей. Вот это да! Чем не торжественный прием в дворянском собрании: и привратник в напудренном парике и шелковой ливрее, должно быть, позаимствованной в театре (Впрочем, зачем в театре? Это же музей, здесь своих таких должно быть в изобилии),  и канделябры с мерцающими свечами… Ай, да директриса! Фантазерка и романтик, и вообще колоритная женщина. А вот и она сама: стоит у белого рояля, слушает музицирование одного из приглашенных (ба! Да это же солист театра музкомедии), распустила по плечам пепельные кудри.

     - Здравствуйте, Инесса Павловна! Поздравляю вас с открытием вашего любимого детища – этого прекрасного музея.

     - Добрый вечер, Леночка! Огромное спасибо за поздравление, но хочу заметить – если бы не вы, пресса, не знаю, удалось бы мне осуществить мой замысел, или нет.

     - Удалось бы! Непременно удалось! С вашей-то энергией…

     Расшаркавшись с директрисой, Лена обернулась к тому, что давно уже притягивало к себе ее взоры – к длинному, во весь зал, столу, сервированному изысканно, тоже в духе прошлого столетия, и уставленного всевозможными вкусными вещами. Ее внимание также привлекли приглашенные: это были в основном деятели местной культуры – актеры театров, музыканты, писатели и поэты,  несколько преподавателей из института культуры и искусства,  и, конечно, журналисты всех средств массовой информации, словом, знакомые все лица. Она подошла к стоящему у огромного стрельчатого окна журналисту «Вечернего Барнаула» Вите Оленеву.

     - Привет, Леночка! Как тебе это все?

     - Впечатляет.

     - А мне напоминает пир во время чумы. На фоне массового закрытия библиотек, музеев вдруг открывается этакое чудо. Да еще и с помпой. В стране дефицит красной икры, буженины, зеленого горошка, словом, дефицит всего, насчет спиртного вообще молчу – сухой закон все-таки, а тут…

     - Ну, это же для избранных.  Инесса хочет прессу задобрить, ей надо, чтобы мы продолжали ее музей раскручивать, поэтому мы  не будем завтра отчеты строчить, что там у нее на столе стояло.

     - А деятели местной культуры? Они здесь зачем?

     - А затем, что музей все-таки искусства, культуры и литературы. Так, кажется, он называется? Все равно – все свои.

     - Свои… Я слышал, что этот музей - отмывание денег. Не было необходимости открывать новый очаг культуры в то время, когда, например, действительно заслуженный краеведческий музей, открытый сто пятьдесят лет назад, в котором, действительно, уникальные экспонаты,  влачит жалкое существование! Там штукатурка на головы посетителям сыплется! А здесь даже экспонатов интересных нет! Честное слово – отмывание денег! Вот что вывести бы на чистую воду и о чем написать!

     - Прекрати!  Тебе не все равно, на чьи деньги гулять? Мне вот все равно – лишь бы не на свои. Кстати, зовут за стол.

     Витя и Лена поспешили занять места около блюда с красной рыбой. Когда гости расселись, директриса поднялась и произнесла речь:

     - Дорогие мои! Сегодня у нас важное событие – мы празднуем открытие нового музея, нового очага культуры в нашем городе, в нашем крае. До сих пор наш Алтайский край, богатый талантами во всех областях культуры и искусства – достаточно вспомнить актера, режиссера, писателя Василия Макаровича Шукшина, актера Валерия Золотухина, поэта Ивана Жданова, кинорежиссера Ивана Пырьева… Впрочем, имена наших знаменитых земляков можно перечислять долго… Так вот, наш край до сих пор не имел музея, посвященного культуре. И вот эта досадная оплошность исправлена. Теперь у нас есть такой музей. Здесь собраны поистине уникальные фонды многих замечательных людей, оставивших след не только в культуре нашего края, но и в культуре всего мира. Это большое событие и для меня лично – всю жизнь я мечтала об открытии такого музея, я положила на его рождение много сил, энергии, и вот моя мечта сбылась! И я благодарна всем вам, кто поддержал меня! Я благодарна администрации города и края за то, что пошли навстречу, выделили под музей старое, заброшенное здание, которое тем не менее имеет славную историю – здесь в начале девятнадцатого века жил губернатор, здесь проводились дворянские собрания, устраивались театральные и поэтические вечера…

     - Ага! Очень славная история, - шепнул Витя. – Губернатор-то, любитель поэзии и театра, в подвалах этого домика пленников истязал, и, говорят, жену свою в этом же подвале сгноил. Поговаривают, что это дом с привидениями.

     - Ой, как романтично, - хихикнула Лена.

     - … Я благодарна также за то, что были выделены из бюджета немалые средства на ремонт и восстановление этого памятника архитектуры, на воссоздание интерьера, и вот теперь мы можем созерцать всю эту красоту, приближенную к девятнадцатому веку.

     - А что я говорил про отмывание денег? – снова зашептал Витя. – Говорят, отсюда новый линолеум грузовиками вывозили, как не соответствующий духу времени.

     - Куда вывозили?

     - Кто ж теперь скажет – куда?

     - … Я благодарна деятелям нашей культуры за помощь в формировании фондов, за то, что мы все теперь будем создавать ауру этого музея – я имею в виду музыкальные, театральные  и поэтические вечера, которые наши замечательные музыканты, актеры, поэты согласны проводить безвозмездно, ради повышения культуры населения нашего города и края. Я благодарна журналистам, которые в своих публикациях создавали репутацию музею, подчеркивали значимость его создания, тем самым привлекая к нему общественное мнение. Я благодарна нашим дорогим музейным сотрудникам, которые на своих плечах вынесли все тяготы ремонта, который проводился буквально силами нас самих… Дорогие мои! Самое трудное – позади. Впереди – творчество, впереди – новые открытия и достижения!

     Бутылки шампанского выстрелили пробками в потолок, пена с услаждающим слух вкрадчивым шипением заполнила бокалы.

     Праздник растянулся на всю ночь. Правда, многие гости удалились. Но многие остались, поскольку очаг культуры находился в мрачной, отдаленной от центра части города, где были разбиты все фонари, по ночам выли бездомные собаки и шныряли подозрительные личности. Некоторые, напившись шампанского, подкрепили впечатление водкой, затем все залили пивом, и, устав, прикорнули  на пушистом ковре под белым роялем. Других сон сморил прямо за столом. Музейные сотрудники разбрелись по кабинетам, а директриса удалилась к себе, где провела ночь в комфорте на диване в гостевой. Свечи догорели, и все покрыл мрак.

     Лена долго не спала. Она придвинула к окну кресло прошлого века, стоявшее в зале в качестве экспоната. Не испытывая к исторической ценности никакого почтения, забралась на него с ногами, правда, туфельки предварительно сняла. И, медленно потягивая шампанское, стала с любопытством  смотреть в окно на ночной парк. Привести его в цивилизованный вид директриса не успела. И он шумел за окном листвой – дикий, черный, унылый. Наконец сон сморил ее, она уронила голову на подоконник и… Поспать ей не удалось. Где-то внизу заскрипела дверь, на первом этаже раздались медленные гулкие шаги, которые приближались. Кто-то поднялся по лестнице, кто-то вошел в зал. Холодный страх сковал тело журналистки. Она обернулась и увидела женскую фигуру в святящемся белом платье. Лена чувствовала себя, как в кошмаре, когда хочется кричать, но язык не повинуется, хочется бежать, но руки и ноги висят, как парализованные. Дама медленно приблизилась, остановилась возле Лены, пристально глядя ей в лицо. Дама, впрочем, показалась Лене хорошенькой.

     - Я здесь живу… тысячу лет. Может, меньше, не знаю. Не пыталась счесть. И вот спустя столько лет сподобилась вновь человеческое лицо лицезреть. Приятно. Особливо когда лицо такое пригожее. Вы женщина легкого поведения?... Почему я так решила? Вы вульгарно накрашены. Платье куцее какое… Вы говорите, что сейчас такая мода? Возможно. Да и для женщины легкого поведения вы безнадежно устарели…  Что – вам только тридцать один? Ничего себе, «только»… Я думала, вы куда моложе… А душа какая у вас… темная. Прощайте, женщина с темной душой и насурьмленными бровями!

     Дама повернулась и медленно побрела дальше. Лена обрела возможность думать: «Что это было? Привидение, о котором говорил Витек, или, не дай бог, белая горячка? Пить меньше надо! Все, завязываю! С этой журналистикой сопьешься… Стоп! Я же не разговаривала с ней, а она меня понимала! Это телепатия? Нет, я же решила – это мое пьяное воображение».

     Кажется, все встало на свои места: так же темно, так же тихо посапывает головой в салате один из гостей. Однако что это? Да, вот  опять… Опять шаги. На этот раз как будто по крыше. Или на чердаке? Нет, они спускаются, они приближаются к Белому залу, кто-то ходит здесь, рядом, но никого не видно. И все-таки темнота живая, в темноте кто-то есть, помимо Лены и спящих…

     - Ба! Какая встреча! – прямо перед перепуганной журналисткой нарисовалась фигура женщины в черном. Вся черная: черное, облегающее платье, черные перчатки, черная шляпа с широкими полями… Фигура, почти растворенная в темноте. И на мертвенно-белом лице - смеющийся, широкий, с кроваво-красными губами рот.

     - Конечно, мы не знакомы! Я же старше вас лет на… Впрочем, женщине столько лет, на сколько она выглядит, не так ли? А потому, я думаю, мы примерно одного возраста… Вам лет тридцать шесть, не так ли? Что, вам тридцать один? Ну, милочка, выглядите вы гораздо старше. Еще бы! Так малеваться… Однако ближе к делу.  Вы – то, что мне нужно!.. Почему именно вы? Да я же вас насквозь вижу! Мне нужны вы, с вашими страстями, вашими комплексами, вашими мечтами… Не надо стесняться! Вы все равно ничего не сможете скрыть от меня. Вы для меня – как раскрытая книга… Кто я? Я – Княгиня! Отныне мы будем вместе! Я – в вас, с вами, для вас… Что я вижу? Много такого, что люди во все времена называют гадким, но меня это мало волнует… Главное, что я вижу – это желание повелевать, желание, чтобы перед вами преклонялись. Еще я вижу, что вы умна, сластолюбива, любите деньги, а кто их не любит? Любите власть… Но довольно. Я повторяюсь. Вам повезло, милочка, я помогу вам. Вы получите все, что хотите. И даже больше… От вас мне ничего не надо. В чем может нуждаться несчастный призрак, блуждающая душа? Мужчины, любовь, деньги? Мне, бестелесному созданию? Смешно… Нет, милочка, ничего мне не нужно, кроме желания творить добро… Кстати, как вас зовут?... Елена? Фи, как тривиально… Слушайте мой первый совет: измените имя! Отныне вы – не Елена, отныне вы… Виринея!

 

     Так Лена Синицына стала Виринеей. Разумеется, на утро, пробудившись то ли от сна, то ли от пьяного забытья, она все увиденное ночью приписала опьянению. Она даже сообщила об этом больному с похмелья Вите:

     - Витек, ночью мне снились твои привидения.

     - Почему мои?

     - Ну, ты же мне рассказывал про них. Вот они мне и приснились.

     - Мало выпила. Я вот хорошо набрался, так и спал сном младенца.

    Однако в первую же после похмельного дня ночь Лена убедилась, что это был не сон. Стоило ей заснуть, как перед ней вновь предстала Княгиня. Она материализовалась из какого-то мутного  тумана. На этот раз она выглядела как живая женщина, даже румянец играл на щеках, и весело смотрела на Лену большими черными глазами.

     - Вы, милочка, решили, что я – сон? Ошибаетесь! Я же сказала, от меня вы так просто не отделаетесь.  А мне хорошо в вашем мирке, очень уютно. Вот смотрите, сейчас я создам себе мягкое кресло – оп-ля! Здесь, в этом мире, на этот счет просто: захотел – получил. Стоит только захотеть! Стоит только представить! А захочу – у меня в руках окажется веер. Оп! Ну, теперь мне совсем хорошо. Смотрите, я сижу в кресле, обмахиваюсь веером… Но к делу. Завтра вы идете на работу… Я правильно выразилась? В вашем мире все по-другому. А, впрочем, все так же. Те же страсти, стремления… Вы работаете журналистом. Похвально. Вы – образованная женщина. Так вот. Придя на работу, выделяйте каждый день три часа на то, чтобы писать… Что писать? Я вам продиктую. А теперь – адье!

     А работы на другой день было много. Лена спешила закончить одну срочную статью, да тут еще редактор подкинул задание, которое тоже требовало немало подготовки, звонков, беготни… Словом, к концу  дня Лена изрядно устала. Взглянув на часы, она  удостоверилась, что задерживается  на работе на час и, хотя не все, что задумано, сделано, никаких сил ни на творчество, ни на монотонную работу нет. Лена собралась было домой, но, стоило ей взяться за ручку двери, как резкий голос сзади окликнул:

     - Куда пошла?

     - Кто здесь? – пролепетала Лена, обернувшись. На ее столе сидела давешняя черная женщина и непринужденно болтала ногами.

     - На место!

     Лену охватил панический страх. Она лихорадочно дернула ручку двери, причем та почему-то не сразу поддалась, ставшими как бы ватными руками с трудом отворила дверь, выбежала в опустевший коридор редакции, захлопнула дверь и, облегченно вздохнув, бросилась бежать. Длинный коридор наконец кончился, завернул и уперся в лестницу. Но стоило Лене ступить на первую ступень, как она увидела черную даму, поднимавшуюся навстречу ей.

     - Куда пошла? – прошипела дама, загораживая руками в черных перчатках проход, как будто Лена могла попытаться проскользнуть мимо. Куда там! Обезумевшая от страха, она попятилась, и чуть не упала, оступившись. Как назло, редакция опустела, никто не мог прийти ей на помощь, никто не мог спугнуть привидение.

     - Повторяю, не надо меня бояться, - усталым голосом сказало привидение, - я хочу вам только добра, и вы сами убедитесь в этом. Уверяю вас, мы можем очень даже замечательно сосуществовать, только расслабьтесь и получите удовольствие от нашего общения. Ну, как, согласны?

     Видя, что призрак не причиняет ей никакого зла, Лена справилась со своим волнением. «Ну, спятила, ну, что теперь… - подумала она. – Главное, чтобы никто об этом не узнал».

     - Ну, вы не совсем правы насчет того, что спятили, - тут же откликнулась дама. – Но ход ваших мыслей мне начинает нравиться.

     - Кто вы? – спросила Лена. И сама испугалась своего голоса: он прозвучал в пустом коридоре гулко, и даже эхо как будто повторило его. Лена съежилась.

     - А вам не обязательно говорить вслух, я вас и так прекрасно  понимаю… Я вам уже говорила, кто я, но могу и повторить, я – Княгиня.

     - Что я должна делать?

     - Наконец-то слышу разумную речь! Во-первых, мадемуазель, вы должны меня беспрекословно слушаться. Во-вторых, вы должны вернуться в свой кабинет и писать то, что я вам продиктую.

     - Я очень устала. Я еле передвигаю ноги.

     - Я наблюдала за вами – у вас очень напряженная работа. Вы теперь всегда будете уставшая. Но надо работать. Это для вашего же блага. Если вы не преодолеете усталость, вы навсегда останетесь ломовой лошадью журналистики. Я же предлагаю вам стать королевой. Но для этого надо сначала как следует потрудиться. Скоро вы будете пожинать плоды своих трудов, скоро – отдых, а там и вечный покой. Словом, все будет хорошо.

     Лена, как зомби, вошла в свой кабинет. Княгиня вновь уселась за стол, покачивая ногами.

     - Подойдите к шкафчику… да-да, к этому, откройте нижнюю дверцу… там коньяк, достаньте его и выпейте рюмочки две.

     - И правда, коньяк. Начатый. Ну, Зоя Федоровна… Кто бы мог подумать… Но позвольте, это же чужой коньяк!

     - Уверяю вас, Зоя Федоровна ничего не заметит. А вам следует подкрепиться. Вы действительно неважно себя чувствуете, а мне важно, чтобы то, что я вам продиктую, несло заряд сильной энергетики. Сама-то я, к сожалению, уже не могу ничего передавать, только мысли…

     Не без удовольствия Лена налила коньяк в стакан, выпила залпом и закусила долькой засохшего лимона, который отыскался тут же. «В конце концов, я тут ни причем, у меня теперь  навязчивый бред».

     Она уселась за автоматическую пишущую машинку, вставила несколько чистых листов бумаги.

     - Ну-с, что писать будем? Эй, вы где?

     - Я уже в вашей головке, милочка. Вы хорошо меня слышите? Ну, тогда пишите. Итак:

     «Двадцать ступеней, чтобы обрести рай в душе.

       Двадцать ступеней, чтобы стать Богом.

       Рай не в небесах, рай – в твоей душе, стоит только пройти двадцать магических ступеней…»

 

 

 

                                               Глава 7.

 

 

     Через месяц труд был завершен. За это время Лена очень изменилась внешне: взгляд ее стал лихорадочным, лицо осунулось, под глазами залегли темные тени. Она весь месяц не принадлежала себе: днем автоматически выполняла свои журналистские обязанности, затем, когда редакция пустела, строчила то, что диктовала ей Княгиня, которая прочно обосновалась в ее голове. Поздно вечером она плелась домой выжатая, как лимон, падала в постель и засыпала мертвым сном. Утром все повторялось сначала: просыпалась уже уставшая, жевала без аппетита завтрак, плелась на работу и – так день за днем. Силы свои Лена подкрепляла спиртным, а потому постоянно находилась в состоянии подпития.

     Как-то раз ее вызвал редактор:

     - Лена, я ценю вас, как способного журналиста, но… Ваши статьи, обычно такие самобытные, теперь стали… ну, не из рук вон плохи, конечно, вы – профессионал, вы плохо писать не можете, но… какие-то механические, что ли. И я знаю причину.  В коллективе стали обращать внимание на то, что вы постоянно, так сказать, навеселе.

     - Это мое личное дело.

     - Согласен, но – в свободное от работы время. А на работе, будьте добры…

     - Сергей Иванович, я что – плохо выполняю свои обязанности? Вас не устраивают мои статьи?

     - Да нет, все нормально, но…

     - Ну, так и оставьте меня в покое.

     - Лена, вы грубите!

     - Сергей Иванович, уволить вы меня сейчас не можете – я готовлю материал о главе городской администрации. А как только закончу – уволюсь сама.

     - Да вы с ума сошли! Я вовсе не хочу, чтобы вы увольнялись! Вы – одна из лучших наших журналистов! Если вы поняли мои отеческие наставления, как намек, то вы очень ошиблись!

     - Я поняла вас, как надо. Но я действительно решила уволиться. И вы тут ни при чем.

     -  Куда же вы пойдете? В «Вечерний Барнаул»?

     - Нет. Я решила совсем завязать с журналистикой.  

     - Вы меня удивляете! Чем же вы займетесь?

     - Скоро узнаете…

     Скоро об этом узнал весь город.  Лена истратила все свои сбережения, которые копила на поездку к морю, на то, чтобы издать свой труд. А когда он был издан, она подготовила грандиозную презентацию. На презентацию был приглашен весь журналистский бомонд. Мероприятие происходило в театре. На то, чтобы арендовать зал, пошли золотые часы и бриллиантовые сережки покойной матери. Но Лене хотелось, чтобы это был именно театр, а не библиотека, и не кафе, где обычно проводили презентации местные литераторы. Сейчас перед глазами собравшихся предстанет зрелище – театр одного актера, где она будет играть, представлять, лицедействовать. Лена прошла по сцене, раздвинула тяжелый занавес, выглянула в щелку. Зал почти полон: здесь и журналисты, и писатели, и другие деятели культуры и искусства их города. Взгляд выхватывает из толпы знакомые лица, но много и незнакомых… Все заинтригованы, шепчутся, ждут. «Ждите, ждите, - подумала Лена. – Вы не будете разочарованы». «Браво, детка, - в голове отчетливо прозвучал голос Княгини, - Ты почти не волнуешься, это похвально. Не волнуйся! Я – с тобой!» Лена вернулась за кулисы, сделала знак, чтобы начинали, и – свет в зале погас, занавес раздвинулся, и на ярко освещенную сцену вышла – не Лена Синицына, Виринея. Да, именно тогда Лена предстала перед публикой как Виринея. На ней было восточное одеяние, полупрозрачное, кроваво-красное. Так посоветовала ей нарядиться Княгиня. Это она описала фасон роскошного одеяния, которое видела на знатных женщинах Востока, а местное ателье смогло материализовать их фантазии.

     - Я – Виринея! – крикнула бывшая журналистка в зал, где поспешно загорелись огоньки камер, направленных на нее. – Я получила откровение, которое изложено здесь! – Она подняла руку с книгой. – Вы хотите знать, как разбогатеть? Вы хотите знать, как получить власть над людьми? Ну, на первых порах если  не над всем миром, то хотя бы над женой, мужем? Над коллегами? Над начальством? Я, Виринея,  все расскажу вам!  Я перед вами совершенно открыта!  Вот, смотрите…

     Она начала раздеваться. Легкое движение – и бюстгальтер, скользнув по спине, падает на пол, еще один неуловимый жест – и юбка мягко сползает по обнаженным ногам.

     - Посмотрите – я перед вами совершенно открыта, я – обнажена перед вами. Я – правда! А правда всегда – голая. Так и мое учение!

     Виринея чувствовала необъяснимый кураж. Она не видела зала, она парила над ним. Обнажилась она потому, что знала – пресса падка на скандал. В то же время она хорошо понимала, что одной обнаженкой никого не удивишь. Ну, поудивляются, и скажут, что Ленка Синицына с ума сошла. Но они с Княгиней все продумали. Новое учение может привлечь к себе только через чудеса. Достаточно вспомнить Иисуса Христа. Прежде чем проповедовать, он поразил всех чудесами. Классика… Конечно, Виринея – не Иисус, но кое-что и она может. Разумеется, с помощью Княгини.

     - Я знаю, что все вы – люди образованные, словам вы не верите. Извольте, готова доказать… Аркадий Семенович, - обратилась она к лысому мужчине, сидевшему на первом ряду и с усмешкой глядевшему на нее, скрестив руки. При этом еще несколько секунд назад она понятия не имела, что его зовут Аркадий Семенович. Ай да Княгиня – помогает… - У вас, Аркадий Семенович, в кошельке  пятьдесят рублей двадцать копеек и фотография жены Людмилы.

     Аркадий Семенович покраснел, поспешно вытащил кошелек, расстегнул дрожащими руками, вытряхнул мелочь и пересчитал. Объективы камеры тут же нацелились на содержимое его кошелька.

     - Точно! Все правильно! – изрек он растерянно. – Что это – фокус? Но – каким образом…

     Зал заволновался.

     - Дешевый трюк! – закричал молоденький журналист, только что строчивший в блокноте.

     - А у вас, Сережа, в кошельке только пять рублей пять копеек. А в блокноте на третьей странице, между записями с заседания городской администрации и

и репортажем соревнования по баскетболу, номер телефона одной вашей знакомой – сорок три, пятьдесят, шестьдесят восемь.

     Сережа достал кошелек, пересчитал. Обернулся к залу и закричал:

     - Все так и есть! И телефон угадан правильно! Я заявляю, что это – действительно феномен, потому что я – не подставной!

     Зал бурлил. Виринея спустилась в зал, медленно пошла в проходе между рядами. Краем глаза она замечала взгляды, устремленные на нее сверху вниз.  Разные взгляды: удивленные, неприязненные – со стороны женщин, восхищенные, растерянные, плотоядные – со стороны мужчин. Виринея остановилась около Инессы Павловны. Директриса музея выглядела совершенно потрясенной, вместе с тем чувствовалось, что весь этот скандал доставляет ей удовольствие.

     - Инесса Павловна!

     - Да, Леночка?

     - В вашей сумочке лежит полученное вами письмо из Москвы.

     - Да, совершенно верно, - пробормотала Инесса Павловна, торопливо извлекая из сумочки конверт. – Я его еще не читала.

     - О! Это очень приятное письмо – вас приглашают на специализацию в Москву на две недели.

     Инесса Павловна тут же вскрыла конверт, бегло просмотрела письмо и громко провозгласила:

     - Все так и есть! Леночка, - обратилась она к Виринее. – Пожалуйста, три экземпляра вашей книги – в фонд нашего музея.

     - Непременно! – милостиво кивнула головой Виринея и обратилась к оператору, следовавшему за ней по пятам с нацеленным на нее объективом камеры: - Эдуард, а у вас вчера произошло событие, которое произвело на вас странное впечатление. Вообразите! – обратилась она к залу. – Эдуард подхалтуривает, снимая свадьбы. Так вот, вчера, просматривая пленку, он обнаружил рядом с невестой силуэт ее покойного отца. Пока он соображал, сообщать невесте или нет об этом факте, силуэт исчез. Эдуард решил было, что ему показалось. Нет! Не показалось!

     Эдуард растерянно опустил камеру, вид у него был смешной и глупый.

    После сеанса тираж книги разошелся влет. Люди ломанулись к столику, на котором были разложены книги. Пожилая продавщица только успевала принимать деньги.

    На следующий день в газетах появились статьи с заманчивыми названиями: «Голая правда», «Трюк или откровение», «Библейские чудеса сегодня». Прелести бывшей Лены Синицыной были растиражированы по всем местным новостям. Так она стала общественным достоянием. И больше не принадлежала себе.                                            

   Не замедлили появиться первые ученики, которые ходили за ней, ловили каждое ее слово, конспектировали каждое высказывание, толковали каждую фразу. Виринея сняла комнату в Доме культуры, где начала практиковать. Число учеников росло. Среди них оказались и весьма состоятельные, которые изрядно платили за каждую ступень посвящения. Трактат ее был позднее переиздан, но уже не на ее деньги. Как водится, появился и мужчина. Он любезно взял на себя все финансовые дела, назвался святым Серафимом, и они зажили в свое удовольствие.

    … Виринея в алом пеньюаре лежала на широком ложе. Вокруг нее благоухали сандаловые свечи. Рядом лежал высокий смуглый Серафим. 

     - Солнышко мое, еще вина?

     - Пожалуй.

     Серафим поспешно налил в высокий бокал темную бордовую жидкость.  Виринея медленно пила тягучее пряное вино. «Ну, что? – зашевелился в голове знакомый голос. – Я была права? Ты отдыхаешь, рядом с тобой мужчина твоей мечты, у тебя есть все: деньги, известность, ученики, тебе поклоняются, как божеству». Зазвенел телефон. Это оказалась Лилия.

     - Виринея, я не отвлекла вас?

     - Что там?

     - Есть интересный экземплярчик.

     - Чем интересный?

     - Молод - лет шестнадцать, симпатичен, страшно самолюбив, тщеславен, честолюбив. Способный ужасно, схватывает на лету.

     - Ну?

     - Первую ступень как бы прошел, а на вторую у него нет денег.

     - Ну и что?

     - Да так, жалко. Очень способный.

     - У нас не благотворительное общество.

     - И все-таки, может, посмотрите?

     - Зачем?

     - Может, сделать из него ясновидящего? Ведь вашему учению не помешают  яркие и талантливые адепты. Это хорошая реклама.

     - Вижу, что он зацепил вас. Ладно, посмотрю. Присылайте его завтра сюда.

    

     На следующий день Максим, с замиранием сердца стоял под дверями таинственной  Виринеи. Дверь как дверь, металлическая, черная, этакий бункер. Кто бы мог подумать, что там, за этой неприступной дверью живет святая?

     Долго не мог решиться позвонить. Их встреча – очень важна для него. От нее зависит, возможно, вся его судьба. Если она отмахнется, он пропал, если заинтересуется, поможет – он пан. Да, именно, так – или пан, или пропал. Неизвестно, сколько бы он стоял под дверью, то поднося дрожащую руку к звонку, то отдергивая, если бы не шаги с верхнего этажа. Кто-то спускался по лестнице. Это решило дело – Максим позвонил. Не успел он как следует испугаться своей решимости, как стукнул замок, дверь отворилась. На пороге стоял высокий красивый мужчина с огненно-черными глазами и сосредоточенно сдвинутыми бровями. Он кутался в длинный махровый халат малахитово-зеленого цвета с живописными кистями, этакий турецкий паша. «Серафим», - сообразил Максим.

     - Здравствуйте. Мне к Виринее.

     Серафим кивнул, поманил за собой, провел через темный коридор, остановился у прикрытой двери. Почтительно распахнул ее перед Максимом, снова кивнул. Максим зажмурился и сделал шаг вперед. Дверь за ним закрылась.  Открыв глаза, он увидел совершенно темную комнату, в которую не проникал  луч света. Свет, впрочем, был – он переливался то багровым, то синим, то желтым, словом, всеми цветами радуги, а источником его оказался ночник причудливой формы, стоящий на низком журнальном столике. Кроме столика, обращала на себя внимание широкая кровать с высокими подушками. На кровати полулежала-полусидела женщина лет тридцати пяти с черными длинными волосами, чуть раскосыми глазами сфинкса. Красивая. Из одежды на ней был полупрозрачный розовый пеньюар с глубоким декольте, обрамленным кружевами, которые она постоянно теребила, отчего взгляд поневоле привлекался  к едва прикрытой груди. Поскольку Максим молчал, придавленный таинственностью и необычностью обстановки, заговорила хозяйка:

     - Макс Ларионов?

     - Да.

     - Присаживайтесь, Макс, - повелительный жест на низкий пуфик, присев на который, Максим оказался у ног Виринеи, и принужден был смотреть на нее снизу вверх.

     - Мне порекомендовала встретиться с вами Лилия, ваш Учитель. Она довольна вами и это очень похвально. Она попросила сделать вам поблажку – разрешить пройти вторую ступень бесплатно.  Но у нас так не приято. Да и вообще в мире так не принято – за все надо платить. Таков закон. А если не платишь, это должно  насторожить – помните, где бывает бесплатный сыр? Ну, то-то.  И чем значимее услуга, тем выше цена. А, проходя наши ступени, человек приобретает ни с чем не сравнимые знания. Впрочем, я могу пойти навстречу, но я должна знать, что поблажку получает достойный человек. Итак, несколько вопросов… Сколько вам лет?

     - Шестнадцать.

     - Что вас привело к нам?

     Максим сбивчиво рассказал все с самого начала –  и как попал к Лилии, и о первых результатах семинаров, и о том, что никак не удается ему взять верх над одноклассницей, и что он закончил первую ступень, а на вторую денег нет… И замолчал, ожидая приговора. Виринея терпеливо слушала его. «Не так интересен, - сделала вывод, - не понимаю, чего Лилия носится с ним – обыкновенный подросток. Я в его возрасте была интереснее, впрочем, как и все девочки. Мальчики все-таки примитивнее. Не то воображение, не тот размах».

     - У вас все?

     - Все! – как на духу, выпалил Максим.

     - Послушайте, зачем вам вообще вторая ступень?

     - Как? А одноклассница?

     - Фи, как примитивно… По-вашему, наше учение –  для того, чтобы соблазнять одноклассниц? В таком случае, вы не туда попали, молодой человек. У нас не школа соблазнения.

     - Ну почему?.. Просто эта одноклассница…

     - Мы не гарантируем, что, пройдя вторую ступень, вы соблазните одноклассницу. Так что, может быть, расстанемся? И каждый пойдет своим путем: мы – совершенствоваться дальше, вы – зализывать любовные раны.

     «Это кто пойдет совершенствоваться дальше? – раздался в голове Виринеи знакомый насмешливый голос. – Это ты-то пойдешь совершенствоваться дальше? Ты? Жалкая женщина… Посмотри на себя – ты спиваешься, ты прожить не можешь без коньяка. К концу дня ты почти лыка не вяжешь. Да, вот на таком мужицком языке приходится изъясняться мне, Княгине, но, возможно, тебе, с твоим развитием, более понятен именно такой язык. Ты зарастаешь жиром от безделья. В чем совершенствуешься ты, целыми днями валяясь в постели? Уж не в науке ли страсти нежной с этим подонком Серафимом? Ты учишь других распознавать людей, как же ты не могла распознать этого человека? Запомни, этот Максим – мой настоящий ученик, возможно, более настоящий, чем ты. Библия права – хуже всего быть теплым. А этот – он готов на все ради того, во что он верит, он будет готов на все ради тебя, а в итоге – ради меня! А вот ты не на все готова… Вот мое последнее слово – пусть другие учатся за деньги, но таких  ты должна уметь распознавать и, будь добра, учи их бесплатно!»

     - Нет, не отталкивайте меня, - лепетал тем временем Максим, - Вы ошибаетесь насчет меня! Позвольте мне учиться дальше, вы увидите, я не разочарую вас!

     Он упал на колени. И тут произошло чудо – Виринея с изменившимся лицом – растерянным, даже каким-то испуганным – соскочила с кровати, поспешно подняла его.

     - Конечно, конечно, мой мальчик, ты будешь учиться!

     - Правда?

     - Правда!

     - Без денег?

     - Конечно, без денег! Ты будешь моим личным учеником!

     - О, огромное, огромное спасибо! Я потом обязательно заплачу! Вот увидите!

     - Ничего не надо, ничего…

     - Но почему? Почему вы так резко передумали?

     - Это воля Княгини… Княгини… А теперь иди!

     - Когда мне придти на учебу?

     - Лилия скажет тебе…

     Максим выбежал из комнаты и сразу наткнулся на Серафима. Тот, цепко стиснув ему локоть, поспешно довел до входных дверей и выставил наружу.

«Странно, - подумал Максим уже на улице, когда к нему вернулась способность оценивать ситуацию. -  Когда Виринея кинулась меня поднимать, от нее явственно пахло перегаром. А Серафим явно подслушивал… Ладно, мне что за дело? Главное, денег брать не будут… пока».

     Однако Максим рано радовался. Стоило Серафиму закрыть за ним дверь, как он ворвался в комнату к Виринее. Та сидела на кровати поникшая и трясущейся рукой наливала в стопку коньяк. Давно она не слышала голоса Княгини и в тайне надеялась, что та наконец оставила ее. Она стала обретать мир в душе и подумывала уже о том, что хорошо бы бросить пить, выйти замуж за Серафима и родить ребенка. Роль мессии стала обременять ее: надоело носить маску таинственности, сидеть в темной комнате и разговаривать замогильным голосом. С тоской Лена Синицына вспоминала шумную редакцию,  коллег-журналистов, веселую суматоху перед выходом очередного номера…  И вот опять этот властный ненавистный голос! Скорее выпить – и забыться. Но нет, по-видимому, все сговорились сегодня досаждать ей! В комнату ворвался Серафим.

     - Я все слышал!

     - Что – все?

     - Я слышал твой разговор с этим сопляком! Весь, от начала до конца!

     - Подслушиваешь? Как низко ты пал.

     - Слушай, цыпочка! – Серафим стиснул ее локоть. – Да если бы не я – ты бы с голоду подохла! Ты бы так и учила всех – бесплатно!  Да кто ты такая вообще? Ты - блажная! За то, что на тебе эти тряпки, за то, что ты дорогой коньяк жрешь с самого утра, и за многое другое ты меня, тварь, благодарить должна! А ты уже перед этим сопляком растаяла, учить его бесплатно вздумала! Чему, интересно? Может, нового приятеля завести захотела? Давай! Только в таком случае наши дорожки – врозь!

     - Ну и уматывай! – закричала Виринея. – Кто ты без меня?! Спасибо, конечно, что некоторое время ты любезно выполнял обязанности моего эконома и альфонса по совместительству, но…

     - А ты уверена, что денежки у тебя останутся?

     - Что – у меня? – Виринея не ожидала такого поворота.

     - Ты уверена, что деньги останутся у тебя?

     - Не поняла… - И в этот же момент она все поняла. – Дак, выходит, ты деньги клал в банк на свое имя?!

     - «На свое имя»! – передразнил он ее. - Дошло, наконец! Ну, а на чье же? На твое? Чтобы в один прекрасный день услышать от тебя эти слова? Но я дальновиднее оказался, я все предусмотрел. В отличие от тебя! Все! Я ухожу! – Серафим жестом фокусника вытащил откуда-то чемодан. -Жить с тобой невозможно – ты вечно пьяная, блажная, ты стала просто размазня какая-то – целыми днями валяешься на постели и сосешь коньяк!

     - Нет, подожди! Неужели ты вот просто так возьмешь и уйдешь?

     - Конечно!

     - Нет, не уходи! Я не пущу тебя! – Виринея бросилась на пол, обхватила его ноги. – Я не отпущу тебя!

     - Чем же ты сможешь меня удержать? Своей молодостью? Но ты далеко не первой свежести… Может быть, своей красотой? Но есть и покрасивее тебя! Так чем? Чем? Может, деньгами? Так денежки-то твои – на моем счете!

     - Коля, не уходи! У меня же больше ничего нет, кроме тебя! Была любимая работа, друзья… И ничего этого нет!

     - Жалуешься, значит, вместо того, чтобы проклинать… А я думал, что ты будешь бить  меня по лицу,  обзывать обманщиком и подонком!

     - Значит, вот какие у нас с тобой отношения… Деньги, деньги… В таком случае лучше бы их не было, тогда бы я знала, что меня любят ради меня самой…  Хорошо! Раз у нас такой деловой разговор пошел, будем договариваться: останься! Если ты так любишь деньги, я для тебя еще больше заработаю!

     - Ты говоришь со мной так, как будто ты – проститутка, а я твой сутенер. Но я не сентиментальный, сутенер  так сутенер. Значит, еще больше денег? Хм, сомневаюсь! Ты же собралась бесплатно всех учить!

     - Ничего я не собралась! Это минутная слабость, ну, пожалела мальчика… Но если ты против…

     - Конечно, против! Если бы не я, ты, дурочка, давно по миру бы пошла! Бесплатно учить… Да такое только в бреду придумать можно… В общем, так – звони Лилии и говори… ну, все, что надо!

     - И ты, правда, не уйдешь?

     - Ну, посмотрю на твое поведение…

     Виринея сняла трубку телефона, набрала номер:

     - Лилия, я насчет этого давешнего мальчика… Да, был только что. И мне кажется, что вы переоценили его… Да, вы правильно поняли – бесплатно мы его учить не будем. Хочет учиться – пусть платит!

     На другой день Максим в самом радужном настроении набрал телефон Лилии.

     - Лилия! Это я, Максим! Так что, когда учеба? Я был у Виринеи – все нормально!

     - Нормально, говоришь?.. Макс, приходи, поговорим.

     Максим тут же почти бегом направился в ДК.

     Он застал Лилию с незнакомцем примерно одного с ним возраста. Русые волосы до плеч, пронзительный взгляд голубых глаз. Он  поприветствовал Максима наклоном головы, на некоторое время задержал на нем свой  странный взгляд. Максим торопливо кивнул в ответ, но легкая гримаса на его лице говорила о том, что он не рад постороннему. Однако Лилия, казалось, не замечала его недовольства.

     - А, Макс! Здравствуй, здравствуй! Познакомьтесь, - обратилась она к голубоглазому, - это Максим, мой ученик, только что завершил первую ступень… А это Арсений, наш новый Брат. Очень, очень многообещающий. Если бы нам побольше таких учеников, как вы, мальчики, наше учение стало бы очень авторитетным, к нам примыкало бы все больше сторонников, и в недалеком времени все человечество стало бы совершенным.

     - Мне пора, - сказал Арсений, искоса поглядывая на Максима. – Рад был познакомиться с вами, надеюсь, мы еще встретимся.

     Когда он вышел, Максим тут же засыпал Лилию вопросами:

     - Ну, что ты мне скажешь? Когда учеба? Ты уже разговаривала с Виринеей?

     - Да, разговаривала. Но сначала мне бы хотелось услышать, что она сказала тебе. Ты говоришь, она разрешила тебе заниматься бесплатно?

     - Да! Правда, сначала она отказала, а потом у нее как-то резко изменилось настроение, и она согласилась.

     - В таком случае потом она опять раздумала.

     - Не может быть!

     - Ну, что делать… Раздумала! Мне очень жаль, но вторую ступень тебе придется проходить за деньги.

     - Это какое-то недоразумение! Давайте позвоним ей!

     - Нет. Никуда мы звонить не будем.

     - В таком случае я вам не верю! Она же святая! Она не может взять назад свое слово! Дайте мне ее номер, я сам позвоню ей!

     - Успокойся, и давай договоримся: истерик мы устраивать не будем и никуда звонить – тоже.

     - Ах, так? Ладно, звонить мы не будем, но я пойду к ее квартире, я буду стучать, требовать, чтобы меня к ней пустили, если не пустят, я буду кричать под окнами, я устрою скандал! Но я добьюсь, что она узнает все, все, что ее обманывают!

     - Ты, значит, думаешь, что я, твой Учитель, обманываю тебя? Хорошо, я звоню ей, хотя бы потому, что мне не хочется быть крайней во всей этой истории.

     Лилия набрала номер, через некоторое время она заговорила, явно волнуясь:

     - Виринея? Это Лилия… У меня сейчас Максим Ларионов, ну, тот ученик, которого я посылала к вам. Дело в том, что он не верит, что вы отказали ему в бесплатных занятиях. И самое обидное, что он обвиняет в этом меня… Нет, Виринея, простите, но я хотела бы сохранить лицо перед своими учениками. И прошу вас лично сообщить ему о вашем отказе… - Она протянула трубку Максиму.

     - Да! – крикнул он в трубку.

     - Максим, - раздался знакомый чуть хрипловатый голос. – Смирись! Ты не достоин заниматься бесплатно. Это приказ… Княгини.

     Короткие гудки.

     - Теперь ты понял, что я тебя не обманываю? – спросила Лилия.

     - Лучше бы обманывала… - горестно возразил Максим. – Ну, как же это? То Княгиня велит заниматься со мной, то не велит… Что за Княгиня такая? Что за Виринея? Разве святые могут так себя вести?

    

        

 

      

                                                         Глава 8.

                                                           

 

 

      После того, как занятия закончились, жизнь для Максима потеряла смысл. Он привык три раза в неделю посещать Лилию. Вечером, накануне каждого посещения, он засыпал в радостном предвкушении, утром просыпался счастливым оттого, что сегодня  во время сеанса он узнает что-то новое о мире, о себе, о людях, откроет в своей душе неведомые океаны, темные бездны подсознания, куда так хочется, зажмурившись, нырнуть… После каждого сеанса он чувствовал себя более уверенным, более сильным, более спокойным. В душе воцарялись  счастье и умиротворение. И вдруг – такой облом!

     Первое время Максим бодрился, настраивал себя на негатив по отношению к Лилии, к Виринее, к неведомой Княгине, проще говоря, проклинал всю эту компанию на чем свет стоит. Он пытался с головой уйти в дискотечную жизнь. Однако жизнь эта – еще недавно такая желанная, недосягаемая, стала приедаться. Дальше – хуже. С беспокойством Максим заметил, что в его душе происходят как будто духовные ломки от отмены занятий, подобно тому как наркомана корежит без дозы. Мозг требовал гипнотических сеансов, как допинга.

     У Максима появился страх одиночества. Он стремился всегда находиться в обществе – дискотечников, Эрики, сестры, бабушки. Не помогло. Больше того, люди стали раздражать его. Хотелось укрыться в своей тоске, как в скорлупе. Тогда он перестал ходить в дискоклуб, к Эрике, к друзьям. После школы сидел дома, закрывшись в своей комнате.

     - Макс, что ты целыми днями делаешь у  себя? – как-то раз спросила Женя.

     - Сплю, - равнодушно ответил он.

     Она удивленно взглянула на него. А он действительно спал. Ему снились красочные, яркие сны. Во сне он жил – то парил над землей в виде орла, и, словно наяву, радостно переживал ощущение полета – простор бескрайних небес, упругую воздушную струю под распростертыми крыльями, чувство безграничной свободы… То он представлял себя царем: его окружала восточная роскошь дворца, мановением руки он посылал безропотные полки в бой, на смерть, вокруг него увивались одалиски – все похожие на Ингу, чувственные, с жаркими обнаженными телами… Да, вот это была настоящая жизнь. А проснувшись, он готов был выть от тоски и безысходности. Однако целые сутки не проспишь. Тогда Максим пошел на хитрость: он стал вытаскивать у бабушки снотворные таблетки, выпивал несколько – и спал, спал, спал. Разумеется, бабушка  забеспокоилась. Пришлось соврать, что у него бессонница: всю ночь глаз не может сомкнуть, а днем, понятное дело, сонливость. Бабушка заявила, что это на нервной почве и стала давать ему успокоительные. То, что количество таблеток уменьшилось, она не заметила.

     И однажды, проснувшись, как обычно, в дурном настроении, он подумал: «А не выпить ли мне столько снотворного, чтобы заснуть и уже никогда-никогда не просыпаться?» И эта мысль показалась ему необычайно соблазнительной! Дома как раз никого не было – бабушка и Женя ушли в кино. Максим вытащил аптечку, выгреб оттуда все снотворные таблетки, и, запивая водой, проглотил около десятка. Бумажки выбросил в мусорное ведро, вернулся в свою комнату, накрылся с головой пледом, свернулся калачиком – и почувствовал себя таким беззащитным в этом огромном мире, словно он птенец – слабый, голый и слепой, вернувшийся калачиком в хрупкой скорлупе – его защите. Максим закрыл глаза – и провалился в сон.

     … Проснулся он оттого, что бабушка трясла его за плечо и встревожено повторяла:

     - Максим, ты выпил все таблетки?

     - Что? – пролепетал он заплетающимся языком.

     - Ты что – выпил все таблетки? Снотворные! Я в мусорном ведре нашла пустые упаковки!

     - Ну, выпил, - промямлил Максим, решив, что отпираться бесполезно. Тоже – конспиратор: если бы он уничтожил бумажки, бабушка решила бы, что он уже лег спать - и не потревожила бы его. Тогда он уже наверняка не проснулся бы. А так – приходится врать, изворачиваться, при этом так хочется спать… Язык еле шевелится во рту и веки тяжелые.

     - У меня бессонница, - лепетал он. Вспыхнул электрический свет, бабушка наклонилась над ним. Рядом стояла, сжавшись от страха, Женя и переводила недоумевающий взгляд с брата на бабушку.

     - Все ясно! – заявила бабушка дрожащим голосом. – Он отравился! Максимушка, зачем ты сделал это? Разве тебе плохо живется?! А как же мы с Женей?

     Женя все поняла и заплакала.

     - Не реветь! – взяла себя в руки бабушка. – Неси тазик и чайник с кипяченой водой. Будешь ему желудок промывать. А я вызову скорую.

     Женя вытерла слезы, убежала, тут же вернулась, поставила около кровати тазик и налила из чайника воды в стакан.

     - Пей!

     - Не буду! И вообще – оставьте меня в покое! Дайте помереть спокойно!

     - Да ты что?! – закричала Женя и опять заплакала. – Макс, что случилось?

     Видеть слезы любимых людей было, конечно, невыносимо, и Максим размяк – выпил воды, склонился над тазом. Скоро приехала скорая, его подхватили подмышки и, поскольку ноги заплетались и не слушались, поволокли в машину. 

     Не прошло и часа, а он уже лежал под капельницей.

     Пробуждение было страшным. Никакое похмелье не шло в сравнение с тем, что он ощущал после отравления. Он застонал и отвернулся. Неужели жив останется? Тем не менее пробуждение состоялось. Возле его постели кто-то вполголоса разговаривал:

     - Кажись, очнулся.

     - Оклемается, молодой еще.

     - Говорят, самоубийца.

     - Да ну! Токсикоман.

     - Это еще что?

     - Это который таблетками догоняется. Что поделаешь – сухой закон, водяры не достанешь, вот ихний брат и жрет дурь всякую.

     - Эт точно – не достанешь. Я, Михалыч, за ней, за родимой, за два часа очередь занимаю. Ну, в час окошко в нашем магазине открывается, так я в одиннадцать уже на посту. А иначе бесполезно – уже за полчаса народу столько собирается, что становится ясно – на всех не хватит. Ну, и как водится – без драки никак. Хоть и милиция дежурит, разнимает, все равно все перемашутся. После того, как мне зуб выбили, решил плюнуть на это дело и перейти на технический спирт. Благо шофером работаю, этого добра у нас навалом.

     - Да ты везучий, Колян. Технический спирт – это по-джентльменски.

     - Ага… Только вот я сюда из-за него и попал.

     - Ишь ты… Перепил поди.

     - Спирт бодяжный попался.

     - А! Ну, все равно, тебе позавидовать можно. Я вообще всякую дрянь жру. Раньше, пока тройной одеколон еще продавали, его употреблял. А как и одеколон из магазинов пропал – перешел на стеклоочиститель.

     - Ну, эт ты, Михалыч, слишком.

     - Да прям! До сих пор с рук сходило – у меня, вишь ли, желудок луженый. Но, видно, и желудок не выдержал, раз я сюда угодил.

     Максим повернулся, чтобы посмотреть на этих отъявленных алкоголиков. На двух соседних кроватях сидели два мужика лет пятидесяти в трико и майках.

     - Что, оклемался? – спросил один из них, широко улыбаясь. – Мы, сынок, переживали за тебя. Жалко, если б помер, молодой еще. Жить да жить.

     - Ты это – таблетками-то сильно не увлекайся, надо догнаться – лучше пей, оно как-то здоровее.

     Максим перевел взгляд – и ахнул:

     -  Ой! Негр! Иностранец!

     В самом деле, на кровати, которая стояла чуть поодаль, лежал под капельницей человек с темно-коричневой кожей. Мужики загоготали.

     - Да нет, это не негр, - просмеявшись, сказал один,  - это тоже потравленный – краски напился, морилки.

     Два дня Максим пролежал в токсикологическом отделении с жертвами сухого закона.

     И вот он дома. Еще слаб, лежит на своем диване, закутавшись в уютный клетчатый плед. Рядом бабушка. Читает нотации:

     - Ну, и что на тебя нашло? Голодаешь? Работой тебя изнуряют? Может быть, дома у тебя нет?

     - Ай, бабушка, если бы все было так просто…

     - Видишь вот эту бумажку? Это в больнице мне дали, направление в психушку.

     - Почему в психушку?

     - Потому что в нашем обществе считается, что тот, кто недоволен жизнью – тот психически ненормальный. И вот что я сделаю с этой бумажкой, - бабушка разорвала ее. – Вот. Я схожу в школу, скажу Тамаре Юрьевне, что ты чего-то наелся, провалялся с расстройством желудка. А ты, дорогой мой, знай: ты должен быть мужественным! Никакие неприятности не должны сломить тебя! А как мы жили, вернее, выживали, во время войны? Было голодное время, мы просыпались уже уставшие в пять утра, работали на станках под открытым небом в лютый мороз. Целый день, до самой ночи. Когда смеркалось, при свете фонарей. Голодали… Но этот труд доставлял такую радость! Домой не хотелось уходить, хотя падали с ног от усталости. Работали – и пели. И я все время думала, что вот этот снаряд, и следующий, и сотый, и тысячный – попадет в фашистов! И приблизит победу! И это придавало мне силы. А ты?

     - А что я?

     - А то – ты сыт, хорошо одет, работа у тебя одна – в магазин за хлебом сходить.

     - Ай, бабушка! Как ты не понимаешь! Что голод, что труд, когда в вашей жизни был смысл – победить! Вы все были вместе – один народ! А сейчас каждый сам по себе, человек человеку – волк, товарищ и брат. Каждый стремится занять свое, или чужое, место под солнцем. И ради этого места друг друга сожрать готовы! И это – смысл жизни?

     - Нет, не это.

     - А – что?

     - Ну, не знаю… Раз родился, значит, живи – вот и весь смысл. Короче! Дела у тебя нет, вот и забиваешь голову всякой ерундой! Думал бы больше об учебе, а не о смысле жизни!

     Бабушка вышла. Осталась Женя.

     - Макс, что все-таки случилось? Зачем ты?..

     - Понимаешь, раз смысл в жизни – всех локтями растолкать, и место занять под солнцем, да поуютнее, поудобнее, то я готов принять такие правила игры, А что делать, раз я в этом мире родился? Можно, конечно, плюнуть на все, и отшельником стать, но ведь хочется благами цивилизации попользоваться – есть повкуснее, одеваться получше, не пешком ходить, а на машине ездить. Ну, и так далее.

     - Ну, вот! Так зачем травиться?

     - Затем – не получается…

     - Что – не получается?

     - Место занять не получается. Вот я и решил: пройду ступени посвящения, хозяином жизни стану.

     - Какие ступени?

     - Ну, учение святой Виринеи.

     - Виринея? А! Помню – она еще голая выступала.

     - Ну, так вот. Я тебе ничего не говорил, а сам к ним заниматься ходил. Сначала они со мной бесплатно занимались, а потом денег потребовали. А у меня таких денег нет. Они и перестали со мной заниматься. Вот я и…

     - Так вот в чем дело! Ты попал в секту!

     - В какую еще секту…

     - Макс, плюнь ты на них! Денег захотели… Ишь, вымогатели!

     - Так ведь помогает! Сценарий для «Патефона» помнишь? Это после занятий я его смог написать!

     - Ты бы его и так написал!

     - Нет! Ни за что! И другие… достижения…

     - Макс, я тебя умоляю! Не ходи к ним!

     - Не буду… Все равно денег нет…

     На самом деле, вернувшись из больницы домой, он твердо решил, что ходить на занятия будет.  В конце концов, он прошел первую ступень на пути к сверхчеловеку, он почти победитель над этой жизнью, над своей судьбой. Он своего добьется любыми путями. Надо только четко представлять цель. Чего он хочет? Совершенствоваться дальше, так? Что ему для этого надо? Деньги! И он их получит! Хоть из-под земли достанет!

                                            

    Из-под земли-то из-под земли… Да  клады только в сказках бывают. А надо реально что-то делать. Однако сумма уж сильно неподъемная.  Вот тогда и возникла одна идейка, вызрела, как ядовитый плод.

      …Тетя Поля – бабушкина приятельница - работала сторожихой в магазине. Это маленький деревянный магазин недалеко от реки. Максим как-то был там. Дрянненький, Богом забытый магазинишко, полки с товаром, обгаженные мухами. Никаких посетителей. Сонное царство. Казалось, распахни среди ночи двери, никто не зайдет, ничего не  украдет. Да и что красть? Типичная картина для восемьдесят восьмого года – мешки с крупой,  банки с консервами… Естественно, никакой сигнализации для охраны такого «богатства», только сторожиха тетя Поля. И Максим, задумчиво бродя около бревенчатого здания магазина, все чаще размышлял: не ограбить ли магазин? Ведь залезть туда - легче легкого, и пусть с товарами – большой привет, но деньги в кассе вполне могут быть. Конечно, не сразу он пришел к этой мысли. Сначала он честно пытался копить деньги, прикидывал, сколько накопит, если откажется  от завтраков, хотел что-нибудь продать, например, гитару… Но эта мысль - украсть - преследовала его даже во сне. Сначала он думал так: «Я же не всерьез хочу украсть. Я просто выразился фигурально - денег нет - хоть кради…  А деньги нужны до зарезу! Я должен пройти вторую ступень! Иначе я просто не знаю, как жить… Для чего жить? Нет, правда, для чего? Для того, чтобы стоять в длинной очереди, как бабушка, за водкой, сахаром, черным хозяйственным мылом? А потом напиться – и забыться, как Михалыч и Колян из больницы? Когда им посоветовали закодироваться, они сказали: а зачем? Выпить – одна радость в жизни. Только я-то жить хочу! И хочу хорошо жить! А – как? Вот на этих самых ступенях мне и расскажут… если деньги найду. И я найду! Хоть украду, а достану! Нет, я не собираюсь воровать, я просто рассуждаю... Но вот сделать-то это не так уж сложно».

     Как -то раз он зашел в магазин к тете Поле, как будто выполняя просьбу бабушки, высмотрел там все, а потом разработал план. Ну, какая из тети Поли сторожиха? Старая, наверно, глухая. Дрыхнет поди ночью в своей кандейке и не слышит ничего. Сигнализации нет. Одна защита - замок на дверях. Замок сбил - и бери, чего душа просит…  А можно и не сбивать, а по трубе. Спрыгни - не услышит.

     За магазином плотно мостились друг к другу сарайки, относящиеся к близлежащим деревянным домам. А дома-то без заборов - уйти легче, затеряться во дворах. Поначалу вся эта разведка забавляла его, переносила в мир приключенческих романов. Он чувствовал себя кем-то вроде Робин Гуда. Наконец план был готов!   Ночью, когда и те три фонаря, которые есть в окрестности магазина, не светят, они с Кириллом, Пашкой и Юркой  (а как же иначе: без сообщников в таком деле нельзя), заберутся по сарайкам на крышу магазина, пролезут в трубу и очутятся в каком-то помещении. Если оно окажется запертым, заранее припасенными инструментами взломают замок, спустятся в торговый зал, взломают кассу - и уйдут, разбив окно. Сразу затеряются во двориках, а там и до дома - рукой подать. Так что пока сторожиха, услышав звон стекла, доберется до зала на своих старых ногах, пока поймет, что к чему - они будем далеко. 

      Осталось придумать, как  уговорить Кирилла, Юрку и Павла, как их уломать. Максим стал постепенно внедрять в их головы  мысль: что такое, в сущности, воровство? Это - когда берешь чужое. А почему оно чужое? Ведь нас учат, что все принадлежит народу. А народ - это и я в том числе. Значит, это и мне принадлежит.  А наше государство не обеднеет, если я возьму немного. Ну очень мне надо! В конце концов, я отработаю, когда вырасту. Получается, что я возьму взаймы. И вообще, что я себя извожу придумыванием оправданий? Кто придумал, что красть - плохо? Такой же человек, как и я, придумал для своего удобства, чтобы я у него его добро не растащил… Он приводил и другие доводы, чтобы звучало подоходчивее. Он говорил, что законы выдумали люди для своего успокоения, и что у него свои законы, чтобы ему было хорошо. И вообще, у каждого – своя правда.

     Первым сдался Кирилл. Он сказал: «Молодец, Макс! Чем больше тебя знаю, тем больше уважаю. Был такой  правильный, скучный, просто ботаник какой-то, а на самом деле - мужик что надо! Я - с тобой!» Павел сомневался: «Ишь, как у тебя все гладко выходит! А ведь накажут…» На что Максим ему говорил, что Павла удерживает только страх, но что в этом плане нет слабых мест. Тот не сдавался: «А если какая-нибудь неожиданность? Как у Достоевского? Все продумал Раскольников, а вошла Лизавета?»

     Что можно человеку возразить на это? «Конечно, - увещевал Максим, - от неожиданностей никто не застрахован: мы пойдем, а тебе кирпич на голову свалится». Наконец Пашка сдался. Правда, красть он наотрез отказался, но постоять на стреме согласился. Ну, а Юрка, понятное дело, ради Максима готов был на все… Максим чувствовал себя властителем дум этих ребят. Он думал: «Интересно, если я им  скажу, что черное - это белое, а белое - черное, они мне тоже поверят?»  Впрочем,  ребят не так уж интересовали деньги, и уж тем более - водка и конфеты, просто они отнеслись к предстоящему ограблению, как к опасному приключению. С заговорщицким видом они шатались вокруг магазина, исследовали все подступы, лазили на крышу сараек.

       И вот  настал этот день, вернее, ночь. Они подошли к магазину, когда погасли фонари. Все четверо чувствовали приятное возбуждение, адреналин играл в крови, ребята подначивали друг друга шутками. Максим первый полез в трубу. Было тесно, темно и страшно, и жутко от того, что он не знал, где вылезет. Со страшным шумом, как ему  показалось от страха, он вывалился в заброшенную пыльную печку. Неприятно было и то, что темнота заливала глаза, как чернила. Будто ослеп. Но это продолжалось несколько секунд. Максим вытащил фонарик, посветил - все в порядке, он вывалился  в печку в обычном кабинете. А тут и Кирилл залез. К их удивлению и радости, дверь оказалась не закрыта. Значит, не надо ничего взламывать - удача сопутствует им. Освещая дорогу фонариком, они тихо прошли по коридору, спустились по деревянной лестнице в торговый зал. Рассохшиеся ступеньки даже не скрипнули под ногами - опять удача. Они прошли мимо кандейки тети Поли. Там было темно, а легкий храп говорил о том, что она спит. Дверь в торговый зал тоже не была закрыта. Видно, люди, ответственные за сохранность магазина, совсем не ожидали нападения, или наивно полагали, что висячий замок снаружи и сторожиха внутри - надежная охрана. Тусклый свет фонарика осветил прилавки: бутылки со спиртным, консервы, конфеты… А вот и касса. Максим стал молотком сбивать замок.  По правде сказать, горе-грабителям уже не терпелось выбраться на волю. Переутомленные бессонной ночью и нервным возбуждением, они перестали владеть собой. Руки тряслись и не слушались, движения не были уже по-кошачьи вкрадчивы. Проклятый замок не поддавался. Зато молоток производил такой грохот, что казалось – эхо от ударов раздается в самих небесах.

      «Уходим! - скомандовал Максим. - Бей окно топором!» Кирилл решительно ударил по стеклу. Одновременно с грохотом падающих осколков по глазам больно ударил электрический свет, и женский голос скомандовал: «Руки вверх!» Это была сторожиха. Она целилась в них из ружья.

     Это потом выяснилось, что охотничье ружье покойного мужа - заядлого охотника - тетя Поля принесла на работу «на всякий случай». Оно даже не было заряжено, так что все четверо могли спокойно уйти, не обращая внимания на несчастную сторожиху. Но они этого не знали,  Кирилл молниеносно подскочил к ней и с размаху топором ударил по голове. Женщина упала, из-под шиньона на пол потекла темная струйка. Кирилл оцепенело смотрел на нее.

      Максим еще раз крикнул ему, что надо уходить, протиснулся сквозь разбитое стекло, и побежал. Мимо перепуганного Пашки.  Он уже ничего не соображал. Важно было одно: убежать, скрыться. Завернув за ближайший сарай, он услышал истошный Пашкин крик: милиция!

 

 

 

                                        Глава 9.

 

 

    

     Виринея сидела на больничной койке и смотрела через зарешеченное окно. Сероватый снег, какой он обычно бывает в конце зимы, сероватое низкое небо.

«Почему так случилось? – в сотый раз задавала себе один и тот же вопрос бывшая мессия. – Почему? В чем моя ошибка? Что я сделала не так?» И вдруг, впервые за несколько месяцев, она вновь отчетливо услышала голос Княгини: «Не прикидывайся глупее, чем ты есть на самом деле. Во всем виновата только ты».

     - Я не желаю слушать этот бред! – закричала Виринея, натягивая на голову подушку.

     - А слушать придется! – звучал неумолимый голос. – Как ты испортила мне все! Я ожидала, что ты продолжишь мой труд по просвещению людей, по созданию супер-людей, почти равных по возможностям богу. Но я ошиблась в тебе! Ты показались мне умной, талантливой, энергичной, и поначалу ты действовала правильно – ты написала сей труд, продиктованный мною, ты основала движение, у тебя появились ученики. Согласись, что я выполнила свое обещание – перед тобой преклонялись, ты получила известность, получила власть над людьми, получила деньги. Но стоило в твоей жизни появится мужчине, как ты показала себя слабой женщиной, обыкновенной бабой. Впрочем, чему удивляться? Это я – Княгиня, во мне текла благородная кровь моих предков, а ты – подлого происхождения, мужичка.

     - Откуда вы это знаете?

     - Я многое знаю, что скрыто от вас… Итак, что сделала ты? Как ты распорядилась своим высоким положением, которому была обязана всецело мне? Ты попала в зависимость от мужчины, ты дала себя обмануть, он прикарманил все твои денежки.  

     - Почему же вы не предупредили?

     - Потому что это  было бесполезно: влюбленная женщина – слепая женщина. Потому что ты не желала меня слушать. Помнишь, как ты затыкала уши, услышав мой голос, как ты спасалась от меня, затуманивая свое сознание спиртными напитками? Один раз я, правда, попыталась открыть тебе глаза, помнишь эпизод с молодым? Как его – Максимом? Однако ты предпочла выполнять указания своего любовника. Мне это было глубоко противно, и я предпочла  самоустраниться, со стороны наблюдая твое падение. И вот результат: твой любовник – в тюрьме, ты – в сумасшедшем доме.

     - Но почему? Я же не сумасшедшая!

     - А тебе приятнее было бы сидеть в тюрьме, осужденной за мошенничество?

     - А, может, я в самом деле сумасшедшая? Может, этот голос – результат моего больного воображения?.. Ну, конечно, тебя просто не существует. Ты – это я.

     - По какому праву ты смеешь говорить мне «ты»? Ты - холопка!

     - Ну, и что ты мне сделаешь, страшная Княгиня? Я тебя не боюсь. У тебя все, что осталось – это голос, которым ты докучаешь мне, и то я поняла, что этот голос – я сама!

     - Тебе самой было бы не по силам создать учение и повести за собой учеников!

     - Но ведь повела же!

     - Ах, так? Не боишься голоса, может, испугаешься меня саму? Смотри – вот и я.

     В быстро сгущающихся сумерках Виринея увидела на противоположной серой стене черный силуэт, который становился все отчетливее и ярче, пока не превратился в даму с совершенно четкими чертами лица, горящими черными глазами, скорбно сжатыми губами. Виринея оцепенела от ужаса, но когда черная дама попыталась приблизиться к ней и уже протянула было к ней руку в черной перчатке, несчастная с диким воплем схватила с тумбочки, стоявшей у кровати, графин с водой и с силой швырнула его в темный силуэт. Графин ударился о противоположную стену, с жалобным звоном рассыпался на много осколков.

     - Ну, и чего ты добилась? – спокойно, скрестив на груди руки, спросила Княгиня.

     В этот момент в коридоре раздались торопливые шаги, дверь распахнулась, и в палату вошли два санитара и медсестра.

     - Что буяним? – ласково спросила медсестра, держа руки за спиной.

     - Как хорошо, что вы пришли! – торопливо заговорила Виринея, поглядывая туда, где, жутко улыбаясь, стояла Княгиня. – Посмотрите, вот она!

     - Кто, деточка?

     - Да она, Княгиня! Вот же она стоит!

     Санитары молча и сосредоточенно уложили Виринею на койку, привязав ее крепко-накрепко. У медсестры в руках оказался шприц, содержимое которого было благополучно перелито в беспомощную руку. На некоторое время несчастная впала в забытье.

     Когда она очнулась, в палате было совсем темно. Нет, не совсем. Скосив глаза, Виринея увидела свет от нескольких свечей. Она легко поднялась – разве ее не связали? Двинулась туда. Пространство палаты как будто расширилось.

     И что же она увидела? Прямо посреди больничной палаты – роскошная комната: на полу – медвежья шкура с мертвой оскаленной пастью… на стенах - картины, на которых изображены оргии: полуобнаженные тела, столы с яствами, полусдернутые скатерти,  опрокинутые кубки… на диване в турецком стиле – конечно, она, Княгиня, полулежит, курит кальян, пуская в воздух синеватый дымок.  Только совсем как живая.

     - Опять ты! Когда же я от тебя избавлюсь! – устало пробормотала Виринея.

     - Боюсь, что никогда! – расхохоталась Княгиня. – А в этом мире тоже, оказывается, можно вдоволь повеселиться! Например, ставя эксперименты над душами таких, как ты!

     - До встречи с тобой я была успешной журналисткой, я делала карьеру, между прочим, год, два, и я бы стала редактором!  У меня была творческая работа, друзья, коллеги, а что теперь – сумасшедший дом и одиночество! Вот до чего ты довела меня!

     - Это ты сама довела себя. Я всего лишь прочитала твои скрытые мечты и помогла тебе осуществить их. И вот что я получаю вместо благодарности – бесконечные жалобы, упреки. Как скучно!

     - Эти мечты привели меня к несчастью!

     - А кто тебе сказал, что мечты обязательно должны приводить к счастью? Что такое «мечты»? Это жажда воплощения твоих скрытых желаний, твоей сущности… А какие были твои желания? Желание властвовать над умами и душами людей – раз. Ведь именно для этого ты в свое время пошла в журналистику. Твое желание осуществилось в гораздо большей степени, чем на поприще журналистики. Далее. Желание денег – два. И что же – осуществилось! Только кто тебе сказал, что обладание деньгами – это счастье? Тем более, когда не знаешь, как ими воспользоваться. И последнее твое желание – иметь прекрасного мужчину. Три. Вряд ли это желание осуществилось бы, если бы ты осталась Леной Синицыной. А так – пожалуйста! Только видеть счастье жизни в мужчине – самообман! К счастью, я не такая… Ну да ладно. Сегодня ты у меня в гостях. Нравится тебе у меня?

     - Нравится.

     - Это часть интерьера моего загородного замка в Польше. Присаживайся.

     Виринея села на диван.

     - Боже, как ты одета! В смирительной рубашке – на моем роскошном диване! Придумай себе что-нибудь поизящнее.

     - Как?

     - А так – я же тебе говорила, в этом мире все, что напридумываешь, тут же воплощается. Ну?

     Как ни была Виринея напугана и растеряна, она решила принять участие в игре. «Это только сон», - подумала она и попыталась вспомнить какую-нибудь картинку из журнала мод.

     - О нет! – капризно воскликнула Княгиня. – В этих тряпках тебе больше пристало  на панели быть, а не в княжеских покоях гостить! Впрочем, если самой  воображения не хватает, так и быть, я сама принаряжу тебя… Ну, как тебе твой наряд? Вот зеркало! Оглянись же!

     Виринея оглянулась и – сначала она не узнала в даме, которая глядела на нее из зеркала, себя, но, приглядевшись, осталась довольна и даже заулыбалась, впервые за все эти кошмарные месяцы. Волосы у дамы были завиты в мелкие локоны, на лбу блистала диадема, глубокое декольте соблазнительно обнажало  грудь, воздушные бледно-розовые кружева облаком обрамляли плечи.

     - Что, хороша? – заботливо спросила Княгиня.

     - А можно… можно, чтобы Коля оказался здесь?

     - Если хочешь. Но мужчина – это так скучно! А я было думала, что у нас состоится приятная беседа.

     - Я только краешком глаза… Я так соскучилась!

     И в тот же миг на диване между ними очутился Серафим. Он обалдело смотрел то на одну, то на другую. Наконец, узнав любовницу, воскликнул:

     - Ленка!

     - Узнал? – сердце радостно забилось.

     - Узнал, хоть ты и расфуфырилась! Вот смех-то! Но где это мы?

     - Мы все спим, - пояснила Княгиня. – Вы спите в тюрьме, Виринея – на больничной койке, я - в подвале одного дома. Однако мы все встретились здесь, поскольку нет предела непознанному в этом мире.

     - Какая фигня, - вздохнул Серафим, - А ты, мое солнышко, сейчас получишь все, что тебе причитается.

     Серафим стремительно, как тигр, бросился на Виринею и принялся душить ее. Лицо его исказилось ненавистью.

     - Пусть это только сон! Но как я мечтал сделать это наяву!

     - Что ты, Коля! За что?

     - За поломанную жизнь, вот за что! За то, что я ошибся в тебе!..

     - Довольно! – крикнула хохочущая Княгиня и хлопнула в ладоши – Серафим исчез. – Милая моя, - обратилась она к перепуганной Виринее, которая поправляла съехавшие с плеча кружева, - люди не всегда относятся к нам  так, как бы нам хотелось. Но довольно потешились… Итак, о чем будем беседовать?

     - Я хочу знать: если ты – не я, то кто ты?

     - Изволь, я расскажу о себе. Теперь, когда мы с тобой проиграли, я – временно, а ты – навсегда, теперь мне нет смысла строить из себя тайну. Прежде всего, я – настоящая Княгиня, из Гедиминовичей. Я рано осталась сиротой. Наедине с огромным состоянием. Однако я была девочка разумная. Я не соблазнилась свободой, не растрачивала состояние на бесполезные удовольствия. До совершеннолетия я жила уединенно в своем имении, со мной занимались учителя, и я, опять же не в пример многим, прилежно училась. В итоге, достигнув совершеннолетия, я знала три иностранных языка – французский, английский и итальянский, очень сносно – арифметику, историю, и отправилась учиться в Европу. Завершив свое образование, я некоторое время жила за границей, путешествовала… А потом мне стало ужасно скучно. Я не видела цели в жизни, не знала, зачем живу. Поначалу путешествия развлекали меня, затем я пресытилась и ими, устала о калейдоскопа лиц, городов, ландшафтов… Зная понаслышке о том, что чувственные удовольствия доставляют счастье, я одно время пустилась во все тяжкие: аристократы из высшего общества… они посвящали  мне стихи, они так красиво, изысканно ухаживали… простолюдины с мускулистыми телами под бедной одеждой… они смотрели на меня, как на богиню… словом, калейдоскоп мужчин – разных национальностей, разных культур, разных вероисповеданий… поначалу от всех этих мимолетных связей я испытывала азарт, как коллекционер, собирающий бесполезные безделушки, каждая из которых, однако, в его памяти была связана с каким-нибудь событием, случаем из жизни. Затем наскучило и это. В сущности, все  мужчины одинаковы. Любви же, о которой так вдохновенно пишут в романах, я  не встретила. Да это и понятно: я – девушка рассудительная, не склонная к сантиментам, напротив, я – ужасный скептик. Кстати, знаешь, чему я обучалась в Европах? Медицине. Да, именно так. В этом я тоже была оригинальна. Вообрази – начало девятнадцатого  века, не так часто можно было встретить даму доктора. По крайней мере, я не только не встречала, но и не слышала о таких. Почему я решила обучаться медицине… Мне хотелось узнать эту жизнь изнутри, с изнанки, разложить ее по полочкам: сердце – на одну полочку, мозг – на другую… Ха-ха! Могла ли такая оригинальная особа попасться на любовную удочку? Никогда! Да я всех этих мужчин насквозь видела. По той же причине я и замуж не вышла. За мной многие ухаживали, признавались в любви, а я думала – вы меня не проведете, вы охотитесь за моим состоянием. Но уж нет! Вам ничегошеньки не перепадет!.. Что еще? Каюсь – пробовала играть. Одно время меня могли часто видеть в игорных домах. Но – игра меня не возбуждала, я оставалась равнодушна и холодна, мне не ведом азарт игры. Больше меня занимали лица игроков. Разнообразные страсти можно было прочесть на них. В сущности, игорный дом можно сравнить с баней: подобно тому, как в бане люди обнажают тела и не стесняются этого, так и в игорном доме люди обнажают души. И тоже не стесняются этого. Там все такие. Так вот, после того, как мне наскучило решительно все, я стала думать, чем еще мне развлечь себя. И придумала. Дело в том, что я, так же, как и ты, мечтала о власти над людьми. В отличие от тебя, у меня были люди, жизнь которых, счастье которых зависело от меня. Это мои слуги и мои крепостные. Однако мне этого было мало. Мне хотелось властвовать над умами людей свободных, а не принадлежащих мне по праву рождения. Мне хотелось, чтобы эти люди добровольно преклонились передо мной. И еще я мечтала о славе. Еще бы! Такая прекрасная, оригинальная, умная, образованная, незаурядная во всех отношениях особа не должна исчезнуть с лица земли, не оставив след после себя. Такие вот мысли… Помню случай, после которого мне ясно представилось мое поприще. Вообрази, у меня смертельно занемог слуга, молодой, красивый человек. Он был влюблен, полон жажды жизни и не хотел умирать. Я решила самостоятельно вылечить его. Доктор я, в самом деле, или кто! Пока я лечила его, он, осознав, что вся жизнь его – в моих руках, смотрел на меня, как на бога. Больше никто и никогда не смотрел на меня с таким сверхъестественным страхом, надеждой, мольбой. Это было очень соблазнительно, это приятно щекотало нервы. Это было единственное, что могло возбудить меня. Я ставила эксперименты над этим больным – давала ему такие лекарства, от которых ему становилось хуже, и тогда страху его, отчаянию не было предела - о! как он смотрел на меня! Затем я потчевала его такими снадобьями, от которых ему становилось лучше, и тогда он готов был молиться на меня. Разумеется, он выжил, а как же иначе? Я  – великий врач. Его преданности не было границ, в чем я неоднократно убеждалась. Однако сейчас я рассказываю  о другом - о своем поприще. Итак, я поняла – для того, чтобы по-настоящему властвовать людьми и оставить след в истории, надо стать богом. Да, вот так, не больше, не меньше. Впрочем, больше уже некуда, а на меньшее я не согласна. А чтобы стать богом, надо придумать свою религию. Как Христос. Надо сказать, я не верю в то, что Христос был богом. Я вообще в бога не верю. Меня всеми этими хитростями не проведешь. Сама, кого хочешь, проведу. Но  то, что действовал он грамотно, у него не отнять. Мне было, чему поучиться.  Прежде всего, я уяснила себе, что любая религия – ничто без чудес. И я научилась делать чудеса. Каким образом? А таким: я брала уроки у магов, фокусников и гипнотизеров.  Таким образом, я могла спокойно передвигать вещи взглядом, могла чревовещать, могла вызывать духов и проделывать всякие другие фокусы. Но это не очень интересно, это – дело техники. Гораздо больше мне нравилось гипнотизировать, вводить людей в состояние транса. Вот это действительно интересно, можно в такие глубины человеческой души заглянуть… Право же, если я могу поверить во что-то сверхъестественное, так это в переселение душ. Суди сама – в состоянии транса некоторые разговаривали на чужих языках, которых они никогда не учили, вспоминали события, которым они никак не могли быть свидетелями, поскольку события эти происходили задолго до их рождения. Моя мечта сбылась – я стала богиней, властительницей умов, повелительницей душ, волшебницей, загадкой. Enigma.

     А потом я вернулась в Россию. Почему? Ну, во-первых, дела в моих имениях требовали моего присутствия. Во-вторых, и это, наверное, основное – хотелось проверить свое могущество, проверить – правда ли, что нет пророка в своем отечестве? Искусить православных казалось мне труднее, а значит, интереснее. Захотелось новых вершин, новых достижений…  Петербург меня встретил морозами, снегом в лицо, черными днями – стояла середина зимы, темнело поздно, тусклый свет еле теплился несколько часов и угасал, придавленный темнотой почти полярной ночи… Несколько месяцев – и в столице у меня также появились свои ученики. Это оказалось нетрудно -  скучающая светская публика падка на экзотику, а я как раз и явилась такой экзотикой для жаждущего новых впечатлений Петербурга. Я приехала как раз после падения какой-то богатой дамы, когда уже и косточки все ей перемыли, и каждый камень в нее бросил, некоторые не один… Меня стали наперебой приглашать в салоны, все хотели видеть мои сеансы, стоило мне появиться в публичном месте, как вокруг меня образовывалась толпа… Особенным успехом пользовались спиритические  сеансы, когда мы вызывали духов умерших. Во время сеансов на меня работала, конечно, сама обстановка. Представь себе – в ожидании начала общество проводит время за светской беседой в гостиной. Пьют чай с восточными сладостями, до которых я большая охотница. Беседа течет неспешно, и говорят о делах обыденных, однако на лицах присутствующих видишь отпечаток внутреннего напряжения. Все ждут. И все знают, что ждут. Но вот наступает долгожданный час: ровно в полночь раздается мелодичный звон: бом, бом, бом… Общество затихает, а как только бой часов замирает в тишине, все поспешно встают и, с напряженными и озабоченными лицами направляются в соседнюю комнату. Там – темнота. Слуга вносит канделябр, тени от мерцающих огней мечутся по стенам… Общество рассаживается вокруг стола, и начинается действо. Поначалу я использовала свое умение чревовещать, дабы создать видимость присутствия среди живых людей душ умерших. Однако с удивлением открыла для себя, что все прекрасно идет само собой. Люди слышат голоса, возбужденно обсуждают услышанное, дамы теряют сознание, но, разумеется, лишь на миг, чтобы не пропустить самое интересное. Мужчины многозначительно переглядываются… Забавно. Случались и смешные эпизоды. На сеансе  один важный граф, чопорный и неприступный, которого все уважали и несколько побаивались, вдруг возомнил, что в прошлой жизни он был венецианской проституткой. Он жеманничал, хихикал и, задирая старческие ноги в полосатых рейтузах, хвастался своими красными кружевными чулками. Да, есть что вспомнить… Впрочем, кончилось все конфузом: церковь обвинила меня в ереси, светские власти – в мошенничестве, и меня сослали   в Сибирь.  Я ужасно обрадовалась – уж там-то меня еще не было! Правда, путешествие было очень утомительным. Тащились до Урала почти месяц. Когда переваливали через Большой Камень, я думала, что там меня уж точно ждет конец света. Какие-нибудь чудеса вроде людей-великанов, незнакомой природы. А оказалось, что за Уралом – та же Русь, те же бескрайние степи, березки, родной, привычный глазу пейзаж. Только деревеньки стали попадаться реже. Хотя избы сибирских крестьян, я заметила, более добротные, чем у расейских… По Сибири тащились еще месяц. И наконец приехали в Барнаул, где мне и предстояло пережить мое заключение. Приятно поразило то, что Демидовская площадь и главная улица города – Петропавловская, напоминают Петербург. В миниатюре, конечно, и более скромный, но все же… На Демидовской площади – дома в стиле классицизма с колоннами, на Петропавловской улице – дома, как бы перетекающие один в другой. Да и Демидовский столп хоть и не Александрийский, но… И общество я застала там вполне сносное. Дамы одеты по последней парижской моде, в домах – клавесины,  богатые библиотеки, изящные предметы роскоши. Так что я и в провинции устроилась со вкусом. А слава уже летела впереди меня.

     Я сняла пять комнат в доме на Петропавловской улице, рядом с аптекарским парком. Пусть меня лишили доброго имени, но мои богатства остались при мне. А потому первым делом я позаботилась о том, чтобы создать вокруг достойный меня интерьер. Я не равнодушна к Востоку, а потому свое  жилище я превратила в маленькое подобие сераля. В течение нескольких дней у меня перебывал весь местный свет. Дамы, прежде чем войти в гостиную, чтобы лицезреть меня, закатывали глаза и украдкой вдыхали нюхательную соль. Мужчины смотрели на меня с восторгом. Я уже стала лелеять надежду на интересную интрижку. Сама я, в свою очередь, нанесла визит губернатору. Он жил в прекрасном даже для такого глухого местечка доме, больше похожем на средневековый замок. Думала ли я, что этот дом станет моей могилой и тюрьмой для моей души? Однако по порядку. Губернатор – пожилой, седовласый, но по-прежнему интересный, породистый мужчина, принял меня благосклонно. Он попросил, чтобы я рассказала ему о своем учении. Я рассказал кое-что. Он заинтересовался. И захотел пройти первую ступень. Поскольку занять себя мне было решительно нечем, я с удовольствием стала заниматься с ним. Однако с первых же сеансов стало ясно, что у этого с виду спокойного, уверенного в себе, сильного человека, на душе неспокойно, смутно, по ночам его преследуют кошмары. Вот тут-то и всплыли наружу все его грехи, да что там грехи – преступления: убийства, предательства… Он не ходил в церковь, и не облегчал душу на исповеди. Он признался мне, что такому уважаемому, авторитетному человеку не пристало унижаться перед священником, рассказывая о своих грехах. «Как можно, - говорил он, - священник на меня смотрит подобострастно, кланяется чуть не до земли, а, узнав обо мне все, он меня презирать  будет!» Одним словом, гордыня. Вникнув же в мое учение, он стал истовым моим поклонником. Он всем взахлеб рассказывал, что наступает новое время, которое требует нового учения, новой религии, а христианство годится только для старух, да для  народа, который в силу своего невежества не сможет понять  изысков нового откровения. Мои сеансы помогли ему, излив мне душу, он стал более спокойным, умиротворенным, взгляд -  более ясным. Понятно, что во мне он души не чаял. Этот важный сановник готов был край моего платья целовать. Он дарил мне драгоценности, выписывал для меня редкие цветы и растения, сладости, изящные и дорогие безделушки. Как-то раз он напрямик спросил, что он может для меня сделать. Я осмелилась и заявила ему, что лучшее, что он может сделать для меня – это выхлопотать помилование. Признаюсь, мне изрядно наскучило сидеть в глуши.   Губернатор, однако, очень резко возразил мне, что никуда он меня от себя не отпустит. О! Дело здесь было вовсе не в любви мужчины к женщине! У него, кстати,   оказалась премиленькая молодая супруга… Так вот, дела обстояли гораздо хуже: освобождая человека от беспокойства, исцеляя его душу, я стала единственным человеком, посвященным в его тайны, единственным, кто знал все о его злодеяниях. Таких людей так просто от себя не отпускают. Я боялась, что, почувствовав душевное облегчение, он просто уничтожит меня за ненадобностью. Я знала, на что способен этот страшный человек, так как знала о нем все! Например, о том, что в подвалах его дома-крепости находятся казематы, куда люди губернатора сажают неугодных ему. Я знаю, что заключенных там пытали и даже казнили без суда и следствия. Можно сказать, что тот, кто попал туда, мог попрощаться с белым светом… Однако я отвлеклась. Итак, губернатор стал таким ярым поклонником моего учения, что  не только оказывал мне покровительство, но и стал поощрять мою деятельность. И, разумеется, он настоял, чтобы семинары по спиритизму, гипнозу, а также прохождения ступеней, проходили в его доме. А коли сам губернатор заразился моим учением, то стоит ли удивляться, что все сливки местного общества валом повалили в его дом, на мои занятия. Кто-то по простоте душевной посчитал, что если такой умнейший человек уверовал в это, то надо и им приобщиться к неведомой истине. Кого-то привлекала экзотика, все эти вызывания мертвых, колдовство, гипноз… Кто-то таскался к нам от скуки…Много было и таких, которые просто пытались делать карьеру. Однако у нас появилась и оппозиция. Несколько очень религиозных горожан. Фанатики. Такие во времена реформ патриарха Алексия предпочитали ссылку богатству. Оппозицию возглавил местный священник – отец Арсений.  Губернатор был человек страстный и прямолинейный. Увлекшись моей философией, он стал ее горячим проповедником, стал вступать в дискуссию  с отцом Арсением.

     - Вот вы скажите, отец, - иезуитствовал губернатор. -   Отчего  праведник зачастую терпит нищету, унижения, даже презрение общества, терпит потерю близких, потерю детей своих, тоже, кстати, существ невинных, а другой – грешник – живет в довольстве, уважаем обществом, любим детьми и супругой? Отчего такая несправедливость? Отчего богу не вознести этого праведника на вершину социальной лестницы, дабы другим урок был? Дескать, любишь бога, ведешь праведную жизнь, вот и получаешь по заслугам? А того другого – грешника – почему не ввергнуть бы при жизни в пучину бедствий, заметьте, заслуженных бедствий?

     - Оттого, ваше высокопревосходительство, - отвечал отец Арсений, - что в Писании сказано о людях, угодных богу: «Вы не от мира сего». А это означает, что в обществе может и не быть почета праведникам, как не было почета самому господу нашему и апостолам его. Вспомним, родился он не во дворце, хотя вполне мог бы земную свою жизнь провести в комфорте и богатстве, возможно, и проповедь его была бы тогда услышана большим количеством людей, и более к ней прислушались бы, если бы исходила она из уст мужа, власть имеющего, а не из уст сына плотника. Однако не нашлось ему места не только во дворце, но и ни в одном доме, а появился на свет Господь наш в хлеву, среди скота. То же и богатство. Сам Господь и апостолы его в бедности прожили. Господь говорил по этому поводу: «Труднее верблюду пройти в угольное ушко, нежели богатому в рай». Богатство порождает соблазн и сложно, будучи богатым, воздержаться от соблазнов и праведником остаться. Именно это Господь наш имел в виду. Человек же, проживший в бедности и бывший при этом праведником, получит награду на небесах, подобному Лазарю нищему, который при жизни лежал под воротами богатого, и псы лизали струпья его. Однако не всякий бедный  - праведник, и не всякий богатый – грешник.

     - А я вам так скажу,  отец, - потирал руки в предвкушении спора губернатор. - Я вам так скажу: все дело в сосуде кармы. У кого переполнен сосуд в виду неправедной прошлой жизни, тот и родится в следующей бедным и невезучим. А кто праведником жил, тот  в следующей жизни   будет наслаждаться покоем, богатством и любовью близких. И вихри безумного мира как бы мимо него проносятся. Вот так-то, святой отец, и справедливо, и по-божески. Вот так-то и смерть невинных детей оправдать можно: сосуд кармы свой опустошают.

     - Что ж это за карма такая? – насмешливо спрашивал отец Арсений. – В Святом Писании ничего про нее не сказано.

     - А вы послушайте мои скромные рассуждения, - возражал губернатор, - вот, предположим, человек простудился и заболел. Отчего это произошло? Оттого, что есть закон природы такой: переохладился – получай болезнь. А закон природы – это, как известно, закон бога. Так? Стало быть, бог не к каждому человеку приставлен, а установил свои законы, и подчиняется им все  человечество.  Так и тут: установил бог закон кармы, который гласит, что каждый получает то, что заслужил. И действует он по божественному повелению, но уже как бы отдельно от бога.  

     - Это ересь, ваше высокопревосходительство, - возражал отец Арсений, - в Писании  ничего такого не написано: в православии нет понятия о переселении душ, о законе кармы, и прочих соблазнительных вещах.

     - Позвольте, святой отец, с точки зрения здравого смысла…

     - Позвольте, ваше высокопревосходительство, не может человек пытаться своим скромным разумением постичь гений бога. Нам дело представляется так, а на самом деле все обстоит иначе. Как можем мы охватить нашим ограниченным взглядом всю историю не только человечества, но и всей вселенной, ее прошлое, ее будущее, пока многое тайное для нас еще не стало явным, но станет явным для потомков наших!

     Такие диспуты происходили постоянно, и, конечно, отца Арсения не могло не волновать то обстоятельство, что губернатор стал еретиком, а следом за ним еретическое учение восприняли многие его подчиненные. Прихожане, зараженные моим учением, спорили с батюшкой на исповеди, что вообще – неслыханная дерзость. В конце концов, верхушка общества  дружно отошла от православия, и перестала посещать храмы. Отец Арсений прекрасно знал, кого он должен за это благодарить. А потому однажды он наведался ко мне.

     - Сударыня, - заявил он, - вас сослали сюда вовсе не для того, чтобы вы продолжали заниматься своей опасной и вредной деятельностью. Я призываю вас прекратить ее!

     - Отец, - возразила я ему, - в данной ситуации уже ничто от меня не зависит.  Сознаюсь, что по легкомыслию я действительно кое-что поведала его высокопревосходительству. Увы, я не думала, что играю с огнем. А когда поняла, испугалась и, на вопрос губернатора, что он может сделать для меня, честно ответила – ходатайства о помиловании. На что он резко возразил мне, что никуда меня от себя не отпустит. Отец, вот если бы вы помогли мне уехать отсюда, повлияли на вышестоящих отцов церкви, чтобы они выслали меня куда угодно – в Италию, Францию… Словом, за пределы России, где меня не достанут длинные руки губернатора.

     - Сожалею, сударыня, - сказал отец Арсений, -  однако моего влияния в таких вещах недостаточно.

     - Батюшка, помогите! – взмолилась я. – Если я не уеду, я погибну!

     - А что, если вам публично раскаяться в ереси? – предложил священник. – В таком случае вы будете избавлены от необходимости проводить сеансы, и его превосходительство потеряет к вам интерес.

     Я засомневалась. Это не казалось мне наилучшим выходом.

     - Что вы, отец! – наконец возразила я. – В моем раскаянии он увидит опасность того, что я перестану быть его союзницей и выдам его. Он убьет меня!

     - Как вы можете так говорить, дочь моя, о губернаторе? Это уважаемый всеми, достойнейший человек!

     - Ах, отец, я знаю, что говорю. 

     Против моего учения был еще один человек – губернаторша. Это безответное существо никогда не принимало участия в общей беседе. Она всегда была подле своего супруга,  сидела молча, за рукоделием,  с интересом вслушиваясь в наши разговоры. Но как-то раз, когда губернатор резко высказался в адрес православия, она вдруг сдвинула брови, бросила шитье на пол и гневно воскликнула:

     - Как вы можете так говорить?! Против святой церкви нашей, против веры наших отцов!

     - Что я слышу? Вы заговорили? – глумливо засмеялся этот ужасный человек. – Вы – скромница?

     - В писании сказано – и камни возопиют!

     - Успокойтесь, моя дорогая супруга… - начал было он, однако губернаторша его перебила:

     - По какому праву вы называете меня своей супругой? Вы же в бога не веруете, а нас с вами венчали в храме по православному обычаю!

     - Простите, Княгиня, - обратился ко мне губернатор, - супруга моя нездорова, иначе вы не услышали бы от нее таких дерзостей.

     - Нет, я здорова! – воскликнула эта интересная особа. – В отличие от вас! Это вы больны! Ересью! А вы, мадам, - обратилась она ко мне, - поездив по заграницам, набрались всякой соблазнительной ерунды и пытаетесь привить ее на нашей почве. Это вы заразили моего супруга и этих почтенных людей соблазнительным дурманом! Меня удивляет только, как они – такие умные - могли поддаться вашему учению, в то время, как я, простая женщина, не соблазнилась им!

     Несчастный губернатор казался таким растерянным, что мне от души стало жалко его. Он схватил свою молоденькую супругу за локти и вывел ее. Вернувшись, он рассыпался в извинениях.

     - Простите, Княгиня! – говорил он. – Моя жена – ограниченное  существо, по состоянию своего умственного развития она не в состоянии понять глубины вашего учения.

     - Ваше высокопревосходительство, - сказала я, - в супруге главное – не ум, а красота и любовь, способные доставить наслаждение их обладателю. И потом, заслуживает уважения то, как она отстаивает свою веру.

     Больше на наших вечерах эта женщина не присутствовала. Однако однажды она вновь попробовала мне досадить. Я проводила спиритический сеанс. Уже пробило полночь, Мы – человек пять – вызывали духов. И вот в самый интересный момент ворвалась губернаторша, ногой опрокинула стол  и закричала:

     - Вон из моего дома, проклятая колдунья!

     Конечно, губернатор тут же схватил ее и увел, вернее, унес. Однако я наотрез отказалась проводить сеансы в его доме.

     Впрочем, как-то раз, когда я, губернатор и несколько знатных горожан, сидели в его гостиной и беседовали, губернаторша вышла к нам, как обычно, с рукоделием. Она села и молча занялась вышиванием. Губернатор глумился над православием, смеялся над святынями, она молчала, и ни один мускул не дрогнул на ее лице. Мне показалось это странным. Я присмотрелась к ней. Она показалась мне сильно изменившейся. Не внешне, а внутренне. Ее лицо, обычно спокойное и умиротворенное, теперь было печально и задумчиво, словно какая-то тревога изнутри подтачивала ее. Между бровей залегла складка.

     Неужели этот страшный человек обратил ее в свою веру? Сломил ее? Нет, только не это! Мне не хотелось, чтобы эта чистая, правильная девушка оказалась соблазненной ересью, чтобы она утратила внутренний стержень, а вместе с ним – внутренний покой. Тебе кажется странным, что я, соблазнившая многих, вдруг пожалела эту неизвестную мне женщину, которая говорила мне дерзости? Но это так. Я увидела в ней что-то, чего так хотелось, но не хватало мне   самой… Нет! Она не должна была потерять это! Напротив, она должна была помочь мне, спасти меня! И вот, узнав, что губернатора нет дома, я решила нанести ей визит. Она приняла меня в чудесной восточной комнате, которую я так любила в этом доме. Мое впечатление подтвердилось – она действительно выглядела озабоченной и подавленной.

     - Добрый день, Княгиня! Чему обязана? – поприветствовала она меня.

     - Сударыня! – сказала я. – Я пришла к вам за помощью.

     - За помощью? Ко мне? Но у меня сложилось впечатление, что вы – сильная и не нуждаетесь в чьей-либо помощи, а тем более в моей.

     - Сударыня, я могу быть с вами откровенна?

     - Если хотите, - пожала она плечами.

     - У меня создалось впечатление, что его высокопревосходительство обратил-таки вас в свою веру. Скорее всего, это произошло насильно. Если так, то я сожалею, что явилась косвенной причиной вашего душевного смятения. Если же вы приняли эту веру добровольно, чего мне не хотелось бы…

     - Как? Княгиня! Разве это не ваша вера?

     - Не совсем моя. Ваш супруг понял мое учение… извращенно. Он понял его так, как это выгодно ему.

     - Какая разница? Все равно вы явились причиной.

     - Пусть так. Но верьте, я тысячу раз пожалела, что явилась этой причиной. Мадам, занимаясь с вашим супругом, я стала косвенной соучастницей всех его… Короче говоря, живой он меня не отпустит. Поверьте мне, это страшный человек!

     - О, мне ли не знать? По ночам-то крики из подвала до меня хорошо доносятся. Так чего вы хотите?

     - Я хочу бежать, но боюсь, что его длинные руки меня везде достанут.

     - Понимаю. Однако чем я все-таки могу?..

     - Я подумала… Всему городу известна ваша ненависть ко мне. Все знают, что это из-за учения, которое я имела несчастье проповедовать. Однако есть и такие, которые видят в вашей ненависти проявление женской ревности. Вот я и подумала, что если бы вы повлияли на него, припугнули семейным скандалом…

     - Что вы! Разве он послушает меня!

     - А если… инсценировать мою смерть… как если бы это вы наняли убийц… из ревности! Из ненависти! Из чувства религиозного рвения!

     - Боже мой! Что вы говорите!

     - Его высокопревосходительство ради любви к вам, ради сохранения репутации семьи постарается замять это дело…

     - Нет, нет!

     - Сударыня, только вы можете мне помочь! Умоляю! Я еще молода, я хочу жить!

     - Вы преувеличиваете мою власть.

     - А если вы не поможете мне, инсценировав убийство, вы – и только вы будете виновны в моей смерти, когда убийство произойдет на самом деле! Потому что могли – но не захотели помочь!

     - Хорошо… Я помогу вам…

     - Я не сомневалась в вашей доброте! Благодарю!

     - Рано благодарить…

     - Сударыня,  какой версии будем придерживаться?

     - Ваши версии мне не нравятся. У меня есть предложение получше. Вы уедете. И я вам помогу.

     -  Но уехать я могу и без вашей помощи! Речь идет о  том, что я не проеду и ста верст, как меня поймает ваш супруг и бросит в подвал! И наряду с криками этих несчастных по ночам вы будете слышать и мои крики!

     - Так и будет, если вы поедете на запад, но вы поедете на восток. Несколько дней – и вы в Монголии. Там мой супруг вас не достанет.

     План губернаторши был таков:  побег мой должен был состояться во время бала, который собирался устроить губернатор. Мы условились, что ровно в полночь я  покину общество,  пройду к реке, это всего метров пятьдесят от губернаторского дома. Там меня будет ждать карета. Вот и все…

     Я не знала всех подробностей этой авантюры, губернаторша не была со мной полностью откровенна. Но я знала, что в карете меня будет ждать верный человек, который в кратчайшие сроки домчит нас до Монголии. Что дальше? Губернаторша сказала, что в Монголии меня не оставят. Все это, конечно, казалось  весьма подозрительным, но другого выхода  не было.

     И вот наступил бал. Сотни свечей освещали Белый зал, музыканты играли, пары вальсировали, лакеи разносили прохладительные напитки… Словом, все, как всегда. Губернаторша выглядела ослепительно в белоснежном платье. Однако видно было, что она взволнованна. Ее руки в белых перчатках дрожали,  улыбка казалась застывшей и наигранной, ее сменяла гримаса страха. На мне в тот вечер было платье моего любимого черного цвета, черная шляпа, черные перчатки… Я, в общем, не волновалась. На своем веку я много чего насмотрелась. А потому я веселилась от души и исподтишка наблюдала за губернаторшей и ее грозным супругом. Он был действительно грозен. Сдвинув брови, он сидел в большом кресле. И взгляд его – тяжелый, сверлящий – был прикован к жене. Тем временем пробило полночь. Я тихонько стала продвигаться к выходу. Уже выйдя за дверь, я обернулась и – ни с чем не сообразная, дикая сцена предстала моим глазам: все произошло за несколько мгновений – губернаторша бросила затравленный взгляд на часы, и, обмахиваясь веером,  двинулась к выходу, губернатор порывисто вскочил, преградил ей путь и громко спросил, куда она направляется, она смертельно побледнела и сказала, что ей душно и хочется на воздух, он громко хлопнул в ладоши, музыка смолкла, танцующие пары замерли, прибежали слуги, губернатор отдал какой-то приказ, грубые мужики скрутили руки его жене, а губернатор громко заявил: «Господа! Перед вами – преступница! Эта женщина уличена мною в прелюбодеянии! Этой ночью она собиралась бежать со своим любовником! В каземат ее!» Что было дальше – не знаю. Я опрометью бросилась вниз по мраморной лестнице, выбежала в парк, подхватив юбки,   помчалась к воротам, оттуда – на темную улицу, к реке. Возле реки в лунном свете я действительно увидела экипаж, запряженный шестеркой лошадей. Запыхавшись, я подбежала к карете, дверь распахнулась мне навстречу, свет факела осветил лицо мужчины. Я сразу узнала его: это был горный инженер, я несколько раз видела его в губернаторском доме. В число моих учеников он не входил.

     - А где Ксения?! – вскричал он.

     - Уличена в прелюбодеянии… схвачена прямо на балу… брошена в подвалы… - пробормотала я.

     - Боже мой! – простонал он, закрывая одной рукой лицо, как бы в порыве скорби. Впрочем, тут же опомнился.

     - Едем!

     Кучер тронул, и мы понеслись. Инженер затушил факел, однако луна светила ярко, и его лицо – совершенно несчастное – было хорошо освещено. И тут я все поняла: ну, конечно, этот мужчина был любовник губернаторши, это с ним она собиралась бежать в Монголию и, по доброте душевной, решила захватить и меня.

     Мы уже выехали за город и мчались по бескрайним степям, каждая верста приближала нас к спасительным горам  Алтая, когда сзади нас раздался отчетливый топот копыт.

     - Барин, нас догоняют, - послышался голос кучера.

     - Так гони же! – крикнул несчастный любовник.

     - Не получится уйти, - рассуждал возница, - лошади устали, а они без экипажа, налегке.

     - Гони!

     Однако кучер оказался прав. Нас настигали. Послышались крики:

     - Стой! Стрелять будем!

     Нас окружили. Всадники – их было человек десять – спешились, схватили наших лошадей под уздцы. Кучер счел за лучшее скрыться. Впрочем, до него никому не было дела. Всадников интересовали мы. У них были ярко горящие факелы. Один из них распахнул дверцы кареты, осветил наши лица.

     - Ваше высокопревосходительство, вот они!

     Подошел губернатор.

     - А! Господин инженер! Улизнуть хотели? – но тут он увидел меня. Это оказалось для него полной неожиданностью.

     - Княгиня?! Вы?! Но каким образом?..

     - Ваше превосходительство! – заявила я. – По какому праву вы вмешиваетесь в частную жизнь? 

     - Что здесь происходит? – вскричал он.

     - Извольте, объясню, - спокойно сказала я. – Я – свободная женщина. Господин инженер – свободный мужчина. У нас – любовь. Надеюсь, то, что мы любим друг друга – не противоречит закону?

     - Нет, но… Но почему вы убегали?

     - Все очень просто. После бала мы договорились встретиться, чтобы побыть вдвоем, покататься, надеюсь, это тоже не противоречит закону?   Но когда мы обнаружили погоню, мы испугались – вот и все. Мы решили, что это – лихие люди. И стали убегать, чтобы спасти наши жизни.  

     - Взять обоих! Там разберемся, - распорядился губернатор.

     Нас доставили обратно в город. А в губернаторском доме меня и моего товарища по несчастью разлучили. Меня заперли в комнату, похожую на одиночную камеру, куда, впрочем, занесли диван, чтобы я могла отдохнуть. Я упала и заснула мертвым сном. Я была уверена в себе.

     Однако события складывались не в мою пользу. Утром меня лишили моей одиночной камеры и бросили в сырой темный подвал, к губернаторше. Несчастная была прикована цепями к стене. По-прежнему  в белоснежном бальном платье – она сидела на черной  земле. Меня приковали рядом с ней.

     - Сударыня, - сказала я, - я сделала все, что могла. Когда нас задержали, я сказала губернатору, что я и господин инженер – не помню его имени – что мы с ним – любовники, что мы поехали кататься, а убегать стали, испугавшись, что за нами гонятся разбойники.

     - Вы – смелая и благородная женщина! И если с вами что-то случится, то это из-за меня. Знайте! Я во всем созналась своему мужу! Простите…

     Сидеть в подземелье было скучно. Губернаторша весь этот злосчастный день плакала, а потом повесилась. На шарфике от своего бального платья. На моих глазах. Фи! Я никак, впрочем, не могла предотвратить этот кошмар, поскольку была прикована к стене. А потом повесилась и я…

     - Браво! – захлопала в ладоши Виринея. – Так вот к какому славному будущему ты звала меня! Вот какие перспективы обещала! Вот она - твоя власть над людьми!  Ты потерпела фиаско со своим никчемным учением! Оно никак не помогло тебе! Оно тебе только мешало! Ты обманула меня!

     - Нет! Я хотела воскресить свое учение, хотела, чтобы оно – мое любимое детище, вновь обрело силу! И, поскольку я не могла сама воплотить его, потому что я – всего лишь дух, я решила действовать через тебя! Я надеялась, что ты сможешь распространить мое учение и рассказать обо мне, как о его основательнице, всему миру! Я надеялась через тебя стать знаменитой на весь мир, хотя бы и после смерти! Но я ошиблась в тебе!  Ты все испортила!

     - Дело не во мне, а в твоем учении: если оно – ложь, оно и потерпело поражение!

     - Оно – не ложь!

     - Ложь! Ты сама призналась в этом, когда сказала, что тебе не хотелось, чтобы губернаторша оказалась втянута в твое учение. А меня ты втянула! Я оказалась жертвой!

     - Значит, именно такой участи ты и заслужила, жалкая женщина! А я покидаю тебя в этом доме для умалишенных и поищу других, более достойных!  

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

                                                     Часть 2

 

 

 

 

 

                                 «Существуют только две ошибки, которые может

                                 совершить человек по пути к истине: он не проходит весь

                                 путь и не  начинает свой путь».

 

                                                                         Гаутама Будда.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

                                                     Глава 1

 

 

 

     - Мы – дети греха и порока,

        Мы кайф ловим от осени  и боимся весны,

        Наша вера – анаша и водка,

        Мы – дети ночи и сатаны!

 

     Этот незамысловатый текст выкрикивал в микрофон, надрывая голосовые связки, Максим, потрясая  длинными волосами. Выглядел он живописно – его пальцы были унизаны металлическими перстнями в виде черепов, на шее висели цепи, на голом теле - кожаный черный жилет, джинсы представляли собой лохмотья, на ногах красовались высокие ботинки со шнуровкой на толстой подошве. Он стоял на сцене, освещенный рваным, судорожно мигающим светом прожекторов. За его спиной играла хэви-металл его команда: барабанщик Егор, бас-гитарист Серега и соло-гитарист Артем. Внизу – под сценой, бесновалась публика. Дальше – черная яма зала, полная поклонников творчества «Детей дьявола», именно так называлась группа Максима. Он не видел их, но чувствовал дыхание толпы, чувствовал энергетику, идущую оттуда.

    … Свет прожекторов медленно погас. И сцена, и зал погрузились в полную темноту. Публика сначала замерла, завороженная темнотой, затем начала свистеть, хлопать. Появились дрожащие огоньки – мерцающее пламя свечей, нервным светом выхватывающее из черноты лица музыкантов.   Музыканты закрепили свечи в стоящие на сцене канделябры, взяли инструменты и начали играть: тяжело, как сердце смертельно больного, пульсируют ударные, зловеще гудит бас, плачет соло… Так начиналась самая популярная композиция  Максима – «Апокалипсис начался». Зал встретил  знакомые аккорды  ревом. Максим, сжимая микрофон в кулаке, подбежал к самому краю сцены, раскинул руки, словно хотел обнять безликую толпу. Нет, не обнять, а взлететь над ней, как птица.

     Перекрывая мощный шквал тяжелого рока,  надрывая голос, он не то запел, не то закричал:

     - Этим миром правит князь.

        Реальней он, чем бог.

        Все испытали его власть.

        И царь, и лох…

     

     … Концерт проходил в том же помещении теперь уже бывшего райкома комсомола, где некогда проходили дискотеки «Патефона». Только теперь дискоклуб сменил рок-клуб.

         После концерта музыканты сидели в той комнате, на дверях которой было написано «Патефон». Они собирали инструменты и курили. Комната теперь выглядела как настоящая берлога рок-музыкантов: портрет Джона Леннона сменили  постеры, с которых смотрели музыканты известных металлических групп – «Slayer», «Hellowin», «Metallica», металлическая дама с роскошной копной белокурых волос Доро Пеш,  оскаленные скелеты и полуразложившиеся трупы с клочьями волос на обнаженных черепах, увешанные цепями – фирменные девы «Iron Maiden».

      Дверь открылась, вошел незнакомец в рваных джинсах, кожаной косухе, с металлическими перстнями на широких пальцах. Причем Максим отметил, что у него на левой руке отсутствовали два пальца.  

      - Здорово, Демон! –  Серега заискивающе улыбнулся, затем обратился к Максиму:

      - Макс, это Демон. Он хотел познакомиться с тобой.

      Демон осклабился неприятной улыбкой,  протянул Максиму руку. Рука оказалась холодной и жесткой. Лицо этого странного незнакомца имело  грубые черты, маленькие, близко посаженные глазки смотрели цепко и настороженно. Окинув Максима оценивающим взглядом,  он утробным каким-то голосом произнес:

     - Демон.

     - Максим.

      - Очень приятно, - сказал Демон, - «Дети дьявола» - это то, что надо. И тексты мне твои понравились. Добро пожаловать в ад!

      И он ушел так же загадочно, как и появился.

      - Кто это? – спросил озадаченный Максим у Сереги.

      - Демон.

      - А кто он? И что он хотел сказать?

      - Потом расскажу.

      - Очень неприятный тип, - сказала Женя, которая сидела тут же.

     

     - Куда обмывать пойдем? – спросил Максим, когда вышли на улицу.

     - А давайте по-панковски, прям на улице, – предложил  Сергей.

     - Тогда айда  на вокзал, к таксистам – водочки купим.

       Шли по опустевшим улицам. Желтые фонари грустно светили в синеве майского вечера. А на вокзале шла своя жизнь – шныряли подозрительные личности, курили и вызывающе поглядывали вокруг проститутки. Несколько свободных такси сразу привлекли внимание ребят. Подошли.

     - Водка есть?

     - А деньги?

     - Ну, мужики, давайте бабки подобьем.

     Вытряхнули из карманов смятые бумажки и медяки, пересчитали. Хватило на пять бутылок.

     - Ну, вот, теперь гуляем!

     Зашли в близлежащий двор, разместились в детской песочнице.

     - Ну, за нас с вами, за хрен с ними! – провозгласил Сергей, хлебнув из горла бутылки.

     Бутылка пошла по кругу. Женя долго не решалась отпить, но все-таки осмелилась, закашлялась – ни запить, ни закусить было нечем.

     - Молодец, Женька, ты – свой парень! – Серега хлопнул ее по спине, передал бутылку Егору.

     - Не, я не буду, - лениво отмахнулся Егор.

     - А  чего это ты сачкуешь?

     - Я стал кришнаитом, - гордо ответил тот.

     - Не понял?..

     - Это религия такая, - пояснил Максим. – Восточная.

     - А! - подхватил Артем. – Видел я этих кришнаитов – они книгами торговали, «Бхагават-Гитой». Так ты что – с ними?

     - У каждого свои убеждения, - пожал плечами Егор. – Мне это близко. Так вот, я не употребляю не только спиртное, но и кофе, чай. Только соки, компоты, молоко.

     - Почему?

     - Да что объяснять – идемте завтра к нашим, там все узнаете.

     - А что, давайте сходим, посмотрим.

 

     На другой день пошли к кришнаитам. Их штаб-квартира находилась в двухэтажном доме барачного типа. По дощатой лестнице поднялись на второй этаж. Дверь, ведущая в квартиру, не была заперта. Попали в длинный коридор. Откуда-то выглянула худенькая немолодая и ни чем не примечательная женщина.

     - А, Егор! – узнала она музыканта. – С друзьями? Милости просим, братья! Милости просим, сестра!

     Женщина исчезла.

     - Просад готовит, - пояснил Егор. – Это ее квартира.

     Вошли в комнату. Там уже находилось довольно много самого разного народа. Собравшиеся сидели на полу, беседовали. Часть совершенно пустой комнаты была оборудована под алтарь, на котором в нише помещалось изображение Кришны, обрамленное гирляндами цветов. Но вот зазвучали россыпи звуков, в комнату вошло несколько молодых людей в длинных восточных одеяниях, с бритыми головами, только с макушек свисали тонкие пряди волос. Вошедшие внесли вазу с фруктами, поставили перед изображением Кришны. Ударили в бубен, зазвенели металлическими кастаньетами. Стали приплясывать с лицами просветленными, даже, как показалось Максиму, блаженными.

     - Хари Кришна, хари Кришна, Кришна, Кришна, хари, хари!

     - Хари Рама, хари Рама, Рама, Рама, хари, хари!

     Пели эти странные существа, пели все присутствующие. Затем упали перед изображением Кришны, прижались лбами к полу, замерли.

     Обряд прославления Кришны тянулся не один час. После чего все опять расселись на полу. Молодой человек с горящими глазами сел так, чтобы всем его было видно. Началось что-то вроде проповеди.

     - Сегодня мы поговорим, братья и сестры, о значении питания. Казалось бы – какая разница, что мы едим? Какая разница, что мы запихиваем внутрь себя? Пища сгорает, образуя энергию, которая питает наше тело. Некоторые считают, что можно быть кришнаитами, и при этом питаться мясом, и при этом не отказывать себе в таких невинных, на их взгляд, удовольствиях, как курение, как употребление вина… Нет, братья и сестры! Это заблуждение! Сейчас объясню, почему… Раньше я тоже ел мясо. Но однажды на меня снизошло озарение. Как-то раз, разделывая свежее мясо, я вдруг понял, что это – плоть. Это – чье-то тело, которое войдет в меня и станет моим телом.  Всех нас отвращает людоедство. А разве поедание другого живого существа, пусть это не человек, а корова, либо какое-нибудь другое животное, не так же омерзительно? Что мы знаем о бессловесных животных? Ничего! А если у них тоже есть душа? Даже наверняка! Иначе как животные узнают, что их убьют? А они знают это! Это доказано! Но исключим вопрос бесчеловечности. Поедая тело мертвого животного, мы принимаем его в себя. А известно, что человек – это то, что он ест. Получается, что, поедая говядину или свинину, мы сами становимся свиньями или другими скотами. А это не способствует повышению уровня нашего интеллекта, не способствует душевной утонченности. А теперь об энергиях. Сгорая, пища становится энергией. Полезной или вредной. Помните об этом, когда употребляете слабый наркотик – чай, кофе, когда употребляете более сильный наркотик – никотин, вино. Помните об этом! Ну, а теперь я отвечу на вопросы.

     - Я совершенно согласна, что употреблять животную пищу вредно и безнравственно, - взволнованно заговорила женщина преклонных лет. – Но как быть с молоком? Ведь это тоже пища животного происхождения!

     - Молоко – это единственная пища животного происхождения, которую можно и нужно употреблять!

     - А целительница Кузнецова утверждает, что молоко - вредно…

     -  Кришна говорит, что молоко – полезно, а целительница Кузнецова, что вредно, кто из них прав? – усмехнулся проповедник. Послышались смешки. – Если вопросов нет, откушаем прасад. И вы убедитесь, какой вкусной может быть пища, приготовленная без масла, без яиц.

     Несколько женщин  внесли на подносах прасад. Он представлял собой салат, суп и десерт. Все оказалось очень вкусным. Особенно удивил десерт. Конечно, он был чересчур рассыпчатым, зато содержал столько орехов и изюма, что  просто обязан  быть вкусным. Запивали компотом.

     - Что-то рациональное в идее такого питания есть, - подытожила общие впечатления Женя. – Вкусно, сытно и нет ощущения тяжести. В организме – легкость и невесомость.

     - Приходите еще! – приветливо прощались кришнаиты.

     - Нет, Егор, - сказал Артем, когда вышли на улицу. – Это не то! Русские люди, а рядятся в индийские хламиды…

     - Сари, - поправил Егор.

     - Ну, сари… Больше театральности, чем идеи.

     - Да главное даже не это, - вступил в разговор Серега. – Главное в другом. Вот скажи -  какое прикладное значение имеет эта религия?

     - Прикладное? В смысле?

     - В прямом. Как тебе лично может помочь этот Кришна?

     - Не понял!

     - Во-от. А я знаю людей, которые настоящим делом занимаются. И Демон – главный у них.

      - Каким таким делом?

      Сергей замолчал, остановился, закурил.

      - Нет уж, говори, раз начал, - заинтересовался Максим.

      - Эти люди занимаются таким делом, которое действительно помогает им.

      - В чем?

      - Кому в чем… Кто помешан на карьере – в карьере, кто на любви – в любви.

      - Как?

      - Так… Это культ. Только не культ не существующего Кришны. Это культ того, кто на самом деле существует.

      - Ну?

      - Культ сатаны.

      - Сатанисты? – спросила Женя. – Как интересно! Сроду не думала, что в нашем богом забытом городке могут быть сатанисты.

      - Потому и могут быть, что город богом забытый, - возразил Егор.

      - Да ну вас! – отмахнулся Артем. – Посмотрел я на пляски этих, как их – кришнаитов, послушал вас, и понял: религии всякие, культы разные – это для слабых. Сильным они ни к чему. Сильные всего в жизни сами добьются. Так, Макс?

      - Так, - кивнул Максим.

 

 

 

 

 

 

                                              Глава 2

 

 

     - Ну, ребята, с возвращеньем из мест не столь отдаленных!

     Максим поднял граненый стакан, до половины наполненный водкой, залпом выпил, поморщился, закусил килькой в томате. Кирилл, Павел, Юра и Женя последовали его примеру.  

     Они сидели в маленькой комнате заводского общежития, на сдвинутых буквой Т кроватях. На табурете стояла бутылка водки, консервная банка с кильками и кружочками порезанный соленый огурец.

     -  Ну, как там, на зоне – сильно стремно? – спросил Максим, чтобы что-то спросить. В глубине души он чувствовал себя виноватым в том, что втянул ребят в ограбление, сам сухим из воды вышел, а они срок отмотали.

     - Да нет… - возразил Кирилл, затягиваясь беломориной. – Сначала, еще когда везли, страшновато было… Смотришь через решетку на дорогу, и думаешь: «Что там – в конце пути?..» И потом, когда через проходную проходили, и железная дверь за спиной захлопнулась, тоже… я аж вздрогнул. Подумал, что старая жизнь – позади осталась, а впереди – что-то страшное, незнакомое. А потом, когда поднимались по лестнице, я на стене увидел нарисованного Микки-Мауса, ну, из мультфильма, кто-то из местных пацанов нарисовал. Смешной такой… И я подумал: «Да ну, Киря! Чего ты боишься? Здесь такие же пацаны, как ты». Немного приободрился. А когда зашли в казарму, впечатление такое было, что я – в пионерском лагере: на тумбочках фотографии девчонок, певцов, спортсменов, в общем, кто на чем повернут… Только нары двухэтажные.

     - Да, у меня примерно также было, - подхватил Павел. – А познакомились – никакие там не звери, не монстры, такие же пацаны, как мы, только несчастные. Я все время думал: какой я счастливый, ну, благополучный, что ли, по сравнению с ними… Один, например, бывший наркоман, за наркотики и попал, так он говорил, что дурь, и ломки после дури – гораздо страшнее, чем зона. А еще был мальчишка – маленький такой –  из деревни, так он рассказывал, что попал за кражу хлеба из булочной. Отец у него повесился, мать спилась. А на нем, как на самом старшем, четверо маленьких. И все есть хотят… Выучусь, говорит, на слесаря, вернусь домой, буду для них зарабатывать.

     - Да, - подхватил Кирилл, - там все сидели за ерунду – кто водку украл, кто конфеты. Но не все в слесари готовились – некоторые говорили, что выйдут на свободу, и будут красть по-крупному…

     - А ты что молчишь? – обратилась Женя к Юре.

     - А ему плохо пришлось бы, если б не я! – засмеялся Кирилл, обнимая смутившегося Юру за плечи. – Он же у нас девица красная, пацаны, как только это дело пронюхали, поначалу проходу ему не давали. Но я быстро разобрался, что к чему… Нет, на зоне жить можно было… Свои четкие правила, выучил – и живи, как у Христа за пазухой… Вот как на свободе жить будем?

     - А что? – вскинулся Павел. – Я вот уже устроился. Благодаря дяде Боре. На завод. Художником. Я же художественную школу закончил. Он похлопотал – родной дядя по маме – меня и взяли. Вот – общагу дали.

     - Кстати насчет общаги, - встрепенулся Максим. – Ты же с бабушкой жил, в своей квартире.

     Павел беззащитно улыбнулся:

     - Дак ведь моя тетка по покойному папаше, когда узнала, что бабушка умерла, а я сижу, приехала, выписала меня, ну, и вселилась. Со всем семейством. Я приехал, а мне – все, говорят, по закону не имеешь права на эту квартиру. Как так, говорю, не имею? Я тут родился, тут и бабка моя жила, и мамка с папкой жили, как – не имею? А так, говорят, закон такой есть. Хорошо, дядя Боря пожалел – и на работу устроил, и с общагой помог… Да что мы старое ворошим! Я новую жизнь хочу начать!

     - Слышь, Пахан, - нахмурился Кирилл. – Ты это брось – всепрощение и прочую чепуху… Они нас своими законами уморить хотят, со свету сживают, а мы их своими законами! И посмотрим – чьи законы сильнее?

     - Ну, и что ты предлагаешь? – нахмурился Павел.

     - А то – подкараулить эту суку – тетку твою – и долбануть по кумполу!

     - Ну, и чего мы этим добьемся? – вздохнул Павел. – Что – квартиру мне вернут? Не вернут! Опять посадят! А кто ее детей – племяшей моих – кормить будет? Она ведь одинокая, потому и злая такая.

     - Ну, смотри – твое дело, - пожал плечами Кирилл.

     - Ребята, давайте выпьем! – прервал неловкое молчание Максим. – За вашу новую жизнь! Чтобы все удалось!

     Звякнули граненые стаканы.

     - Чтобы все, все удалось! – с надеждой воскликнули ребята. Выпили. Закусили.

     - Кстати, насчет будущей жизни, - заговорил Кирилл. – Ты, Пахан, не поговоришь со своим дядей, чтобы он и меня на завод взял?

     - Кем?

     - А он кто – дядя Боря этот?

     - Главный инженер.

     - О как! Ну, кем… В цех. Рабочим. А там – посмотрим…

     - Поговорю, - пообещал Павел. – Юрка, ты, может, тоже?..

     - Что – на завод? Не-е… - протянул Юра.

     - Хорошо сидим… - продолжал Кирилл. – Но только я посмотрел-посмотрел на вашу свободу, и сделал вывод, что на зоне-то, пожалуй, лучше.

     - В каком смысле? – удивился Максим.

     - А в таком… Там все проще. Все знакомым стало. А тут… Что со страной-то за это время произошло? Когда садился, был Советский Союз. Был социализм. Все было понятно. А вышел – Союза нет. Капитализм. И ничего непонятно! Люди бегают по городу злые, как звери по каменным джунглям. Бегают в поисках пищи. Кто с утра очередь за продуктами займет, отстоит, тот и поест. А если после работы идешь – в магазинах – хоть шаром покати. Все прилавки пустые. И талоны эти… Водка – по талонам, сахар – по талонам, мыло – по талонам… Это что же получается, а?

     - А то и получается! – засмеялся Максим – Что на свободе – та же зона! Те же законы зэковские. Только здесь еще проще: на зоне – есть правила, а здесь – нет правил.  Старые отменили, а новых – не придумали еще! Вот ты их и придумай, и других заставь по своим правилам играть! Опереди их! А то они свои правила выдумают, и тебя по-своему играть заставят! 

     - Ай да Макс! – осклабился Кирилл. – Идеолог ты наш! Вот за это тебя и люблю!

     - Правда? – повеселел Максим и осмелился спросить: - Что, и зла не держишь за то, что я вас подбил, а вы за меня отсидели?

     - Ты чо! Нет, конечно! – искренне удивился Кирилл. – Наоборот, за это и уважаю. Ребята не дадут соврать: я на зоне сколько раз им говорил: Макс – молодец, выкрутился, а мы – лохи, сидим.

     - Брось, Макс! – подхватил Павел. – Ты же нас за руку не вел – сами пошли.

     - Да! – наконец подал голос Юра. – Просто тебе повезло, а нам – нет. Вот и все.

     - Ну, да что мы все о себе, да о себе, - сменил Кирилл щекотливую тему разговора. – Вы о себе расскажите – как вы тут?

     - Мы с Максом на журфаке в универе учимся, - с гордостью  доложила Женя.

     - В «Патефон» по-прежнему ходите? – мечтательно прищурился Юра.

     - Нет! – снисходительно улыбнулась Женя. – Не ходим. Выросли из «Патефона» как из тесных штанишек. «Гуд бай, Америка! Мне стали слишком малы твои тертые джинсы!»

 

 

 

 

                                              Глава 3.

 

 

         

            Прошел год.

            Как-то вечером Максим возвращался домой от приятеля. Он был слегка пьян. А потому все представлялось ему в самом радужном свете. Ему казалось, что небо сегодня особенного нежно-голубого цвета, умиляла его нежная молодая листва, опьянял запах цветущей черемухи, а девушки, сменившие зимние одежды на более легкие, демисезонные, выглядели на удивление соблазнительно. «Что делает весна с женщинами! - думал Максим. - Ведь, кажется, только что была зима, все они выглядели так прозаично, когда же успели они так похорошеть, так преобразиться? Или они остались прежними, а переменился я сам? Значит ли это, что мир есть такой, каким мы его видим? На душе гадко, и мир гадкий, на душе радостно, и мир - радостный? И также с женщинами… Вот, например, впереди меня идет девушка походкой королевы. Ветер треплет ее длинные черные волосы. Простенькое мешкообразное пальто не может скрыть тонкость ее талии. До чего хороша!  Неужели зимой я бы тоже не обратил на нее внимание? Нет, черт меня дери, я должен с ней познакомиться! Этот вечер словно бы создан для знакомств, а эта девушка - для любви… Да, но я еще не видел ее лица… Плевать! Я окликну ее, а если лицом она не так хороша, как можно себе представить, спрошу, который час и пройду мимо».

      Решив так, Максим ускорил шаг и, почти поравнявшись с загадочной незнакомкой, окликнул ее, вложив в свой голос столько неги, сколько это было возможно:

       -   Девушка! Который час?

     Девушка обернулась, и Максим опешил. Это была его прежняя безответная любовь, это была Инга. Максим почувствовал удар в самое сердце, как от электрического разряда. Он молча разглядывал ее лицо, каждая  черта которого была некогда им так любима. Те же огромные глаза, в загадочной черноте которых можно утонуть, как в омуте.  Те же яркие пухлые губы... Только теперь все это еще ярче, еще агрессивнее, еще чувственнее.

       -   Здравствуй, Инга, не узнал. Богатая будешь.

       -   Здравствуй, Максим. Только я не хочу быть богатой. Мне это не надо. Но все равно, я рада тебя видеть.

     Она улыбнулась. Максим приободрился.

       -   Можно тебя проводить?

     Они пошли рядом.

       -   По-моему, последний раз мы виделись на выпускном. Сколько же лет прошло? И за это время я совсем ничего о тебе не слышал. Как ты живешь? Учишься? Работаешь? Может, вышла замуж?

      -    Нет, замуж я не вышла. Я закончила медучилище и работаю сейчас в больнице. Вот и вся моя история. А ты?

      -    Я учусь в университете на журналистике.  

      -    А Женя?

      -    Тоже учится.

      -    Где?

      -    Там же. Куда она без меня!

      - Вышла замуж?

      - Да, за Пашку Басманова. Помнишь такого – наш одноклассник?

      - Помню, конечно. Но ведь он – сидел?

      - Да… Мы с бабушкой были страшно против! Но ведь сердцу не прикажешь… Вышла замуж и ушла с ним на квартиру… Рай в шалаше.

      - Как я ее понимаю! Молодец, Женька! Это так романтично!  А ты? Не женат?

      - Нет.

      - Кого из наших видишь?

      - Да вот только Пашку и Кирилла. С зоны вернулись, устроились на завод. Работают. А ты кого?

      - Никого.

      Вспоминая общих знакомых, болтая о разных пустяках, они подошли к дому, где жила Инга. Максим никогда не был у нее.                                   

      -    Вот здесь я живу. Рада была тебя увидеть, Максим. Спасибо, что проводил.

          И это все? Максим несколько мгновений молчал. А потом его понесло:

      -  Инга, погоди минутку… Я хочу попросить у тебя прощение.

      - За что? - удивленно вскинула брови, и на лице улыбка. Значит, простила.  Максим приободрился.

      -  Ты уже не помнишь… А я все эти годы изводил себя за тот случай в школе, когда ты пришла к нам, а я…

      -  Забудь!

      -  Не могу!

      -  Перестань! В конце концов, я тоже была хороша - закатила истерику. Не очень приятно вспоминать это.

      -  Ты ни в чем не виновата! Виноват во всем я один, но у меня была уважительная причина… Я очень любил тебя.  Если бы ты знала, что ты значила для меня! Ты знаешь, я даже мечтал, что именно ты станешь моей первой женщиной.

     - Но первой женщиной стала  Эрика…

     - Это от отчаяния.  

     -  Да ладно тебе! Честно говоря, не ожидала, что ты такой. Может, зайдем ко мне? О таких вещах не говорят на улице… Или ты торопишься?

     Максим опешил. Поистине, сегодня был какой-то особенный день, день исполнения тайных желаний, пусть они были загаданы много лет назад.

    Они долго поднимались по загаженной лестнице обыкновенной прозаической общаги. Максим, морщась, вдыхал затхлый воздух, пропахший гнилостными испарениями мусоропровода. Инга, однако, чувствовала себя как дома. Ее не смутила даже огромная дохлая крыса, развалившаяся на ступеньке. Она равнодушно переступила через трупик своим изящным, на тонком каблуке, ботинком.  На девятом этаже Инга повернула в длинный коридор со множеством дверей, уходивших в бесконечность. Перед одной из них она остановилась, вынула ключ, открыла замок. Они очутились в крохотной комнатке, все убранство которой состояло из диван-кровати, двустворчатого шифоньера, дверки которого подпирал табурет, кухонного столика с электрической плиткой и нескольких старых стульев с рваной обивкой неопределенного цвета.

       -   Это и есть моя нора… Тебе повезло, что ты попал сюда.

       -   Почему?

       -   Потому что я никого  никогда сюда не приглашала… Будешь чай пить? У меня есть конфеты. Хорошие. Я без сладкого жить не могу.

      -    Ну, давай… А родители не нагрянут?

      -    Не нагрянут… Мама умерла год назад... А больше у меня никого нет…

      -    Извини…

      -    После смерти мамы у меня странное такое чувство: с одной стороны, мне совсем не на кого рассчитывать, кроме как на себя. Как говорится, заболеешь, стакан воды никто не подаст. А с другой стороны, я вправе распоряжаться собой, как мне угодно… Внутренняя свобода - это так здорово!

       -   Я ничего о тебе не знал. Я не знал, как ты живешь. Ничего не знал! Но всегда чувствовал, что мы - родственные души. Поэтому и полюбил тебя. Тогда, давно. Извини.

       - Это мне надо за многое извиняться.  Я была тогда такая… Сейчас я очень изменилась, Макс.

     Максим не верил своим ушам. От кого он слышит эти слова? От высокомерной недотроги Инги. Возможно ли это! Не в силах справиться с волнением, он, обжигаясь, судорожно прихлебывал чай. Инга же казалась абсолютно спокойной, уверенной в себе. Как  обычно. 

       -   Инга, а если… если… Не сердись, пожалуйста! Или нет, сердись! Если тебе не понравится то, что я скажу, укажи мне на дверь, я уйду…

       -   Что за длинное предисловие? Говори.

       -   Так странно… Как будто не было этих лет. Ты знаешь, я увидел тебя, и как будто все вернулось… Если тебе неприятно слышать это, я замолчу.

       -   Отчего же? Приятно.

       -   Я не могу на тебя смотреть. Я тебя хочу.

      Максим зажмурился, перепугавшись собственной дерзости. «Ох, я и наглый, подлец!...» Он ожидал пощечины, окрика, чего угодно, но только не того, что последовало.

       -   Я тоже хочу тебя, - заявила Инга. - Ты, оказывается, чертовски привлекателен. Не понимаю, как я раньше не замечала этого. Наверное, была молодая.

     Инга расстегнула заколку, и волосы темной волной окатили ее плечи. Безо всякого стеснения она быстро расстегнула пуговицы на кофте, скинула ее прямо на пол и встала, собираясь стянуть узкую юбку. Максим был настолько не готов к такому развитию событий, настолько потрясен изменениями, происшедшими в его бывшей однокласснице, что сам не понимал своего состояния: с  одной стороны, поведение Инги его опьяняло, он испытывал что-то, похожее на азарт от того, что эта некогда столь желанная и недоступная особа сейчас, через несколько минут будет принадлежать ему, а с другой стороны ее манера, ее снисходительная усмешка, всякое отсутствие стеснения угнетали его. Уж не хочет ли она посмеяться над ним? «Ведьма!» - пронеслось в голове.

     - Прости, - вдруг быстро сказала она, подняла кофточку, оделась. – Прости, не могу. Я принадлежу другому.

     - У тебя кто-то есть?

     -Да. Я уезжаю. В Москву. Я выхожу замуж…

     - Поздравляю. Кто он?

     - Он экстрасенс и астролог. Очень известный. В Москве он основал целый институт астрологии и магии.

     - Где же ты его нашла?

     - Он приехал сюда с сеансом гипноза. Сеанс проходил в зале филармонии. Я уже давно увлекаюсь разными оккультными науками, а потому с радостью пошла туда. И вот - сижу я, слушаю его, естественно, восторгаюсь его талантами, его внешностью: ему за сорок, очень интересный брюнет… И вдруг слышу его голос внутри меня. Он говорит: девушка в восьмом ряду, вы слышите меня? Я отвечаю тоже мысленно: Да. Он говорит: я чувствую, что вы - необычайно тонко организованны. Вы - не такая, как все. Я давно ищу вас. Если вы тоже чувствуете родство наших душ, скажите: согласны ли вы стать моей женой? Я отвечаю: Да, конечно. Он опять спрашивает: И где мы будем жить? В Питере, Москве, за границей? Я говорю: Ну, пожалуй, в Москве. Он говорит: Жди меня. В самом скором времени я за тобой приеду.

       -   Постой, но лекция-то все это время продолжалась?

       -   Конечно! Но это нисколько не мешало нам общаться на тонком, телепатическом уровне.      

     - И что? Он приехал за тобой?

     - Нет.  Я ждала его чуть ли не год. Надо сказать, что он все это время регулярно навещал меня.  Благодаря ему я не чувствовала себя такой одинокой. Ведь незадолго до его приезда  умерла мама. Он отвлекал меня от печальных мыслей.

       -   Вот как?! Он все-таки приезжал?!

       -   Да нет. Он посещал меня на тонком, астральном уровне. И, скажу по секрету, наши отношения зашли очень далеко. Сначала мы просто разговаривали. Я делилась своими переживаниями по поводу того, что осталась одна. Он меня утешал, рассказывал разные интересные вещи. Но постепенно он стал заговаривать о любовных отношениях. Проникая в сознание, он возбуждал меня, а я ничего не могла с этим  поделать, ведь не в моей власти вытеснить его из сознания. Он может все! Первый раз я испытала неземное сексуальное блаженство, когда ехала в автобусе. Хорошо, что я сидела, иначе я упала бы. Я так громко вскрикнула, что все оглянулись на меня, кто-то поинтересовался, как я себя чувствую. Ах, Максим, он натурально преследовал меня. Он являлся мне всюду. Он измучил, он истощил меня. В конце концов я возмутилась, я сказала ему, что вместо того, чтобы мучить меня, он должен приехать и выполнить  свое обещание - жениться на мне и увезти меня в Москву. И он сказал, чтобы я сама приехала. Этим он очень обидел меня. Ведь у меня  даже нет денег, чтобы отправиться в такое путешествие… И все же я  поеду к нему. Я скопила денег на поезд. На плацкартный вагон. В один конец.

     Максиму сделалось страшно, он ощущал себя в присутствии сумасшедшей. Взгляд ее черных глаз был совершенно безумным.

     -     Так что, Максим, давай попрощаемся. Не поминай меня лихом.

     … Так-то оно так, да вот только легче сказать, чем сделать. Максим вышел от Инги  растерянный и раздраженный. «Она просто сумасшедшая», - повторял он, раздосадованный. Однако как бы он ее ни называл, спокойная жизнь закончилась. Он постоянно вспоминал ее. А тут еще Сергей как-то раз снова завел разговор о сатанистах.

     - Ну, так когда ты пойдешь со мной к сатанистам? Демон ждет тебя. Ждет уже год.

     - А чего там делать? Что это даст?

     - Много чего даст. Ну, например, что может дать тебе любая религия? Ничего. Веришь, как дурак, и все.

     - А эта что дает?

     - Много чего. Реальную власть дает, вот что.

     - Над чем власть?

     - Над людьми, над судьбой. Над чем хочешь.

     - Да иди ты!

     - Нет, серьезно.

     Максим вспомнил про Ингу. «Где она? Что с ней? Поехала куда-то без денег. Билет в один конец… Это ж надо! К какому-то принцу… Ждет он ее, как же! Вот бы вернуть ее!»

     - Слушай, Серега… Если бы вся эта наука могла вернуть одного человека…

     - Женщину?

     - Да.

     - Любовной магией там тоже занимаются. Так что – не беспокойся, вернешь.

      - Да ну тебя – любовной… Так, помочь хочу одной…

      - Ну, так и поможешь. Пойдем!

 

 

                                        Глава 4.

 

     … По разбитой грязной лестнице они долго спускались вниз, в темноту. С каждым шагом становилось все темнее. Максим представил, что они спускаются глубоко под землю, в преисподнюю. Но вот лестница закончилась, и они очутились не в преисподней, а в подвале многоэтажного дома, жильцы которого жили своей повседневной жизнью и не подозревали, что в их подвале находится ад.

     Тем временем Сергей остановился перед металлической дверью, простучал условленный сигнал, на той стороне звякнул замок, дверь отворилась. Максим и Сергей очутились в каморке, в которой стояло несколько разбитых стульев, а стены были обклеены постерами с изображениями монстров из фильмов ужасов. Встретил их Демон.

     «У этого Демона стойкая печать шизофрении на лице», - отметил Максим. Лидер сатанистов ему явно не нравился. Однако что-то было в нем такое, что притягивало. Именно так притягивает порок. Захотелось понравиться ему.

     - Я часто бываю на твоих концертах, - заявил Демон. – Мне нравится то, что ты делаешь… Это ведь ты создал группу «Дети дьявола»?

     - Я, кто ж еще?

     - И тексты сам пишешь?

     - Ну, понятное дело, я.

     - Несколько я слышал. Но не все. А остальные о чем?

     - Да о том, что в мире нет ничего святого, - развязно заговорил Максим. – Сначала люди верили во много богов, поклонялись им, приносили жертвы, причем готовы были в жертвы приносить собственных детей. Вот как святы были для них их боги! А потом что? Богов этих сломали, или сожгли, или в речке утопили, а людям объяснили, что эти боги – не боги вовсе, а простые деревяшки. А их отцы и деды, которые им поклонялись, стало быть, дураки были. А верить надо в одного бога. Люди поверили. И верили век за веком, а ведь это сколько человеческих жизней, сколько поколений! А потом пришли другие люди, церкви сломали, иконы выбросили, а людям объяснили, что неправильно они все эти века верили, и отцы их дураками были, а на самом деле бога вообще нет. И опять люди поверили. Нет – так нет. А потом, уже в наши дни, опять пришли люди и сказали: «Дураки вы, что в бога не верите, бог все-таки есть, а те, кто вам сказал, что его нет, не при делах, и государство их уничтожено». Вот и подумал я: «А идите вы все!..» И стал я сам для себя богом. Вот, собственно, об этом и пою. И других к тому призываю: не слушайте вы никого! Будьте сами для себя богами!

          - Ну, ты, я вижу, наш человек. Вся наша мораль в общем-то в эти слова и укладывается – ты сам для себя бог. Этот мир любит сильных. А религия Христа – для слабых. Подставь другую щеку, если тебя ударили по одной, прощай врагов своих… Мораль слабых. Чтобы слабость свою оправдать. Блаженны плачущие, ибо они утешатся. Где утешатся? Где-то там, нигде. Блаженны нищие, ибо их есть царствие небесное. Это все для неудачников: ничего не добился в этой жизни – обретешь после смерти. А мы хотим не когда-то – скорее всего, никогда – а сейчас, в этом мире, в этой жизни, быть победителями. Согласен со мной?

      - Согласен! – глаза Максима загорелись. – Только… Вы совсем в бога не верите?

      - Отчего же? Верим… - усмехнулся Демон.

      - Значит, в жизнь после смерти тоже верите?

      - Ну да. А что?

      - Так если вы сатане служите – бог же вас накажет, потом, после смерти. И получится, как в Библии сказано, что плачущие и нищие получат, а вам – вечные мучения.

      - Видно, что ты – наш человек, соображаешь. Кстати, сатанизм – для умных, а христианство – для глупых. Куда проще ни о чем не задумываться, а придти в церковь, и – лбом об пол. Так вот. Во-первых, бог слаб, а сатана силен. Если бы бог был сильным, он бы не позволил себя убить, он вообще не позволил бы, чтобы на земле такое творилось. Все его самые преданные приспешники погибают, да и просто вымирают, а он куда смотрит? Сатана сильнее, однозначно. Он миром правит, он приспешников своих в обиду не дает – все для них, весь мир к их ногам. Так что это еще посмотреть надо, чья возьмет.  В конце концов, когда будем там, тогда и разберемся, по каким правилам играть. А сейчас надо просто жить. И брать от этой жизни все. Согласен?

      - Согласен.

      - Нет цели, есть путь.

      - Пожалуй…

      - Сатанисты были всегда. Как только выдумали бога, так и появились сатанисты. Но особый вклад в это дело внес Ла Вей – черный папа. Он сформировал идеологию. Сатанизм – это религия сильных. Сильных индивидуумов. В мире торжествует не коллективизм, а индивидуализм. Он написал сатанинскую библию. Так вот ее цель – научить думать. Не верить, а думать. В христианстве ты ощущаешь себя рабом, тленным, греховным, ничтожным. А в сатанизме ты ощущаешь себя королем! Всемогущим! Потому что сатанизм не только дает теоретические знания, но и практические. Все в помощь личности, которая хочет завоевать мир. 

     - Что это за помощь?

     - Магия. Оккультизм. Итак, ты с нами?

     - С вами.

     - В таком случае знай, что просто так стать нашим ты не можешь. Иначе столько желающих было бы… Ты должен пройти испытание, доказать, что ты – с нами.

     - Я готов. Что делать?

     - Как тебе сказать… Добровольная жертва, которой ты покажешь, что ты служишь нашему князю.

     - Какая жертва?

     - Ну, например, я отрубил себе пальцы, - Демон протянул Максиму обезображенную руку. – Это стоило мне двух месяцев психушки. Зато я – лидер. Мне доступно высшее знание.

     - Каким образом?

     - Сказано: когда ученик готов – появляется учитель. Вскоре после этого… случая я встретил Учителя, который посвятил меня в некоторые тайны. Теперь я просвещаю других. Так что – не пожалел.

      Максим повернулся к Сергею. Тот смущенно сказал:

     - Ну, на самом деле  пальцы рубить вовсе необязательно. Не все такие крутые, как Демон. Я вот, к примеру, пил кровь мыши.

     - Мыши?.. – в замешательстве повторил Максим.

     - Ну да. Помнишь, у меня крыска белая жила? А потом якобы убежала? Ну, это я для сестренки такую версию придумал. На самом деле я эту крыску… А что? Оззи Осборн на своем концерте тоже кровь мыши пил, потом зеленые еще возмущались. Ну, повозмущались, а дальше что? Ничего. Как процветал, так и процветает. Ну, если звездам можно, что уж о нас, простых смертных говорить?

     - Да вот только меня что-то не манит ни то, ни другое…

     - А знаешь что, - вступил в разговор Демон. – Укради из церкви причастие!

     - Что?

     - Причастие, ну тело и кровь Христовы. Мы его тело сожжем - в жертву принесем. Сможешь?

     - Смогу.

 

 

                                    Глава 5.

 

 

     … Когда Максим пришел в храм, служба уже началась. Был выходной, народу – хоть отбавляй. Максим встал с краю, стал ждать. Он рассматривал лица людей, отрешенные от всяческой суеты, лики святых, сурово взирающих на него. Под самым куполом среди клубящихся облаков царил бог, грозно взирая на толпу смертных. Служба тянулась долго. Бесконечно долго. Стоять было так тяжело, словно на плечи  давил тяжкий груз, ну просто мешок с камнями.  Стал смотреть на огоньки свечей. Пронзительно золотое трепещущее пламя заворожило его. На миг показалось, что темное тело распятого бога, обволакиваемое дымом от горящих свечей, извивается и содрогается, словно горит на жертвенном огне. «Принеси тело Христово, мы его сожжем, мы его принесем в жертву», - прозвучал под куполом храма голос Демона. Скорее всего, не под куполом храма, а в голове. Голова закружилась, Максим испугался, ему показалось, что он близок к обмороку. Появилось желание бежать. «А магия? А власть?», - вкрадчиво прошептал чей-то голос. Он сделал вид, что находится в религиозном экстазе, упал на колени, прижался лбом к холодному каменному полу, закрыл глаза. В висках стучало, сердце колотилось. Однако стало легче. Через некоторое время толпа всколыхнулась, уловив всеобщее движение, Максим встал. Вереница людей, скрестив руки на груди, двигалась к алтарю. Перед царскими вратами стояли священники в золотых одеждах с золотой чашей в руках. Максим встал в очередь, дрожащими ногами подошел к священникам.

     - Имя?

     - Максим.

     - Причащается раб божий Максим во оставление грехов…

     Максим зажмурился, почувствовал на языке хлеб, смоченный в вине, сжал губы, боясь проглотить, медленно пошел прочь. Он видел, что все причастившиеся подходят к столику, где им наливают в чашечки воду и дают хлеб. Воспользовавшись тем, что  возле столика возникла очередь, он отошел в сторону, бочком вышел из храма на улицу и, пройдя несколько шагов, вынул из кармана стеклянную баночку из-под Женькиного крема и, воровато оглянувшись, выплюнул туда причастие. Затем быстро завернул крышку, спрятал, еще раз обернулся, так как ему показалось, что он чувствует на спине чей-то взгляд. Так и есть – он заметил Демона, стоявшего около храма и, скрестив руки на груди, смотревшего на него. Поняв, что его заметили, он повернулся и быстро пошел в противоположную сторону.  

     Вечером он  застал в подвале разношерстную компанию. Сатанисты чинно сидели на старых стульях с продавленными седушками и буднично о чем- то переговаривались. При виде Максима они разом замолчали и окинули его цепким взглядом.

     - Здорово, Макс! – приветливо поздоровался с ним Серега. – Как твои успехи? Принес причастие?

     - Принес, - Максим вынул баночку, через прозрачное стекло которой виднелось нечто цвета запекшейся крови.

     - Фи, как сырое мясо, - прокуренным голосом произнесла девица.

     - А пусть докажет, что это причастие, а не дело его рук, - с тонкой язвительной улыбкой изрек парень в очках, по виду – «ботаник».

     - Да нет, тут все чисто, - вступился за Максима Демон. – Я следил за ним. Я был в церкви и все видел. Молодец, - продолжал он, - мне было проще пальцы себе отрубить, чем с таким делом связываться. Кто его знает? Раз есть сатана, значит, и бог есть. А кто знает, как он отнесется к такому явному святотатству? Терпелив-то он, конечно, терпелив, но вот до каких пределов? Ладно, знакомьтесь, это наш новый товарищ, Максим. Давайте выпьем за новичка, да и начнем обряд посвящения.

     Из скромно стоящего у стены старого, может, довоенного еще комода, Демон вытащил очень приличные бокалы и бутылку вина.

     - За тебя, Макс, и за того, кого мы все служим! – выпили. Демон скрылся за дверью, ведущей во внутреннее помещение подземелья. Присутствующие разговорились. Чувствовалось, что все они – индивидуалисты, каждому хотелось покрасоваться своей, оригинальной, на его взгляд, точкой зрения, каждому хотелось солировать, быть в центре внимания.

     - Антон, - представился длинноволосый парень монашеского вида. – Серега говорил, ты на журфаке учишься? А я на теологическом, это новый факультет в нашем университете.

     - Слышал, но ведь там, насколько я понимаю, священников готовят?

     - Да, многие действительно хотят стать священниками, но я поступил туда просто потому, что меня ужасно все это интересует – теология, религии, а особенно оккультизм. Ну, этому, конечно, в универе не учат, - он усмехнулся, - этому Демон учит. Мой кумир Ницше, я, как его прочитал, все для себя уяснил: ну, идею о сверхчеловеке… Читал? Нет? Почитай. В двух словах, сколько от обезьяны до простого человека, столько же от простого человека до сверхчеловека. Сейчас наступает эра водолея, сверхчеловеков все больше становится, а когда-нибудь, лет через пятьсот, все станут сверхчеловеками.

     - Сверхчеловек – это что значит?

     - Ну, это человек со сверхвозможностями. Это ясновидящие, экстрасенсы, колдуны… Мне тоже ужасно хочется стать сверхчеловеком. Ускорить свою эволюцию, так сказать. Вот я и примкнул к сатанистам.

     - И как – помогает?

     - А то! Кому оккультизм не помог? Разве бывают такие?

     - Бывают, - вступил в разговор хорошо одетый молодой человек. – Мне что-то не очень ваш оккультизм помогает мои задачи решать. С учебой, например. Я перед экзаменом загадал, что выучу один билет, и мне именно он попадется. Как бы ни так – схлопотал пару.

     - А ты где учишься?

     - В универе тоже, только на экономическом.

     - Ну, и чего ты, Аркаша, в таком случае таскаешься сюда?

     - Я? Из принципа. Я вот чем больше на наше общество смотрю, тем больше ненавижу. Страну ненавижу - дурную такую, а особенно народ. Впрочем, что есть страна? Она и есть народ, который ее населяет. Ненавижу! Тупые, как стадо баранов, куда погнали, туда и побежали. Загоняли их в светлое коммунистическое будущее, бежали и блеяли от радости. Сейчас их загоняют в светлое капиталистическое будущее, и опять бегут и блеют, и не думают о том, что, пока добегут, большая часть передохнет. А кучке выживших все блага цивилизации и достанутся. Да над нами все страны ржут, страна дураков! А я не отождествляю себя со стадом! Я – сам по себе! А значит – сатанист, потому что все эти бараны в бога верят. А я даже в этом на них походить не хочу!

     - Все вы рассуждаете, исходя из эмоций, - с тонкой улыбкой снисходительно заметил «ботаник». – а я примкнул к сатанизму, исходя из умозаключений. Если за ходом своих мыслей следовать, до такого додуматься можно! Будем знакомы, - повернулся он к Максиму, - Игорь. Биоэнергоинформатик.  Аспирант. Пишу кандидатскую.

     - Меня зовут Вадим, - представился молоденький парнишка с пытливым взглядом. – Я в меде учусь. Я не то, чтобы сатанист в чистом виде, я скорее искатель, меня все новое, неизведанное интересует.

     - Вот меня тоже притягивает всякое такое. – вступил в разговор серый, неприметный паренек очень маленького роста. Максим потом заметил, что он сильно хром. – Меня Леша зовут. Я ужасно интересуюсь магией, ну, всем мистическим. У меня здорово получалось духов вызывать, пока к ребятам не примкнул. А тут вообще роскошь – настоящая магия!

     - Ну, от твоего уродства тебя никакая магия не избавит! – грубо засмеялась единственная присутствующая среди сатанистов девушка.

     - Яра, как тебе не стыдно! – зарделся Леша.

     - Стыдно? Это ты меня к стыду призываешь, ты, сатанист?! Да для тебя не должно быть ничего святого!

     - Для меня свята моя личность! Мы здесь все – ярые индивидуалисты! Сатанизм учит – ты сам во главе угла! А ты мою личность пытаешься унизить!

     - Если даже и пытаюсь! Для меня важна моя собственная личность, а на всех остальных мне наплевать, как на стадо баранов! Только я не пытаюсь тебя унизить, я факт констатирую, ты – урод. Переспать, что ли, с тобой? Я с таким уродом никогда дела не имела, даже интересно.

     - Яра! – Леша покраснел до слез. – Это не по-товарищески!

     Все засмеялись.

     - Я в ваших философиях не очень разбираюсь, - как кошка потянулась рыжая Яра. – Я с сатанистами потому, что мне одно место в их учении очень близко – это где сказано, что смысл жизни в том, чтобы доставить себе всяческие удовольствия. Я и доставляю… - она по-кошачьи зажмурилась, насмешливо поглядывая на мужчин зелеными глазами.

     В дверном проеме показался Демон.

     - Я жду вас, - произнес он замогильным голосом. Максим невольно улыбнулся, все это напоминало ему игру в «фэнтези». Однако другие сделались серьезны и как-то странно отчужденны. Они достали  все из того же комода черные балахоны, облачились в них, натянули на головы капюшоны. «Как монахи-капуцины», - отметил про себя Максим. Ему торжественно протянули белый балахон. Неловко путаясь в нем, он кое-как напялил его на себя. Все чинно проследовали во внутреннюю часть подземелья. Войдя предпоследним - последней вошла Яра, Максим увидел квадратную длинную комнату без окон, с земляным полом и стенами. Под потолком проходила труба, с которой равномерно капала вода. Свет падал от многочисленных свечей, установленных на возвышении. «А вот и сцена, где будет происходить сам спектакль», – насмешливо подумал Максим, его не отпускало ощущение игры для взрослых.  Собравшиеся встали вдоль стен, на возвышении находился только Демон. Яра медленно прошла мимо присутствующих, поднялась на помост и вдруг скинула  балахон. Черное одеяние медленно сползло на пол, обнажая белое тело, которое при свете свечей показалось ослепительно прекрасным. Рыжие кудри струились по точеным плечам. Яра медленно легла так, что свечи окружили ее тело.

     - Шемхамфорам! – воскликнул Демон, воздевая руки.

     - Шемхамфорам! – повторили за ним сатанисты.

     Затем Демон сделал знак Максиму подойти. Максим подошел. Демон поставил на живот Яры бокал. От прикосновения холодного стекла живот девушки содрогнулся, груди всколыхнулись. Демон взял его руку, занес над бокалом и, взмахнув невесть откуда взявшимся ножом, резанул по запястью. Максим вздрогнул от пронзительной боли. Кровь закапала в бокал. Горячая кровь согрела холодное стекло на животе Яры и та замерла, зажмурив глаза. Кровь все капала, рука немела, Максим молчал. Наконец Демон отпустил его. Максим машинально прижал рану к губам.  Демон тем временем налил в бокал красного вина, бросил туда какой-то порошок, взболтал полученную смесь, пригубил сам, дал пригубить Максиму. Затем приподнял голову Яры, влил несколько капель ей в рот, обошел всех присутствующих, каждый из которых делал несколько глотков. После этого Демон вынул из баночки причастие и поднес к нему пламя свечи. Причастие сгорело…

 

 

 

                                    Глава 6.

    

 

 

       

           - Инга, здравствуй! Боже мой, как я рад видеть тебя! Честно говоря, я уже не надеялся… Ты ведь сказала, что не вернешься!

         - Здравствуй, Максим! Как видишь, я вернулась. О, это целая история!

        Максим и Инга стояли посреди тротуара. Они случайно столкнулись на улице. Значит, она приехала! Впрочем, этого и следовало ожидать: этот рассказ об экстрасенсе – чистый бред. Но до чего хороша! Уверена в себе, спокойна, умиротворена. Вот если бы его мятущейся душе эти качества! А главное – работает! Магия работает!

       -   Ты должна рассказать мне эту историю!

       - Прямо здесь? – улыбается – это обнадеживает.

       - Ну, если ты не торопишься, давай посидим где-нибудь.

       - Давай.

       Они зашли в близлежащее летнее кафе, заняли столик. Максим купил две чашечки кофе и плитку шоколада. Потом не удержался и взял еще два бокала красного вина.

       - А это зачем? – удивилась она.

       - Выпьем за встречу! И за твое возвращение!

       - Да… - Она сделала глоток. - Честно говоря, уезжая отсюда, не думала, что вернусь.

       - Рассказывай! У меня такое предчувствие, что тебе есть, о чем рассказать.

       - Еще бы! Ну, слушай… Как ты помнишь, у меня был билет в один конец. Я приехала в Москву рано утром и сразу же отправилась искать его институт. Нашла. Поднялась в приемную, спросила его. А дальше… Я ожидала всего, что угодно - сцен, объяснений, возможно, недоумения, изумления. Но - его просто не было. Мне сказали, что он уехал в Америку и вернется только через месяц. Я не помню, как я вышла на улицу, мне сделалось дурно, ноги подкашивались, словно были ватные. Я села прямо на ступеньки. Идти в этом огромном чужом городе мне было абсолютно некуда. Эх, Макс, если бы ты знал, как это страшно, когда некуда идти!.. И домой я уехать тоже не могла, у меня же совсем не было денег, кроме какой-то мелочи, которой не хватило бы даже на скромный обед… Так вот я сидела на ступеньках и не знала, что делать. Честно, не знала… Не сразу я услышала, как кто-то меня окликает. Повернулась, надо мной стоит девушка и внимательно меня рассматривает.

     - У вас что-нибудь случилось? - спросила она.

     - А вам что за дело? - вопрос прозвучал резко, но я не люблю, когда в душу лезут.

     - Наверно, я кажусь вам назойливой. Но я вижу, что вам плохо, а мне хочется вам помочь… Что случилось?

     Она так участливо на меня смотрела, что я поверила ей и рассказала… ну, правда, выдуманную историю. Не такая же я дура, чтобы выкладывать посторонним людям мои секреты. Я ей сказала, что приехала в Москву из далекого сибирского города к любимому человеку, чтобы выйти замуж. А он меня бросил. И вот я осталась одна-одинешенька без знакомых, без денег. Она - ее звали Галина - внимательно меня выслушала и пригласила к себе. Я поначалу удивилась - как это она приглашает к себе первую встречную? Но потом я поняла, в чем дело. Галина принадлежит к обществу «Новый век». Свою трехкомнатную квартиру она отдала своим собратьям по убеждению, чтобы было, где собираться. В одной комнате живет она, в другой - обязательно обитает кто-то еще, в третьей - совершенно пусто. В ней проходят семинары.

           - Что же это за «новый век» такой?

           - Сейчас объясню. Понимаешь, эволюция бесконечна. Человек совершенствуется, начиная от обезьянопоподобного существа и заканчивая богоподобным. Это происходит этапами. Много тысячелетий человек находился на одном этапе. Да что говорить: вся наша цивилизация - один из этапов в бесконечной цепочке эволюции, когда гомо сапиенс, достигнув определенного уровня развития… - Максим смотрел, как двигаются ее крупные и сочные губы, бордовые, как венозная кровь, и ему было столь же мучительно смотреть на них, как если бы он терял свою кровь каплю за каплей: тело обмякло, голова закружилась…

          - … Макс, ты меня слушаешь? Ну, так вот. Приближается этап, когда человек сможет перешагнуть на следующую ступень эволюции. Словом, приближается Новый век, Новая эра. И такие люди, которые уже поднялись над толпой, есть сейчас. Эти люди - они опережают время.

          - Все это я уже слышал…  - Максим с трудом отвел глаза от ее губ, опустил их, но тут же взгляд споткнулся, да так и остался лежать у ее ног, смуглых и стройных.

          - От кого?

          - Неважно… Думаешь, ты одна такая умная? Лучше расскажи, как они опережают время. В чем…

          - У них появляются сверхъестественные способности, открываются чакры…

          - Что открывается? - взгляд медленно пополз вверх, змеей обвиваясь вокруг тонкой талии.

          - Чакры. Вот что. Например, если откроется чакра на лбу, человек становится ясновидящим… 

          - Получается, что экстрасенсы – люди нового века? А то, что их сейчас – как собак нерезаных, значит, что этот новый век близко?

          - Ну да, эра водолея. Она приближается, она уже близко…

          - Может быть, ты тоже относишься к этим новым людям?

          - Ну, ты мне льстишь. Мне до них далеко, конечно. Хотя я всегда подозревала у себя сверхъестественные способности. Их только надо развить. Вот для этого и необходимы семинары, которые я посещала у Галины.

          - Чем же там занимаются?

          - Медитируют… Ой! Это так не расскажешь…  Галина приютила меня. Я прожила у нее неделю. Она собрала мне денег на билет. И это еще не все. Пока я жила у нее, она обучила меня азам экстрасенсорики. И выдала мне диплом. Так что я вполне могу практиковать.

          - И все это совершенно бескорыстно?

          - Конечно!

          - Не верю.

          - Понимаешь, там совершенно другие люди, другие отношения.  Они не просто приютили меня, дали денег, обучили, но еще и доверили мне здесь, в Барнауле, открыть филиал их движения. Я должна буду выйти на их представителя в Новосибирске, и он мне поможет.

           - Вот оно что! С этого и надо было начинать, даром-то ничего не делается.

           - Прозаический ты человек, Макс… Ну, рассказываю дальше. С тем дипломом, который мне дали, я смогла найти работу. Я устроилась напарницей к экстрасенсу Жуковскому. Не слышал?

            - Нет, не доводилось.

            - Если тебе интересно, я могу пригласить тебя. Посмотришь, как он работает. Интересно?

            - Еще бы!

          Максим понял, что он опять влюблен.

         Он не знал, что можно быть таким счастливым. Утром он проснулся - и улыбнулся новому дню, новой жизни. Утренний кофе показался ему особенно ароматным, когда он вышел на улицу, прохладный воздух опьянил его, как вино.  Он с нетерпением дождался конца рабочего дня и отправился к Дому культуры, где практиковал экстрасенс Жуковский, которому помогала его возлюбленная. Он поднялся на второй этаж, прошелся по пустынному коридору, остановился возле двери с табличкой «В.Д. Жуковский. Экстрасенс». «Вот так - скромно и со вкусом» - подумал Максим и отворил дверь.

       Он очутился в просторной комнате, которую арендовал Жуковский. Вдоль одной стены он увидел сидящих на стульях пожилых женщин, с благоговением смотрящих на своего целителя. Проследив за их взглядом, Максим увидел у другой стены сидящего спиной к окну мужчину лет пятидесяти, бородатого брюнета, грива которого была значительно изъедена сединой. Рядом с ним сидела Инга. Она кивнула Максиму, прошептала напарнику: «Это ко мне». Жуковский снисходительно кивнул головой. «Проходите, мы скоро закончим». Заметив свободный стул, Максим сел и от нечего делать стал наблюдать за работой экстрасенса и его напарницы. Жуковский пригласил одну из ожидавших своей очереди пациенток. Она робко подошла, села рядом с ним.

          - Вы принесли то, что я вам говорил?

          - Я принесла воду.

          - Хорошо. Значит, будем заряжать воду. А вообще, Зинаида Петровна, как вы себя чувствуете после прошлого сеанса?

          - Спасибо, лучше я себя чувствую. Аппетит лучше стал, могу рыбу есть, ну, я раньше не могла… И другую пищу… Только печень болит по-прежнему…

          - Где болит? Здесь? - широкая ладонь экстрасенса нависла над тем местом, где у пациентки должна была располагаться печень.

          - Так-так-так… - хитрое лицо Жуковского сделалось глубокомысленным и сосредоточенным. - Чувствую! Чувствую! - неожиданно он заговорил замогильным голосом. Зинаида Петровна сжалась, растерянно оглядываясь. Другие женщины сохраняли подобострастное молчание. - Чувствую сгусток черной энергии! В печени!

          - Ой, милый, что ж мне делать-то?

          - Будем лечиться… - Жуковский забормотал что-то, делая кругообразные движения. - Народная целительница, мне нужна ваша помощь, - а это он уже обратился к Инге. Та с видом серьезным и сосредоточенным также стала водить руками.

          - Стоп! - неожиданно экстрасенс прервал священнодейство. - Стоп! Оборвалась связь с космосом! Минуточку, сейчас я ее восстановлю. - Жуковский поднял голову и закричал, обращаясь к потолку, от чего женщины в ужасе сжались. - Эй, там! Восстановите связь, я вам говорю! … Что? Ну, давайте, давайте… Я с космосом по-свойски, - заявил он женщинам, почему-то подмигивая. - О! А вот и связь восстановилась… Давайте продолжим.

        Через некоторое время он убрал руки и повернулся к Инге:

         - Вы почувствовали, что сгусток дурной энергии стал меньше?

         - Да, конечно, она сильно разжижилась.

         - Ну вот. Зинаида Петровна, берите воду, пейте ее перед едой. Жду вас через три дня… Инга, раз к вам пришли, можете идти. С этими женщинами я поработаю и без вас.

       Они вышли на улицу.

         - Ну, что скажешь? – спросила Инга. – Как тебе Жуковский?

         - Шарлатан он, этот твой Жуковский.

         - Какой ты все-таки ограниченный! Тебе не дано понять… А! что с тобой говорить… Ну, бывай!

         - Я провожу.

         - Не надо.

         - Но, можно, я тебе позвоню?

         - У меня нет телефона.

         - Зайду.

         - Нет, не стоит. Пока!

         И она ушла. Гордая и недоступная.

 

 

                                      Глава 7.

 

 

 

     Вечером Максим отправился к сатанистам. Он спустился по грязной, заплеванной лестнице в подвал, простучал условленный сигнал. Ему открыл Демон. Вся компания оказалась в сборе, кроме Яры. Маленькая каморка в подземелье утопала в синеватом дыме – курили цигарки из свернутой бумаги. «Анаша», - догадался Максим.

     - Здорово, Макс, - поприветствовал его Сергей. – Будешь травку?

     - Буду.

     Сергей оторвал клок бумаги, насыпал на него порцию анаши, ловко свернул.

     - Держи!

     - По какому случаю гуляем?

     - Демон где-то раздобыл.

     - Все для вас, дети мои. – ухмыльнулся Демон. – Наслаждайтесь!

     Максим раньше пробовал анашу. Ему говорили, что эффект он нее – тысяча и одна ночь. Некоторые даже умудрялись на голой стене кино смотреть, но он никакого удовольствия не ощущал, кроме малоприятного опьянения, переходящего в похмельные ломки. Поэтому его не тянуло к наркотикам. Впрочем, один раз Сергей затащил его в логово наркоманов. Это была очень запущенная хрущевка, имевшая нежилой вид из-за почти полного отсутствия мебели. Единственное, что стояло на кривых ножках вдоль стен с отваливающимися обоями, это пара стульев, тахта, трехногий стол. Хозяин притона – неприятный тип, очень худой, желтый, с глазами загнанной собаки, предавался пороку исключительно из острого нежелания находиться в окружающем его мире, испытывая мучительную потребность уходить в мир иной. В который он в конце концов и ушел несколько месяцев спустя, а наркоманы перебазировались в другое место. Максим видел, как варится дурь в обугленной кастрюле, видел шприц, переходящий по кругу и вспарывающий измученные распухшие вены, видел, как затуманивались глаза его знакомых, какие чужие, застывшие лица делались у них, словно они уже вычеркнуты из списка живых. Через некоторое время одни вповалку лежали на полу, другие так и оставались сидеть, привалившись спинами к стене с засаленными обоями, поникнув головами… Нет, такое удовольствие не для него! Во-первых, он знает этих ребят – они неудачники по жизни. Им страшно, неуютно и одиноко в этом мире. Они – собратья по несчастью – нашли друг друга в этом чужом и враждебном мире, из которого при помощи одного шприца помогают друг другу уйти. Хотя бы на время. Он – не такой. Он желает быть хозяином жизни, чтобы все – для него: поклонение толпы, деньги, красивые женщины, по крайней мере одна из них… Во-вторых, его оттолкнула неэстетичная обстановка, в которой все это происходило: нищая хата, убогий быт, и эта обугленная кастрюлька, и этот ржавый шприц… Нет, он не против порока. Если порок доставляет удовольствие – пусть будет. Но он за эстетичный порок, за порок, воспетый Оскаром Уайльдом. Пусть будет выход в другой мир, пусть будет. И неважно, какой это мир – мир ли фантазии, или астральный мир. Но пусть будет роскошь, пусть будет аромат цветов, пусть горят свечи… А здесь, в этом подвале – много ли роскоши? Но здесь нет и порока. А трава, а поклонение сатане? Это не порок. Кто сказал, что – хорошо, а что – плохо? И то, что хорошо, для меня, может быть плохо для другого… Так что есть добро? А что – зло? И есть ли оно вообще? Лев, поедающий лань, - это добро? Люди, гибнущие от слепой силы стихии, например, от землетрясения, это – добро? Или зло? Что это? Голова закружилась. А все-таки главное – это ты сам. То, что хорошо для тебя – добро, то, что плохо – зло. Найди свое место в этом мире, не будь съеденным более сильным, не  становись жертвой. Будь! Просто будь! Это уже много. А на остальное, и на остальных – плевать.

      - А ты как считаешь, Максим? – из состояния оцепенения его вывел Сергей.        Оказалось, что все общество оживленно обсуждало важное для них всех событие.

     - А что такое?

     - Да мы про Лешку.

     - А что с ним? – тут только Максим заметил, что нет серенького, незаметного Лешки.

     - Дак ведь Лешки нет!

     - Ну, так придет.

     - Макс, на тебя трава так действует? Ты что – ничего не слышал?

     - Да что такое?

     - Лешка прыгнул с девятого этажа.

     - И что? – задал Максим дурацкий вопрос.

     - Что? Все…

     - Когда?

     - Сегодня ночью.

     - Успокойтесь, ребята! – вступил в разговор Демон. – К этому событию можно отнестись двояко… Сатанизм – религия сильных личностей, религия победителей. В этом мире победителей, а не в том. Значит, он мог уйти из жизни, спасовав перед ней. Тогда он слабак. Туда ему и дорога. А  можно посмотреть на это по-другому. Его поступок можно рассматривать, как жертву нашему господину. Ну, я, к примеру, пальцы отрубил, а он… Тогда он сейчас не просто – там, он там среди сильнейших духов. В конце концов каждый имеет право выбора.

     - А по-моему он был просто шизик, мир, конечно, его праху… - тонко улыбнулся «ботаник» Игорь. – Я это давно заметил, когда его россказни про духов слушал. Мне, к примеру, никогда духи не мерещатся.

     - В общем, один из нас доигрался, - мрачно изрек Аркаша.

     - Боишься? Иди, тебя никто не держит, - нахмурил брови Демон. – Вообще я вижу, что вы слишком близко к сердцу принимаете это событие. Если кто-то еще боится – уходите, не держим.

     - И уйду, - с вызовом ответил Аркаша. – Мне, если честно, ваша магия вообще никак… Конечно, психология мне ваша близка – избранность, отдельность от толпы. Я толпу ненавижу! Но эти опасные игрушки – не для меня.

     - Тоже боишься, что крыша поедет? – усмехнулся Антон.

     - А хочешь, я тебе твое будущее предреку? – прошипел Демон. - Ты на кого учишься – на экономиста? На финансиста, так? Вот ты с этой толпой и сольешься, и будешь по ее правилам играть.

     - Я буду деньги зарабатывать, - огрызнулся Аркаша. – А у кого деньги – у того власть. Поэтому толпа будет по моим правилам играть. А не по вашим, слышите! Что такое ваша магия? Можно ее пощупать? А деньги можно! То-то! Пока, ребята!

     Аркаша встал и вышел, гордо закинув голову.

     - Испугался – это естественно, - пожал плечами Демон. – Я всегда чувствовал, что он – не наш. Больно лощеный. Говорит, что выше толпы, а сам – ой, как мнением этой толпы дорожит. Ну его! А, может, кто-то еще хочет нас покинуть? – Демон обвел всех воспаленным взглядом, вопросительно останавливая взгляд на лице каждого.

     - Я с тобой, Демон! Мы – сила! – развязно сказал Сергей.

     - Разумеется, с тобой, - пожал плечами «ботаник».

     - С тобой… Все это ужасно интересно! – напряженно хихикнул «искатель».

     - С тобой – мое познание истины еще не окончено, - изрек теолог Антон.

     - С тобой. Мне магия нужна, - вздохнул Максим.

      В этот момент вошла Яра и, следом за ней  незнакомец. Впрочем, Максиму его лицо показалось знакомым.

     - Здорово, мужики! – хрипло поздоровалась Яра. - А что, Аркашка покинул нас?

     - Ну да, испугался за свою крышу. Боится, что крыша у него поедет, как у Лехи.

     - Да, Леху жалко, - кивнула Яра. – Так я и не осчастливила его – не переспала с ним. Жаль, такого урода в свою коллекцию не получила.

     - Будут еще в твоей жизни уроды, - улыбнулся Игорь. – Уж кого, кого, а уродов будет предостаточно. Наш мир в основном состоит из уродов.

     - Один ушел, другой пришел, - заявил Демон. – Вот, прошу любить и жаловать – Арсений.

     Новичок пожал всем по очереди руки. «Какое странное лицо, - подумал Максим, - совершенно не для этой компании. Как будто Иисус… в преисподней».

     - Ладно, хватит болтать – хозяин зовет, - Демон поднялся. – На что сегодня обратим внимание?

     - Мне одна шлюха жизнь отравляет, - сверкнув зелеными глазами,  прошипела Яра. – Предлагаю заклинание на уничтожение врагов.

     - На полное уничтожение? – уточнил Демон.

     - Все равно, - пожала Яра плечиками. – Вот, я ее фотку принесла.

     Она показала фотографию, на которой была изображена хорошенькая смеющаяся девочка.

     - Ничего девочка, я отказываюсь против нее колдовать, - сказал «искатель».

     - Да ну вас! Сатанисты называются, - поморщился Демон, - Сантименты бабские!

     - Шучу, шучу! Я для Ярочки на все готов.

     - То-то же! Яра, по фотографии эффект не тот. Ты сама-то думала – сколько фотографий звезд! Миллионами растиражированы. Думаешь, мало у них врагов? Мало желающих над фотографией поколдовать? А они живут да процветают.

     - Я еще куколку принесла, - Яра достала тряпочную, неумело сшитую куклу.

     - Сама шила? – усмехнулся Антон.

     - А кто ж еще?

     - Давай сюда! Это лучше, - Демон забрал куклу и фотографию. - У кого еще какие пожелания?

     - У меня, - Максим смутился.

     - Да ну, не робей! Мы же сверхлюди! Каждое наше желание – закон. Для нас нет ничего постыдного.

     - Хочу вызвать вожделение.

     - Что, так не получается? – хихикнула Яра.

     - Спокойно! – властно прервал ее Демон. – Все нормально, Макс, поможем.

     Удар гонга возвестил, что черная месса началась. Ребята в длинных плащах вошли в ритуальную комнату.

     Огоньки свечей нервно рассеивали темноту. Голая Яра заняла свое место.

     - Да здравствует сатана! – провозгласил Демон. Присутствующие повторили. Поворачиваясь против часовой стрелки, Демон указывал ножом на четыре стороны света и вызывал принцев ада: с юга – сатану, с востока – Люцифера, с севера – Белиала, с Запада – Левиафана…

     … И пили из кубка экстаза, и втыкали иголки в куклу, к голове которой была привязана смятая фотография, и ругались нецензурно, искусственно вызывая в себе вспышки ярости, и желали ничего не подозревающей жертве все гадкое, что только в голову могло придти… Наконец, Демон провозгласил:

     - Итак, свершилось…

     Затем перешли к Максимовой проблеме. Его подвели к Яре, которой на лицо накинули прозрачную черную ткань. Демон велел ему представлять, что это не Яра, а объект его вожделения. А сам бормотал слова заклинания:

     - Предстань передо мной, о великое отродье бездны и яви свое присутствие! Все мысли устремил я на раскаленный шпиль, что светится вожделением… С шестой башни сатаны да пребудет знак, что воссоединится с теми, что пылают внутри, и подвигнет тело, вожделенное мною… И да станет видение мне реальностью!

    Максим смотрел на обнаженное женское тело, представлял себе Ингу и задыхался от охватившего его желания при виде нежной груди, шелковистой кожи, плоского живота с торчащим пупком… Он так явственно представил ее, что, когда с головы лежащей девушки сорвали черную вуаль, и он вместо черных прямых волос увидел рыжие кудри, а вместо бледного лица с темными глазами и чувственными губами – вульгарное кукольное личико Яры, его охватило разочарование, почти тоска, настолько велика была власть воображения…

     Когда он возвращался домой, на ум пришли слова: «Если имеете веру, то можете и гору сдвинуть».

     - Я имею веру! Я верю, я свято верю! – воскликнул он, остановившись посреди улицы, как вдруг другая мысль вытеснила первую: «Это же из Библии! А кто ты?»

     - Все равно верю! – стиснув зубы, прошипел Максим и побежал к ней, чтобы убедиться, что магия всесильна.

     Он был уверен в силе магии, и эта уверенность наполнила его радостным предчувствием. Приближаясь к ее дому, взбегая по лестнице, он повторял про себя:

     - Главное – не сомневаться! Магия – это действенно! Я – всесильный маг, я – волшебник! Я – властелин мира! Мне подвластно все!

     Остановившись под ее дверью, он перевел дух, постучал. Сначала никто не открывал. Испугавшись, что ее нет, он начал тарабанить, что было силы. Послышались шаги, и дверь стремительно отворилась. На пороге стояла она.

     - Ты? Что тебе?

     Он хотел что-то сказать, но то, что предстало его глазам, оказалось так неожиданно и неприятно, что он так и остался молча стоять. Начать с того, что Инга была почти в неглиже –  короткий халатик, который она стыдливо запахивала на обнаженной груди. А позади нее стоял – экстрасенс Жуковский, выпятив черную с проседью бороду и прищурив маленькие хитрые глазки.

     - Я вижу, к тебе пришли, - поспешил он прервать неловкое молчание. Обошел Ингу, засунул ноги в сандалии, ловко поправил задники и вышел. Максим тут же вошел, почти толкнув выходившего Жуковского, захлопнул дверь.

     - Что он здесь делал?

     - Какое тебе дело? Чего это на тебя нашло – зачем ты появился? Так некстати!

     - Нет, ты мне скажи – что он здесь делал?

     - Я не обязана перед тобой отчитываться, но – ладно, скажу: я влюблена в него! И пригласила его, чтобы… чтобы… А ты помешал! А мне столько трудов стоило затащить его к себе! Этот Жуковский – крепкий орешек. Знаешь, сколько женщин хотят его?

     - Его? Да он старик!

     - А мне нравятся такие мужчины! Понял? Он – чертовски умен, талантлив, он – не такой, как все вы! А ты – ты все испортил.

     - С ума сошла! – Максим схватил ее за руки, развел их в разные стороны, халатик распахнулся, обнажая ее прекрасное смуглое тело, гораздо более прекрасное, чем бледное тело Яры. – Ты хотела, чтобы все это досталось ему?! Этому старому хрену! Ну нет!

     - Ты что – спятил?!

     - Ты меня хочешь, ты просто сама не поняла, что ты меня хочешь! Но сейчас ты все поймешь!

     Он схватил ее на руки, повалил на кровать. И получил такую пощечину, что руки его разжались на миг, но ей этого мига достаточно было, чтобы схватить чашку с водой, стоящую тут же и выплеснуть в него, а затем еще и отвесить этой же чашкой здоровенную затрещину.

     - Убирайся! – процедила она сквозь зубы.

     Оказавшись на улице, он бросился бежать к Демону.

     Демон жил в том же доме, где собирал свих единомышленников для дьявольских сеансов. Максим бегом поднялся на девятый этаж – лифт не работал. Он запыхался, поэтому, когда Демон открыл дверь после его отчаянного звонка, он почти без сил упал ему на руки.

     - Макс, что случилось? Да что с тобой? Ты весь мокрый… Ого, да у тебя шишка на лбу. Рассказывай, в чем дело!

     - Неужели это все неправда?

     - Да что – неправда?

     - Магия!

     - Правда. Магия не может быть неправдой. Она существует независимо от нас с тобой… Для начала успокойся. Смотри, чем я угощу тебя.

     Демон усадил Максима на диван, ушел и вернулся с самокруткой.

     - На-ка, курни!

     Максим затянулся, почувствовал, как постепенно по телу прокатывается расслабляющая волна.

     - Успокоился? Теперь рассказывай.

     - Я сразу же после сеанса пошел к ней.

     - Так.

     - Я застал ее с мужчиной.

     - Так.

     - Я схватил ее, чуть не изнасиловал, но она не захотела меня!

     - Так это она саданула тебя по голове? Ну-ну.

     - Как же так, Демон? Я верил, что магия поможет!

     - Ну, после первого сеанса редко помогает – это раз. И потом – что за мужчина был с ней? Не забывай, что наши желания сталкиваются с желаниями других людей, а там уже – чья магия пересилит.

     - Точно!

     - Что -  точно?

     - Он же экстрасенс!

     И Максим рассказал Демону о Жуковском.

     - Ну, вот! А ты уже чуть было в магии не разуверился! Еще несколько сеансов…

     - Я не доживу! Я умираю! Знаешь, это как наркотик, попал в зависимость – и начались ломки. Я не доживу!

     - Куда ж ты денешься?

     - Нет, я не доживу! Я хочу ее!

     - Вот прямо так – вынь да положь?

     - Прямо так! Я не желаю ждать! Я не желаю, чтобы кто-то не повиновался мне!

     - Вот это по-нашему… Ну, слушай. Можно усилить действие. Но для этого надо вот что… Надо пойти на кладбище ночью, разрыть свежую могилу, достать мертвеца и отрезать часть его тела.

     - Сделаю!

     - Подумай – ночью, на кладбище…

     - Ерунда!

     - Тело разлагается, воняет, в нем копошатся черви…

     - Плевать! Лишь бы помогло!

     - Ну, тогда, если не поможет, такой же кусок тела у меня вырежешь. Но только будь уверен – поможет. Это очень сильное средство. Верняк!

     А на другой вечер был концерт. Максим как следует накурился анаши перед выступлением. Он был взбудоражен, несчастлив, растерян.

     - Макс, что с тобой? – спросил Сергей.

     - Ничего.

     На сцену вышли, как обычно, со свечами. Зал встретил выход музыкантов свистом и сдержанными криками, когда  на сцене появился Максим, толпа взревела. Раньше такой горячий прием обрадовал бы, теперь же только болезненно стеснило грудь. Максим сегодня превзошел себя. Он не пел – кричал, надрывая мышцы шеи, он хрипел, визжал, катался по сцене. Ему хотелось освободиться от чего-то тяжелого, теснившего грудь, мешавшего дышать, спазмом сводившего горло. Зал неистовствовал вместе с ним.

     После концерта за кулисы набилось много народу – были тут завсегдатаи его концертов, были и новые лица.

     - Макс, как классно! Такая энергетика сегодня  перла от тебя!

     Его, уставшего, обессиленного, усадили в кресло, кто-то услужливо протянул бутылку пива, кто-то зажег сигарету. Толпились тут и девочки. Они смотрели на него с нескрываемым вожделением. Особенно одна – беленькая, в короткой юбке… Хорошенькая!

     - Макс, это Юля, - представил ее Сергей. – Она с тобой давно познакомиться хочет.

     - Я твоя давняя поклонница, - говорит Юля взволнованно, - можно автограф?

     - Можно. Где?

     Она слегка обнажила грудь.

     - Здесь.

     - Ну, это несерьезно, до первой ванны.

     Он расписался на голой груди. На некоторое время это возбудило его.

     - А пойдемте гулять ко мне! – предложил кто-то.

     - Пойдемте! Деньги на бочку! – Толпа воодушевилась.

     - Пойдем? – Юля прижалась к нему, снизу вверх заглядывая ему в глаза.

     И опять стало так тоскливо, так больно! Он с отвращением оттолкнул от себя девушку.

     - Я никуда не пойду. Всем пока!

     - Ну, как же так, Макс? Как без тебя?

     Но он поспешно вышел, а, оказавшись на улице, побежал. Ему казалось, что сама судьба увлекает его.

 

 

 

 

 

                                       Глава 8.

 

 

     Когда он добрался да кладбища, наступила ночь. Фонарь у центральных ворот тускло освещал дорогу, ведущую в город мертвых, печальные кресты и памятники, пышные венки на свежих могилах и сухие заросли сорняка на старых… Максим подошел к воротам, неуверенно толкнул – закрыто. А вот и замок. Он медленно побрел мимо решетчатого забора, удаляясь от света, в темноту.

     - Господи! Что я делаю здесь? Зачем я здесь? – взорвалась в мозгу мысль.

     - Господи? Поздно Господа вспоминать… - шевельнулась другая.

     - Может, вернуться, пока не поздно? – насторожилась третья.

     - Поздно! Я должен сделать это! Я должен…

     В этот момент Максим заметил в заборе отверстие. Он протиснулся в него и очутился на кладбище.

     - Теперь по-быстренькому – и дело сделано. Я – маг. Мне все подвластно, Главное – победить себя. Свой страх.

     - Или свои грехи, - насмешливо пробормотал чей-то голос. Максим  резко обернулся. Темнота, бледный свет луны на оградках могил и листьях деревьев.

     - А зачем побеждать грехи? – пробормотал Максим. – Грехи – они и есть источник наслаждения. А без грехов – не жизнь. Что, не так разве?

     - Так, - глумился голос. – Ты чертовски прав, как всегда. Твоей логике, твоему здравому смыслу можно только позавидовать. Именно этот твой безупречный здравый смысл привел тебя ночью на кладбище, именно благодаря ему ты бродишь в промокших кроссовках среди могил.

     - Мне это надо, - возразил Максим. – Я свято верю в магию, в оккультизм. Свято верю! И хочу воспользоваться тайной для своих целей.

     - Супер-оригинально! Ты, человек, для которого нет ничего святого, свято веришь? Свято?

     - Не цепляйся к словам! Кто ты, собственно говоря? Ты – это я. Ты – мой внутренний голос. Ты – та частица меня, которая трусит. Ты – обыватель во мне. Тебе волю дай, ты будешь сидеть сложа руки и толстеть от пива. И ничего не добьешься в этой жизни!

     - Насколько же ты в себе не уверен, если успеха в жизни ты хочешь добиться при помощи магии. А что – своих сил, своего ума не хватит?

     Эта мысль настолько поразила Максима, что он резко остановился.

     - Нет, я могу! – прорычал он, начиная злиться. – Я все могу! И магия поможет мне! А почему я должен отказываться от магии? Почему я должен отказываться от тайного знания?

     - Значит… - прошелестел голос.

     - Заткнись! – тут же ответил Максим.

     Однако надо было что-то решать. Избавившись от странного голоса, он огляделся. Оказалось, что двигается он в сторону центральных ворот. Вдалеке замаячил желтый свет фонаря. «Надо найти свежую могилу», - подумал Максим, вытащил зажигалку, посветил. Да, возле самой ограды он заметил несколько свежих холмиков, с временными треугольными плитами, щедро усыпанных венками и цветами. Он облюбовал могилу, над которой возвышался   деревянный крест.

     - Ага, христианин… Ну, ты мне и нужен, тебя мне сам бог велел… Тьфу ты, сам дьявол… - произнеся мысленно имя Князя тьмы, он почувствовал какую-то дьявольскую уверенность, и, ухмыляясь, двинулся к могиле. Он разбросал венки, сел на колени и принялся копать, загребая голыми руками мокрую землю. Естественно, вручную дело продвигалось медленно. Тогда Максим с большим трудом выдернул из могилы крест и стал ковырять землю им, нажимая на поперечную рукоять, как на край лопаты. Рукоять скоро сломалась. Он отбросил крест, снова стал копать руками.

     Он не сразу заметил приближающийся к нему свет. И только когда грубый голос окликнул его:

     - Ты чего это безобразничаешь, сволочь? – Он вздрогнул, обернулся. К нему подходил пожилой кряжистый человек с фонариком.

     - Сейчас милицию вызову, - сурово пообещал незнакомец и легко, играючи,  пнул Максима по коленям.  Тот немедленно повалился, от острой боли перехватило дыхание. Мужчина некоторое время постоял над ним, но, видя, что хулиган оказался слабаком, что он катается по земле, корчась от боли и не пытается оказать сопротивление, потерял бдительность, подслеповато щурясь, достал рацию, стал колдовать над ней, очевидно, пытаясь вызвать милицию… Несколько мгновений Максим чувствовал себя раздавленной букашкой, поверженной жертвой. «Жертвой? Ты думаешь, ты победил меня? Никто не может победить меня! Тем более теперь, когда я под защитой Князя мира сего! В этом мире правит Князь тьмы, а потому – моя взяла!» - эта мысль молнией пронеслась в мозгу, Максим зло прищурился, схватил сломанный крест и острием с силой воткнул его в шею злополучного сторожа. Тот упал. Фонарик потух. Резкая темнота с силой ударила по глазам. Прежде всего Максим на ощупь нашел в траве шипящую рацию, растоптал ее, затем, немного привыкнув к темноте, подошел к неподвижному телу, вынул кол и еще несколько раз вонзил туда, где светлела шея. Отшвырнул крест, выпрямился. Сторож не двигался. И тут до искателя приключений стал доходить смысл происходящего. Он опустился на колени перед недавним противником, нащупал руку, пощупал пульс. Пульс не прощупывался.

     - Как – и это все? – отчаянно завопил внутренний голос. – И уже ничего нельзя поправить? Господи! Дай мне вернуться на пять минут назад…

     - Поздно! Надо было раньше думать, - спокойно возразил кто-то невидимый. – Но уж если назвался груздем… Или ты только на словах хозяин жизни?

     - Да как же это?..

     - Доигрался…

     В этот момент листва на деревьях зловеще зашелестела, и сначала закапал, а через минуту с неистовой силой и яростью хлынул дождь. Холодные струи привели Максима в чувство. Он поднялся с колен, быстро пошел, затем побежал.  За ним кто-то гнался, в этом не могло быть сомнений. Он слышал треск сучьев под чьими-то ногами, слышал прерывистое дыхание. Максим на ходу оглянулся – никого. Он побежал быстрее, споткнулся, упал, поднялся, опять побежал. Он задыхался, сердце готово было выпрыгнуть из груди. Неожиданно он увидел свет. Остановился, осмотрелся. Он стоял возле кладбищенской церкви. А свет горел в окне церковной сторожки. «Вызову помощь, может, ему еще можно помочь», - твердо сказал чей-то голос. «Да, да, конечно… Помощь…» Максим что есть сил затарабанил в дверь сторожки…

     Дверь открылась. На пороге стоял высокий худой парень с русыми, на прямой пробор, волосами, тонкими чертами лица и большим голубыми глазами с проницательным взглядом. Про таких говорят – «видит насквозь». Что-то знакомое было в его лице… Где-то он его уже видел.

      - Там… Там… - залепетал Максим, махая рукой в неопределенном направлении.

     - Добрый вечер, - спокойным мягким голосом доброжелательно поздоровался незнакомец.

     - Добрый вечер, - машинально ответил Максим.

     - Заходите, вы промокли… Страшный дождь!

     - Не могу… Там человеку нужна помощь…

     - По-моему, сейчас вам нужна помощь. Заходите!

     Максим повиновался. Он вошел в сторожку. Маленькая бедная каморка с белеными стенами, продавленным диваном, колченогим столом, на котором посапывал электрический чайник. На диване лежала раскрытая книга, которую незнакомец убрал в сторону. Где же он его видел?…

     - Присаживайтесь… Да, на диван. Максим, так, кажется, вас зовут?

     - Откуда вы знаете?

     - Но, позвольте, мы виделись. У Демона.

     - У Демона… А! Да…

     - Арсений. И, знаете, давайте на «ты». Мы одного возраста, как я вижу. Не люблю церемоний. Впрочем, как хотите.

     - Я тоже не люблю церемоний. Давай.

     - Сейчас я налью тебе чаю. И предлагаю раздеться. Без церемоний, раз мы оба их не любим.

     - Арсений, там, на кладбище, одному человеку очень нужна помощь.

     - А по-моему, там, на кладбище, уже никому не нужна наша помощь.

     - Он еще живой… Впрочем, я не уверен в этом.

     - Максим, вот чай. Вот сахар. Сейчас я включу обогреватель.

     Максим послушно разделся, повесил насквозь промокшую одежду на масляный обогреватель, сосредоточенно принялся прихлебывать обжигающий чай. Тепло подействовало на него расслабляюще. Он отставил пустую чашку, закрыл глаза. Его стало клонить ко сну.

     - Ложись, - услышал он сквозь сон, открыл глаза. – Да-да, ложись и поспи. Тебе надо отдохнуть.

     Максим лег, укутался покрывалом. Ему показалось, что он маленький мальчик, несчастный маленький мальчик, захотелось, чтобы его пожалели. Через миг он провалился в сон.

     Проснувшись, он еще не успел открыть глаза, как весь кошмар сегодняшней ночи предстал перед ним: влажная земля могилы, крест, сторож, удар по колену – до сих пор ныло, удар… И ливень. Словно разверзлись хляби небесные. «Что с этим мужиком? Интересно, жив он?.. А что, если нет?.. Тогда получается, что я – преступник! Меня найдут, посадят… А как же бабушка? Женя? Господи, вот если бы вернуть все назад! И зачем я вообще пошел на это чертово кладбище?! Ну, как же, - вылез неизвестно откуда знакомый голос, полный издевательского сарказма. – Как же? Ведь ты хотел во что бы то ни стало удовлетворить свою смешную страсть – соблазнить Ингу… Все из-за нее! Ведьма! Она – ведьма!» Максим застонал.

     - Максим, пора вставать. Скоро мой напарник придет. Мое дежурство заканчивается.

     Максим неохотно разлепил веки. Вчерашняя сторожка, только вся залитая радостным летним солнцем. Вчерашний незнакомец, Арсений, прихлебывая из железной чашки,   не сводит пристального тяжелого взгляда голубых глаз.

     -  Кофейку? Чайку?

     Максим сбросил с себя плед. Увидев, что не одет, смутился, взглядом поискал одежду.

     - Одежда твоя высохла, вот, - Арсений кинул ему джинсы и рубашку. Максим оделся. Заметил, что руки трясутся, и пуговицы никак не хотят застегиваться. Подсел к столу.

     - Кофе, если можно. Покрепче. А сахара не надо.

        Хозяин сторожки  приготовил напиток.       

         В этот момент дверь со стуком раскрылась. На пороге появился мужчина с черной, тронутой проседью бородой.

       -   Приветствую! - воскликнул он жизнерадостным басом.

       -   А вот и мой напарник. Здорово, Федор.

       -   У тебя гости?

       -   Да, приятель.

       Федор протянул Максиму узкую белую руку. «Как у артиста», - машинально заметил тот, пожимая ее.

        - Давайте знакомиться, Федор.

        - Максим.

        - Арсений, я пройду по территории. Так сказать, дозором обойду владения свои. Частенько случаи осквернения могил бывают, - пояснил он Максиму. – Говорят, какие-то сатанисты балуются. Сколько всякой нечисти развелось… Разве раньше такие водились на белом свете?

     Он повернулся и вышел.

       -   На монаха он похож, твой напарник.

       -   Он не монах. Он фотохудожник. Я видел альбомы с его работами. Он из Москвы сам.   У него очень интересная история. Он - знаменитый фотограф. Его работы печатались за рубежом. У него было все - деньги, слава. Он объездил почти все европейские страны. Потом  он уверовал. Он узнал, что на Алтае    после революции уничтожили скит. Он продал квартиру, бросил все, и приехал на Алтай. На вырученные от продажи квартиры деньги он собирается восстановить скит, но это - летом. А пока он живет при церкви. Мы с ним - напарники.

       - Ну и идиот, - пробормотал Максим.

       -   Что?

       -   Ничего. Удивляют меня такие люди. Ему все – и слава, и деньги… А он… Ну чего еще человеку надо? Тут ради славы и денег на преступление готов…

       - Да. А потом понимаешь, что тебе не это надо.

       - Не это? А что? По-моему, всем это надо.

       В этот момент дверь с грохотом распахнулась, на пороге появился встревоженный Федор.

      - Ребята, беда! Сатанисты Николая убили!

      Максим и Арсений оцепенели.

      - Иду по кладбищу, смотрю – могила разрытая, венки около нее валяются, крест в сторону отброшен. Подхожу – а по другую сторону могилы лежит Николай. Мертвый. Эти сволочи ему всю шею разворотили.

      - Кто это – Николай? – пролепетал Максим.

      - Сторож кладбищенский. У него сторожка у центрального входа на кладбище. Арсений, ты ничего не слышал? Ну, криков там?

      - Ничего, - покачал головой Арсений и внимательно посмотрел на Максима. – Разве что Максим что-то слышал? Ты ведь еще говорил, что человеку помочь нужно?

      - Да… - пробормотал Максим, чувствуя, как его бросило в жар. – Да, я шел мимо кладбища, когда увидел неладное… Ну, свет, какая-то возня… Я пошел посмотреть, вижу, кто-то убегает… Подошел, а там – вот этот Николай… И дождь… Я побежал, чтобы позвать кого-нибудь на помощь, зашел к Арсению, но он не пошел со мной, сказал, чтобы я разделся, просушил одежду… Господи! Так он умер! Нет! Я не хочу! – Максим закрыл лицо руками и зарыдал.

      - Успокойся, - слышал он голос Федора. – Ты ничего не мог бы сделать. Он умер сразу же. Его так искалечили, что мама дорогая… Вот зверюги, а?

      - Успокойся, Максим, - заговорил Арсений. – Ты больше поможешь ему сейчас, когда дашь ценные показания. Сколько их было?

      - Ну, не один, - вмешался Федор. – Николай был мужик здоровенный. Чтобы так его уложить, нужно, чтобы не один человек орудовал, а если один, то у него должна быть дьявольская сила… Нет, нет, не один. Сатанисты – трусы. Чтобы могилы осквернять, да и вообще богопротивным делом заниматься, они компанией ходят, в одиночку боятся.

     - В таком случае, Максим, тебе вообще повезло, что они уже убежали. Подумать только, минутой раньше, и эти подонки с тобой могли то же сделать, чтобы свидетеля не оставлять.

      - Подонки? Но разве ты – не один из…

      - Я – православный христианин. И моя миссия – бороться с ересью. Виринею помнишь?

      - А! Вспомнил, я видел тебя… у Лилии. И потом, вскоре, Виринею судили, а секту разогнали.

      - То же будет и с Демоном. Я буду свидетельствовать.

      - Зачем тебе это?

      - Затем! Я уверен, что самое страшное – это потеря духовной независимости! Раньше у нас был стержень – православие... Вот почему, по-твоему, в Смутное время русским удалось выстоять? Ведь в стране такой бардак творился, может, почище, чем сейчас? И со всех сторон всякая сволочь лезла польско-литовская… Так вот – пока каждый был сам по себе, пока каждый свой интерес решал – кто за Шуйского, кто за Лже-Дмитрия – нас потихоньку уничтожали, а как только бросили клич, что поляки хотят католичество насадить, все миром встали за веру отцов, и победили с Божьей помощью. Если бы не страх веры православной лишиться, судьба Росси другая бы была. А сейчас не то же ли самое? Лезут к нам доброхоты всякие под видом научить, как жить надо, а на самом деле выкачать все из нас, а мы и уши развесили… А господа из-за моря знают: если с оружием на нас – бесполезно, русские победят, как всегда это было. Решили хитростью… А мы и поддались… эх! Максим, послушай, они нас без единого выстрела победили! Потому что мы от своей веры отказались, а их веру приняли. Они – наши учителя, их боги – нашими богами стали. Как они говорят, так мы и поступаем. Разделили нас: один в Кришну верует, другой – в Иегову, третий – в сатану!

      - Ладно, хватит разговоры говорить, надо милицию вызывать, - вмешался Федор, - Опоздал ты, Арсений. Две жертвы! Так что, Максим, хватит рыдать, сейчас будешь следствию помогать.

      Максим вскочил.

      - Потом. Сейчас я пойду. Мне надо…

     Он вскочил, но не сделал и пары шагов, как его поразила мысль:

     - Я никуда от этого не уйду! Оно теперь всегда со мной!

     К счастью для него, перегруженное непосильными переживаниями сознание отключилось, и он рухнул на пол.

 

 

 

                                                       Глава 9.

                                                 

 

 

     Женя пробиралась по закоулкам частного сектора к церкви. Было темно,  плачущий ветер раскачивал фонари, и их желтый свет метался по черным стенам  домов. Вот и церковь. Такая же оцепенелая, мертвая, немая и чужая, как все кругом. Женя прибавила шаг: где-то здесь, в церковной сторожке, лежит ее больной брат. Как он попал сюда? Почему он здесь, а не дома? Незнакомый голос в телефонной трубке скупо сообщил ей, что Максим болен и лежит в сторожке во дворе церкви, но чтобы она не волновалась - за ним присмотрят.  И все. А она с ума сходит - что с ним? Женя вбежала в церковные ворота, которые жалобно скрипнули под порывом ветра. В маленьком окне - свет. Наверно, там Максим. Женя открыла дверь, вошла в маленькую прихожую, затем - в комнату. Взгляд ее устремился к дивану, на котором лежал ее брат, прикрытый рваным клетчатым одеялом. Рядом - незнакомый человек.

     - Господи, да объясните же скорей, что с ним! Он что, попал в аварию? Как он вообще здесь очутился?   

     Арсений рассказал Жене, коротко передал их разговор.

     -   Бедный Макс! Какая ужасная история! А он такой… Он все принимает близко к сердцу… Сейчас он спит. Пусть спит. Голова горячая. Наверняка температура. Ну как его вести домой?

    -      Не надо вести. Пусть отлежится здесь. Он пережил такой стресс! Завтра я позвоню вам и сообщу, как он себя чувствует. Вам и сегодня не надо было приходить. Как вы пойдете домой? Уже поздно.

    -      Я не пойду домой! Я его не оставлю! Как вы могли подумать?  Я посижу здесь. Я не помешаю вам?

    -      Нет. Может, чайку?

    -      А что, пожалуй… Простите, как вас зовут? Вы сторож при церкви?

    -      Да, я сторож. Арсений мое имя.

     Женя несколько минут  задумчиво смотрела на брата. Он спал, хотя сон его был беспокоен. Он хмурился, тень пробегала по его лицу.

    -      Бедный Макс… Ну, пусть спит. Прошу вас, погасите свет. Может быть, лучше включить свет в коридоре и открыть дверь?

    -      Нет. Здесь и так не очень-то тепло. Хоть и начало июня, а на улице прохладно. Я зажгу настольную лампу… Я во время дежурства обычно читаю. Яркий свет раздражает меня.

    Арсений извлек из-под стола старенькую настольную лампу, зажег, потушил верхний свет. Они придвинулись к столу и стали прихлебывать горячий чай.

    -      Знаете, Арсений, у нас вся ночь впереди. И поскольку вы только что узнали моего брата, я расскажу вам о нем. Мой брат - замечательный человек! Он такой умница! В детстве у него прозвище было - профессор…

Он пишет стихи, поет в рокгруппе. Он – настоящий лидер!.. Одно меня стало беспокоить… Завелась у него одна теория… Ну, что надо жить так, как ты хочешь, и плевать на все. Ничто не имеет значения, кроме твоего удовольствия, потому что один раз живем.

     -   О, смею вас уверить, эта теория очень распространена! Не только ваш брат увлечен ею.

     -   Да, но, по-моему, он стал встречаться с какими-то подозрительными личностями… Впрочем, я хорошо не знаю, с тех пор, как я живу с мужем, мы редко видимся… Только на занятиях! А там не очень-то поговоришь по душам…

     Они замолчали. Тусклый свет от настольной лампы освещал их лица, комнату заливала темнота, которая сливалась с чернотой ночи за окном. На миг у Жени создалось ощущение, что мира нет, есть только хаос ночи, и в этом черном хаосе - только она и этот незнакомец. Женя подняла на него глаза, и впервые внимательно рассмотрела. Внешность у Арсения была не такая яркая, как, скажем, у Павла, поэтому сразу она не обратила на него внимания. Но теперь она рассмотрела, что его бледное и худощавое лицо имеет тонкие и необыкновенно правильные черты, как на иконе. В его глубокие голубые глаза нельзя проникнуть,  они отгородились от мира шторами длинных ресниц. Это лицо было создано не для того, чтобы соблазнять,  этим лицом можно было любоваться, как иконой, как цветком, как восходом солнца,  не волнение оно вызывало, а, напротив, умиротворение.  

      Женя совершенно успокоилась, тревога за брата  исчезла. Она  прервала затянувшееся молчание:

       -  Я просто думаю, что этот дикий случай не совсем случайность… Может, эти подонки охотились именно за моим братом?! Тогда еще понятнее этот стресс, этот шок… Господи, что же тогда делать?! Как оградить его! Как помочь?

       -  Успокойтесь, здесь ваш брат в безопасности. Здесь его охраняем не только мы с Федором, его здесь охраняет бог… Рядом – храм.

        -  Да. Как странно! Опять у меня такой момент в жизни, и опять – церковь…

        -   Какой момент?

        -   Ну, это случилось, когда мой муж был осужден за кражу.

        -   Осужден за кражу?!

        -   Да. Только вы не подумайте, мой муж – прекрасный человек! Это был какой-то нелепый, дурацкий случай! Он просто попал под влияние… Неважно теперь…   Я помню, что была настолько потрясена случившимся, что мне хотелось побыть одной. Я не пошла в школу, я брела куда глаза глядят и забрела в незнакомое место. Помню, за мной увязалась бездомная собака - больная, грязная, с выпирающими костями и умоляющими глазами.  Я подумала, что вот ей тоже некуда идти, и ей тоже холодно. И как это, оказывается, страшно, когда ты совсем один  на свете и идти некуда. Хоть для кого страшно, хоть для человека, хоть для собаки. И я решила помочь   ей, чем могу, пожалеть ее. Это меня пожалеть некому. Я вытащила из «дипломата» свой завтрак - два бутерброда с колбасой - и бросила их собаке. Она судорожно проглотила их и опять выжидательно уставилась на меня. Но у меня ничего больше не было, и я пошла дальше, а собака побрела за мной. Тогда я остановилась и сказала ей:

     - Ты думаешь, я веду тебя к себе домой? Мне также некуда идти, как и тебе.

     Собака как будто поняла меня. Остановилась и долго разочарованно и печально смотрела мне вслед.

     А через некоторое время я вышла к церкви. Я замерзла и  решила зайти, чтобы согреться, ведь меня это ни к чему не обязывало. В церкви было как-то таинственно - полумрак, тишина, только потрескивало пламя свечей, да эхом отдавались под сводами слова молитвы. Людей было очень мало: несколько пожилых женщин, да старый дед стоял на коленях и размашисто крестился, у него плохо сгибалась рука. Я прошла в укромный уголок, прислонилась к стене. Мне кажется, я стояла там целую вечность, но все также потрескивали свечи перед иконами, и все также голос выводил слова молитвы. Я согрелась и успокоилась. Не то чтобы настроение улучшилось, просто огоньки свечей всегда успокаивают, когда глядишь на них, да и монотонный голос подействовал успокоительно. Потом где-то  сбоку отворилась дверца, и оттуда вышел священник. С распятием и Библией. К нему подошли несколько человек… А потом, помню, вошла девочка лет четырнадцати. Я подумала, что это такая же любопытствующая, как и я. Но девочка вдруг перекрестилась, опустилась на колени и прижалась лбом к полу. Через несколько  минут она поднялась и подошла к священнику. Возле него стояла одна из женщин и что-то горячо шептала. Он слушал и задумчиво кивал головой. Потом накинул на ее голову черную ткань, перекрестил. Женщина поцеловала крест, Библию и отошла. И так к нему подошли еще несколько человек, которые стояли в этой странной очереди. И девочка тоже подошла. И тоже стала что-то говорить, видно было, как она волнуется. Потом священник стал ей что-то объяснять, а она слушала, склонив голову. С ней он проделал те же непонятные мне манипуляции. Девочка отошла. И тут я на несколько секунд увидела ее лицо, и меня поразило его выражение. Оно просияло какой-то внутренней духовной красотой. Еще несколько минут назад  унылое, болезненно-бледное,  теперь оно разрумянилось, каждая черточка была полна жизни. Девочка то счастливо улыбалась, то эта улыбка исчезала, словно девочка стеснялась своего счастья. А по щекам у нее катились слезы. Это были слезы облегчения, освобождения и радости. И вдруг весь храм озарился светом, распахнулись царские врата, и из алтаря тоже лился свет, оттуда вышел священник и перекрестил всех, и уже не один голос, а целый хор запел торжественный, жизнеутверждающий гимн. Я была ошеломлена, удивлена всем этим. На моих глазах происходило что-то непонятное мне, но удивительное, в этом я не сомневалась. Я простояла до  конца службы, видела, как причащаются. И заинтересовавшая меня девочка с блаженно закрытыми глазами тоже проглотила смоченный в вине хлебец и, пошатываясь, как пьяная, подошла к старушкам, и они, улыбаясь, подали ей красивый металлический бокал и кусочек хлебца. И тут я подумала, что всем этим людям в церкви я тоже чужая, здесь я тоже отверженная. И я быстро вышла. А очутившись на улице, я как будто перенеслась из фантастического мира в свой обычный, привычный мир, где нет места чуду. Но все-таки служба в церкви развлекла меня, и мне уже не было так плохо, было просто пусто… Потом много дней я вспоминала, да что там дней - до сих пор я вспоминаю ту девочку в церкви и думаю: Вот если бы я верила в бога! Как все, наверно, было бы по-другому, проще, что ли… В горькую минуту я пришла бы в церковь, как эта девочка, прижалась бы своим пылающим от многих страстей лбом к холодному полу, поплакала бы, помолилась, и вышла бы другая, обновленная…

Странно, опять у меня трудная минута в жизни, и в такую-то минуту я опять в церкви. И опять совершенно случайно.                           

     - А я думаю, что в жизни случайностей не бывает. Вот многие говорят: подумать только, какая-то случайность, а моя жизнь полностью переменилась. Из-за случайности жизнь не переменится. А если уж переменилась, значит, это не случайность была.

     -  Да, выходит так.

     -  Значит, вы дождались вашего мужа из тюрьмы?

     -   Да, дождалась… Я, как могла, помогала Пашке! Мне это было трудно сделать, потому что бабушка ничего не знала. Я копила деньги, покупала ему продукты, сигареты. Накануне того дня, когда я собиралась идти к нему, я говорила дома, что заночую у подружки. Я вставала в пять утра, зимой кажется, что это глубокая ночь, шла к той остановке, откуда в определенное время отъезжал к изолятору автобус, а идти до нее надо было минут двадцать. Потом автобус подвозил меня, куда  надо, и я шла еще минут двадцать к изолятору. Жутко мне было, особенно когда я по мосту переходила реку. Знаете, кромешная темень, позади - тусклые огоньки двух фонарей, затерявшихся среди домиков  частного сектора, который тоже черной стеной оставался где-то позади, а впереди - черной стеной нависает лес на высоком берегу. Впрочем, всегда еще кто-нибудь шел в изолятор. Так и брели мы, растянувшись цепочкой по занесенной снегом дороге. Помню, как-то раз впереди меня шла горбатенькая старушка  на костылях. Видно было, что идти ей очень тяжело, да еще на горб перекинуты были сумки, которые она несла в изолятор. Когда перешли реку и стали подниматься в гору, она поскользнулась, едва не упала, выронила костыли и сумки. Я подняла их и помогла ей их донести.  Так и брели мы с ней, поддерживая друг друга… Ну, а в изоляторе  мы все стояли в предбаннике и ждали, когда соберут передачки  и разрешат свидание. Ждать приходилось долго. Мы стояли, изнемогая под тяжестью зимней одежды, становилось жарко, тяжелые сумки оттягивали руки. Но вот что интересно: все эти люди, объединенные общим горем, были так добры и приветливы. И откровенны, словно общая беда сделала всех  родными, близкими. Сколько историй я там наслушалась! Например, меня  поразила одна девушка, такая раскрасавица: длинная русая коса, огромные голубые глаза… Не только меня одну она поразила: все, заходя в тюремный предбанник, на несколько мгновений замирали, увидев ее. И потом нет-нет, а украдкой взглядывали в ее сторону… Так вот, эта девушка со школы дружила с парнем. А потом что-то у них разладилось, и она вышла замуж за другого, родила ребенка. А потом снова встретила свою прежнюю любовь, разошлась с мужем и ушла к этому своему.  Но оказалось, что он - наркоман. Долго она боролась за него, все бесполезно. Она рассказывала, что однажды спрятала наркотики, а у него как раз начались ломки, и ему необходимо было принять очередную дозу. И он ей сказал, чтобы она отдала ему спрятанный наркотик, иначе он ее убьет. «Я тебя люблю, - говорит, - но я тебя убью». И он так сказал это, что она поняла - он действительно убьет ее, и вынесла ему это проклятое зелье… Страшно так жить, правда? Но когда я сказала ей, что лучше бы она осталась с мужем, она очень горячо мне возразила, что несмотря на то, что ее любовник сидит в тюрьме, несмотря на то, что он - наркоман, она счастлива от того, что сошлась с ним. А когда жила с нелюбимым, но правильным мужем, она не была счастлива… Еще я познакомилась там с одной девушкой, которая ходила к другу. Он был милиционер. Его коллеги убили какого-то бомжа, а  отвечал он один… Эта девушка считала, что осужден он несправедливо. И тоже боролась за него. Она съездила в какую-то глухую деревню к его одинокой старой матери, чтобы поддержать ее. И так ее потрясло горе этой одинокой старухи, что она слово себе дала - вытащить его оттуда. Она неплохо зарабатывала. Нанимала адвокатов, тратила большие деньги на то, чтобы оправдать его или, по крайней мере, смягчить приговор.  И постоянно она повторяла: «Это несправедливо. Это несправедливо»… А потом наступал долгожданный момент, открывалось окошко, и охранник зачитывал список разрешенных к передаче продуктов. Почему-то этот список постоянно менялся. До сих пор не понимаю, от чего это зависело, запрет на некоторые продукты был непредсказуем. Некоторым так и приходилось тащить тяжелые сумки обратно. А потом лица у женщин просветлялись, все нетерпеливо переминались с ноги на ногу в ожидании встречи. Нас провожали в помещение, перегороженное на две части: по одну сторону прозрачной перегородки садились мы, по другую - они, заключенные. Ах, с каким нетерпением я ждала появления Павла! И вот он выходил - бледный, худой, коротко стриженный, весь как-то потускневший,  как будто полинявший, но для меня все равно самый красивый. Мы сидели, смотрели друг на друга и молчали, только  улыбались. И я была счастлива тогда, потому что знала, что он меня любит, что я нужна ему… Потом, конечно, его увезли на зону под Новоалтайск, и наши встречи прекратились.

      Потом его освободили, и мы с Павлом поженились, хотя бабушка была сильно против. Нам пришлось снять комнату в частном доме на окраине города. А что  делать? Денег на хорошую квартиру нет, я - студентка, Павел устроился на завод художником. Ему копейки платят. Так мы и живем… Но никогда я не была так счастлива! Как мы с Пашкой  рады, что все наши невзгоды позади, что вот мы, наконец, вместе! Первые дни, бывало, сядем, обнимемся, и я плачу от счастья, от  переизбытка чего-то большого, радостного, что в груди не помещалось, а выходило слезами… В общем, сейчас у меня все хорошо. Паша рисует плакаты на работе, а в свободное время занимается творчеством. Он пишет картины. Когда у него заканчиваются холсты, рисует на бумаге, когда нет бумаги, рисует прямо на белых выбеленных стенах. Представьте, как выглядит наша комнатка: мебели практически нет. С потолка капает. Мы ведро подставляем. И кругом - картины, картины, картины. Они развешаны по стенам, прислонены к ножкам кровати и табуретам. А там, где нет картин, на стенах расцветают райские сады и гуляют экзотические животные. Помните, у «Аквариума» песня - «Город золотой»? «А в городе том сад: все травы да цветы, гуляют там животные невиданной красы…» Наша комната - это  наш золотой город, наш рай, отделенный от всей этой серой жизни разрисованными стенами…  Как это чудесно! Это - самое лучшее время в моей жизни! Вот только одно меня тревожит… Когда пошла вся эта волна - с эмиграцией, так что сейчас, говорят, в Москве у посольства Америки  каждый день стоит трехчасовая очередь, Павел тоже захотел уехать. Только не в Америку, а во Францию. Это желание превратилось в навязчивую идею. Почему-то он уверен, что там его картины окажутся востребованными, что там его ждет слава. Он часто говорит мне: здесь мы никому не нужны, Женька. Никому не нужны мои картины.  Здесь я никогда не прославлюсь и не разбогатею. И сейчас он постоянно кому-то пишет в Париж. Говорит, что нашел адреса людей и организаций, которые могут помочь. Кто они - меценаты или коммерсанты, которые хотят подзаработать на модных нынче  русских - я не знаю. Он меня не посвящает в свою переписку. Но я очень не одобряю все это.

     - Вы не хотите во Францию?

     - Я не думаю, что мы там нужны кому-то больше, чем здесь. Да и, честно говоря, да, не хочу. Я понимаю, это звучит дико сейчас, когда все куда-то хотят, когда на эмигрантов смотрят как на счастливчиков. Видите ли, эмигрируют сейчас ради улучшения материальной жизни, а мне… я сейчас скажу очень странную вещь, но мне неважно, как я живу в материальном плане. Я к деньгам равнодушна. Деньги и роскошь не могут принести счастье.

     - А что может принести счастье?

     - Счастье - внутри человека. Когда я прихожу домой, и меня встречает любимый  человек,  я счастлива и не замечаю, что комната у нас убогая, что у нас нет какой-то мебели.

     - Ваш брат такой же?

     - Нет, не такой. Но я думаю, что в этой ситуации прав брат, а не я. Ведь и Павел такой же. Нельзя пренебрежительно относиться к деньгам. Материальный достаток - это показатель ценности человека. Ты богат - тебя уважают, ты беден - тебя презирают. Также и слава. Ничтожество не может быть прославлено, прославляется личность. Вот и все.

     - Не забывайте: кто как себя меряет, так ему и отмеряется. Богу - Богово, кесарю - кесарево…

      - Арсений, вы мне показались чутким и понимающим человеком, потому я, наверно, так по-глупому разоткровенничалась. Извините меня! И знаете что, я вас прошу, помогите брату.

     - Вы просите меня? Чего ради?

     - Я чувствую, что вы из тех людей, для которых все - как дважды два, вы уверенно стоите на ногах, а мой брат мечется, видите - какое у него нервное лицо - и ничего, ничегошеньки он не знает. Он не знает, что хорошо, а что - плохо, и если это плохо, то почему. Помогите ему! Не оставляйте его в беде!

     -У него есть сестра, которая тоже уверенно стоит на ногах и знает, что хорошо, а что - плохо. От родного человека в таком случае больше пользы.

     - Но я тоже ничего не знаю!

     - А у меня сложилось впечатление, что знаете.

     - Ну хорошо, я знаю, что хорошо, а что плохо…или нет: я чувствую, что это так, но объяснить не могу. А брату надо объяснять, ведь он до всего доходит разумом.

     - Есть такие понятия, где разум бессилен. Где надо, как вы - только чувствовать.

      - Господи, как было бы хорошо, если бы брат не только знал, но и чувствовал, а я не только чувствовала бы, но и знала!

        - Господи, господи… Не тот верит, кто говорит «господи».          Вы, Женя, верите в Бога?

     - А вы?

     - Да. Я не просто верю, я знаю, что он есть.

     - Вы счастливый. А я - нет. Я чувствую, что он есть, что  есть что-то, но не знаю, есть ли…

     -  Вы узнаете, причем в самое ближайшее время.

     - Почему вы так уверенно говорите? Откуда вы знаете?

     - Хорошо, я скажу по-другому: я  не знаю, но чувствую. Ведь, по-вашему, чувствовать и знать - не одно и то же?

     - Да, то есть нет… не знаю… Я ничего не знаю! Я знаю только, что брату плохо. И только вы можете ему помочь.                    

                                                

 

                                           Глава 10.

 

      

      Прошла неделя, все семь дней которой Максим метался в горячке, температура никак не желала понижаться. Арсений приводил к нему знакомого врача, который дал советы, как лечить больного и, чтобы у него не возникло проблем в университете, выписал ему справку. Бабушке Женя сказала, что Максим живет у новой подружки, и хотя бабушка долго ворчала по этому поводу, все же такая ложь показалась Жене лучше правды. Состояние несчастного было такое, что и речи не шло о том, чтобы отвести его домой, впрочем, его самого мысль о возвращении  приводила в ужас. «Если вы хотите моей смерти, то отводите» - говорил он слабым голосом.  Самым безопасным местом казалась ему эта церковная сторожка. Конечно, и Женя, и Арсений как могли ухаживали за больным. Арсений тоже почти не появлялся дома, когда же надо было передавать смену, бородатый москвич Федор  ухаживал за больным как заботливая сиделка.

    Но вот пришел день, когда Максим решил, что чувствует себя достаточно хорошо и решил покинуть сторожку, на несколько дней ставшую ему домом. Если в начале болезни он был счастлив, видя, как за ним ухаживают посторонние люди и, словно капризный ребенок, принимал их заботу как должное, то по мере выздоровления   он становился все мрачнее, ему вдруг сделалось страшно неловко от того, что он стесняет чужих ему людей. «Вот они ухаживают за мной, - думал он, - а знали бы они, какую змею  пригрели на своей груди! Знали бы они, что я… Или этого не было? Может, это в болезненном бреду мне все примерещилось?»

     В тот день он был особенно неразговорчив и упорно рассматривал потолок. Было дежурство Федора. Он поначалу попытался разговорить больного, но, видя, что тот не в настроении, раскрыл Библию и углубился в чтение.

       -   Я пошел, - неожиданно заявил Максим.

       -   Куда? Домой, что ли?

       -   Домой.

       - Значит, если следователь будет спрашивать вас, то сказать, что вы дома?

       - А что, следователь интересуется мной?

       - Конечно! Вы же – единственный свидетель. Нас с Арсением уже вызывали. Но что мы могли рассказать? Следователь приходил сюда. Посмотрел на ваше состояние, сказал, что это вполне понятно – такой стресс. Сообщите ваш адрес. Или  позвонить вашей сестре, когда надо будет?

      - Вам сказать телефон?

      - Да вы же сказали еще в первый день, сестра же ваша приходила.

      - Ах, да…

      - Все-таки вы не совсем здоровы. Выглядите неважно.

      - Ничего… Ну, я пошел.

     Федор пожал плечами.

     Максим вышел на улицу. Во всем теле он чувствовал сильную слабость, а от свежего  воздуха у него закружилась голова. Долго бродил он по улицам, наконец решил идти к Жене и Павлу. Не домой же, где его в тот же день мог обнаружить следователь… «А ты думаешь – у Жени тебя не найдут? Глупости! От возмездия не уйдешь… Из-под земли достанут… Я понимаю. Но хотя бы на какое-то время отсрочить час расплаты… Вот интересно: я убил человека… Но почему-то об этом не думается, а все только о том, что мне за это будет… Я как страус, который спрятал голову в песок». Максим брел медленно не столько от слабости, сколько от нежелания видеть  сестру и бывшего друга. Главным образом друга, впрочем, друзьями они перестали быть с тех самых пор, когда ребят осудили. Охлаждение отношений шло от Максима, а не от Павла - тот не то, чтобы простил его, ему просто не приходило в голову обвинять кого-то, кроме себя - зачем соглашался? Зато Максим сознавал свою вину, а злился на друзей. Не зря говорят в народе, что особенно ненавидишь того, кому много зла сделал. При этом он скрывал от самого себя истинную причину нежелания общаться с Павлом, объяснял это тем, что Павел ему просто неинтересен.     Однако больше идти было некуда. Темнота быстро сгущалась на земле, в то время как небо еще светилось голубизной.  Он долго бродил по улицам, расспрашивая несловоохотливых прохожих. За то время, что сестра вышла замуж и переселилась куда-то на окраину, он ни разу не был у нее.

     Уже совсем стемнело. Он находился в тесном грязном переулке, где ступать надо было с осторожностью, чтобы не попасть ногой в зловонную кучу или не упасть в яму или лужу. Это оказалась самая окраина города, за двумя последними домами угадывалась необозримая пустошь. Дома выглядели покосившимися, хотя в темноте вообще трудно было что-либо разобрать. Максим посветил спичкой и на втором с краю доме увидел цифру три. Вот здесь они и живут. Однако он не спешил войти. «Зачем я пришел к ним? С сестрой мы давно уже чужие люди. И их брак во многом - причина этого. Женька могла бы сделать блестящую партию! С ее-то умом, красотой, с ее ангельским характером… А вместо этого - живет с бывшим зэком, неудачником. Он тогда-то все испортил! Да-да, я почти уверен, что мой блестящий план потерпел поражение из-за него! Это человек такой… Невезучий. Он приносит несчастья. От него надо держаться подальше. Если Женька этого не поняла, то уж я-то…» Максим развернулся было, чтобы уйти, как вдруг внимание его привлек силуэт мужчины. Кто-то стоял в конце улицы, на границе  тусклого света от старого фонаря и темноты. Максим вздрогнул. Он узнал бы этот силуэт из тысячи! Это был Демон! Он неподвижно стоял и смотрел на Максима. Заметив, что Максим увидел его, он поспешно шагнул в темноту. Максим похолодел. Стало быть, Демон выслеживает его! Но с какой целью… Впрочем, догадаться нетрудно: Максима арестуют, начнут допрашивать, тут ниточка и потянется… Он бросился к калитке, поспешно открыл ее  и через закуток дворика побежал к крыльцу. Светилось окно. Максим постучал. Долго никто не открывал. Эти мгновения показались вечностью. Наконец за дверью послышались шаги, и голос Павла крикнул:

       -   Кто там? Кого надо?

       -   Павлуха, открывай, свои.

       -   Что? Кто?

       -   Да я это, Макс.

     Дверь распахнулась, и Максим упал в объятия Павла, поскольку ноги его подкосились от изнеможения. Он вдруг забыл неприязнь к другу, снова  почувствовал себя слабым ребенком, которому надо, чтобы за ним ухаживали и который с радостью отдается заботе. Павел провел его в свое логово, как мысленно окрестил Максим то, что увидел. Его жилище и мастерская умещались в маленькой комнатке с одним окошком, напротив которого жалась печь. Из мебели - супружеское ложе в виде металлической кровати с продавленной сеткой, которую оставила квартирантам хозяйка, ящик, покрытый клеенкой, наверно, «стол». Шифоньера не было, и одежда супругов висела на спинках стульев и на вбитых в стену гвоздях. А еще - множество холстов, красок, от которых пестрило в глазах. На кривых, давно не беленых стенах летали райские птицы и цвели заморские фруктовые сады, разрисованные рукой мастера. Пол тоже пестрел грубыми мазками, наверно, его использовали вместо палитры, смешивали на нем краску.  Максим заметил, что стал замерзать. 

     Все просырело: с потолка капало, все вещи были влажными, даже сам Павел казался влажным, пахло дымом и мокрыми простынями. Из кухоньки вышла Женя, увидела брата и порывисто обняла его.

       -   Боже мой, Макс, как ты… зачем ты… Ты же болеешь! Как ты дошел? Ложись на кровать, скорее, скорее…

     Сестра заботливо уложила его на влажные простыни, накрыла одеялом.

       -   Как у вас холодно! - пролепетал больной.

     Женя засуетилась, убежала на кухню разогревать ужин. Сердце Максима болезненно сжалось при виде нищеты и убожества, в которых проходила жизнь его обожаемой сестры. Не к такому привыкли они с детства. И при этом вид у нее был довольный, как-то умиротворенно-счастливый. Чувствовалось, что она не замечает той обстановки, в которой живет.   Павел подбрасывал  в печь поленья. Его жизнерадостный, цветущий вид представлял резкий контраст с окружающей обстановкой. Казалось, что он живет в своем придуманном мире и не замечает, что творится вокруг него.

     Когда ужин был готов, все расселись вокруг ящика. На ужин у сестры была гречневая каша и чай, который подействовал на Максима благотворно, стало как будто теплее. Мешала только  вода, которая капала с прохудившегося потолка как раз на ящик. Поначалу его двигали, но вода словно притягивалась к нему, и его оставили в покое. Несколько раз ледяные капли попали на сидящих. Тем не менее все были довольны и весело болтали.

      -    Как это вы такую хижину откопали? - спросил Максим.

      -    Ладно, хоть такая. Зато копейки за нее платим… Ты видишь кого-нибудь? Юрку? Кирилла?

       -  Я видел Кирилла. Он процветает. У него хорошо пошла коммерция. Впрочем, это в нем всегда было.

      -    Сто лет не видел его. Пригласи-ка его ко мне в гости.

      -    Сюда?

      -    А что? Сюда, разумеется. Пусть на землю спустится, хватит ему в эмпиреях витать… А теперь - ты не желаешь взглянуть на мои картины?

Я ведь, старик,  кое-что могу еще. Не все плакаты малюю. Может быть, когда-нибудь эти картины прославят мое имя… пусть даже после моей смерти.

     Павел принялся раскидывать доски с натянутыми на них полотнами, на которых были изображены традиционные физиономии трудящихся, с широкими скулами и белозубыми улыбками, мускулистые руки и крепкие тела крестьянок, море солнца и пшеничных колосьев. Падающие доски грохотали, осыпалась пыльца краски. Наконец Павел добрался до стопки аккуратно сложенных картин. Он ставил их одну за другой на табурет, с гордостью рассматривал, счищая с них случайные пылинки. Картины ослепляли буйством линий и красок, но понять, что там нарисовано, без комментариев автора оказалось невозможно.

       -   Это дождь, - объявил он. Картина была черная с хаосом серебристых линий и мокрыми пятнами далеких огней.

       -   Это пасмурное небо… Здесь - душа человека по принципу «человеческая душа - потемки»… Это черный замок на фоне ночи. Не правда ли, зловещий вид?.. Это гроза… Это снег…

          Максим завороженно смотрел на картины. И чем дольше он их рассматривал, тем более тревожно и смутно становилось у него на душе. Не верилось, что  легкомысленный и жизнелюбивый человек мог создать такое. Он подумал, что в душе Павла что-то происходит, чего по его внешнему виду пока незаметно. Что-то вроде вулкана, внутри которого зловещий неясный гул, а на поверхности цветут сады и живут люди.

    -    Ну, как мои картины? - спросил художник, отставляя последнее полотно.

     Максим  подобрал слово, которое наиболее полно характеризовало его впечатление:

      -    Они меня поразили.

      -    Это  гениально! - прошептала Женя. -  Подумать только, эти шедевры создавались в трущобе!  Только… мне жалко твои старые картины.

     -     Не жалей! Это пройденный этап.

     -     А мне они нравились больше.

     -     А где твои старые картины? - заинтересовался Максим.

     -     Старые? Да где… В подполе.

     -     Они же испортятся там.

     -     Ну и пусть!

     -     А можно на них взглянуть?.

     -     Да ради Бога!

     Павел куда-то исчез и через некоторое время вернулся с охапкой  картин. Максим взглянул на них и удивился: у него создалось впечатление, что эти картины и те, что демонстрировал художник несколько минут назад,  создавали разные люди. В старых картинах так и сияла детская, чистая душа прежнего Павла. Того Павла, которого он помнил с детства.  Максим решил, что ни за что на свете не останется здесь. Что-то здесь не так. Пусть впереди его ждет тюрьма, это лучше, чем лачуга сестры и ее румяный муж с дикими картинами.

      Подходя к своему дому, он несколько раз опасливо оглянулся. Однако кругом не было ни души, только холодный ветер тоскливо выл где-то высоко в черном небе, да жалобно скрипел под его порывами фонарь, бросавший на  притихшие в темноте дома всполохи желтого света. Максиму казалось, что он не был дома много-много лет…

     В его комнате ничего не изменилось: так же сложены учебники и тетради на рабочем столе, возле  магнитофона разбросаны кассеты, которые он слушал до того как… Все лежит так, как будто он выходил на пять минут, а ему показалось, что он не был здесь сто лет. От каждой вещи веяло умиротворением, мирной, счастливой жизнью, которая осталась в прошлом.  «Ну, и что будет дальше? – спросил знакомый уже насмешливый голос. – Долго прятаться будешь?»

     - Ой, не знаю! – простонал Максим. – Лучше не думать! Лучше не думать!

     Больше всего сейчас ему хотелось лечь, заснуть и никогда не просыпаться. Дрожащими руками он расстегнул рубашку, лег, натянул до подбородка уютный старенький плед.  Но только сон начал вступать в свои права, как стукнула входная дверь, через минуту в комнату вошла бабушка.

     - Что, пришел? Совсем бабушку бросили. Одна замуж выскочила и не показывается. Только звонит. Другой даже позвонить не удосужился. Что, тоже женился?

     - Нет! Дай поспать! У меня голова болит.

     - Спи. Только из милиции тобой интересовались, вот что. Что там стряслось?

     - А! Я в курсе – ничего особенного. У ребят какие-то проблемы, а я как свидетель…   А когда звонили?

     - Да сегодня утром.

     - Ба, если позвонят, скажи – нет меня. Ну, голова болит, не могу!

     - Заболел, что ли? Вид у тебя неважный.

     - Нет, нет, не заболел.

     - Ну, и где ты пропадал столько времени? Почему не звонил?

     - Пожалуйста, дай поспать! Я потом все объясню!

     Бабушка вышла. А сон как рукой сняло. «Надо сматываться отсюда – вот что», - сделал Максим вывод. – «Уехать – и начать новую жизнь! Иначе – конец. Тюрьма. Позор. Итак, уехать. Но куда? В другой город?.. Нет. Найдут. Из-под земли вытащат. Страна-то одна. Значит, за границу… Но - как? У меня нет там родственников, нет друзей. Как?.. Как?.. Ну, думай же! Ведь у тебя - светлая голова! Знаю: мне нужны единомышленники. Как говорится, одна голова хорошо, а две, три, четыре - лучше… А кого взять в единомышленники? Ну, конечно, моих старых друзей: Юрку, Кирюху и Пашку. Юрка может быть полезен своей нетрадиционной ориентацией. На Западе ведь много извращенцев. Кирилл просто богатый, а нам деньги о! как будут нужны. Да и жилка его предпринимательская будет очень даже кстати. Пашка - талантлив. Кто знает - вдруг там на самом деле найдутся поклонники его творчества? Ну, и, конечно, Женька. Ее красота и женское обаяние тоже не помешают. Женщина - страшная сила, когда она это сознает. Ну-с, не будем откладывать дела в долгий ящик и вперед». Максим с трудом поднялся, все-таки чувствовалась слабость. Оделся, как автомат, его просто с ног валило от усталости, и, крикнув бабушке, что скоро вернется, ушел в ночь.

          … Юрка изменился мало. Та же хрупкость и изнеженность. Длинные полуопущенные ресницы, капризно изогнутые яркие губы. Но если прежде общий облик был не оформлен, размыт, словно картина без рамы, то теперь он получил законченность. Эту законченность придавали ему приобретенный богемный лоск, магическая томность движений и бесконечная самоуверенность. Он, кажется, даже не удивился, увидев старого приятеля. Манерно сделав ручкой,  пропел:

         - Здравствуй! Пройдем ко мне в комнату.

         - Я не поздно?

         - Для меня поздно – четыре утра.

          Его комната вполне соответствовала его характеру и образу жизни: мягкая мебель, роскошные шторы в восточном стиле, какие-то безделушки и сувениры. Неплохие картины на стенах свидетельствовали о том, что их хозяин - с претензией. Юра достал из бара хорошее вино, разлил по хрустальным бокалам. Движения его были по-кошачьи медленные и плавные. Казалось, он нарочно замедляет их, чтобы насладиться каждым мгновением жизни.

         - За встречу, Макс!

         Оба лишь слегка пригубили бокалы. Юра наблюдал за нежданным гостем из-под длинных ресниц, Максим был слишком взволнован, чтобы смаковать напиток.

         - Ну, как ты?... Где работаешь? Как вообще у тебя дела?

         - О! Прекрасно! Я основал общество борьбы со СПИДом, разработал концепцию, послал на конкурс и получил грант. На эти деньги мы открыли офис, купили компьютеры, ну, словом, создали возможность заниматься пропагандой здорового образа жизни.

          - Да ну! А… вы все деньги потратили?

          - Не понял?

          - А что тут непонятного? Если не все, я знаю, как их можно с пользой потратить.

          - Исключено. Деньги просто так никто не даст - за них нужно отчитываться. Да я и не хочу тратить их как-то по-другому. Я занимаюсь любимым делом, на себя мне тоже хватает. Вот, этим летом съездил в Италию.

          - Один?

          - Нет, с другом…

          - На друга, значит, тоже хватает?

          - Мой друг - очень состоятельный человек.

          - Да? А кто он? Чем занимается?

          - Не могу сказать: он человек в нашем городе известный.

          - Понятно… Ну, и что - понравилось тебе там?

          - Конечно! Что за странный вопрос!

          - А совсем туда переехать - у тебя мысль не возникала? А?

          - Нет! Зачем? Мне и здесь хорошо: я возглавляю крупную общественную организацию, чувствую себя нужным, с деньгами у меня  проблем нет, с личной жизнью тоже… А там… Кому я там нужен? Чем я буду там заниматься?

          - Зря ты так. Понимаешь, если ты - талантливый, там ты гораздо скорее применение своему таланту найдешь. Например, здесь ты общественную организацию основал, а там - целую партию! Стал кумиром масс! И в личной жизни… Согласись: у нас на то, что ты - голубой, все равно косо смотрят. А там геи парады устраивают, власти их поддерживают, во! Наконец, браки между ними разрешены!

           - Знаю… - передернул плечиками. - А ты что, хочешь уехать?

           - Разумеется! И любой нормальный человек скажет тебе то же самое. И я уеду! Просто я подумал, может, ты тоже захочешь…

           - Нет, Макс… И тебе не советую. Понимаешь, желание уехать - это бегство от себя. То есть, не ладится у тебя что-то, вот ты и начинаешь причины своих неудач искать где угодно, только не в самом себе. Думаешь - вот уеду, и заживу наконец…

           - Чушь собачья! Да с чего ты взял, что у меня проблемы?

           - Макс, у тебя все будет хорошо, вот увидишь. Ты тоже найдешь себя. Я в этом не сомневаюсь. Ты гораздо способнее меня. Если хочешь знать, своим успехом я обязан только тебе. Ты мне тогда глаза на многое открыл.

           - Повторяю, ты ошибаешься, если думаешь, что у меня проблемы. У меня все великолепно, и я не нуждаюсь в твоих утешениях.

           - Ну, рад за тебя. Давай тогда выпьем за твой успех.

           - Давай.

           На этот раз Максим залпом опорожнил бокал. Он почувствовал, что Юра ускользнул из-под его влияния.

            - Я, собственно, зачем пришел, - сказал он, овладев своими эмоциями, - Пашка хочет всех собрать у себя. Придешь?

          …От Юры Максим вышел взбешенный. «Каков подлец! Добился маломальского успеха и - как заговорил! Был-то - тихоня из тихонь! Надо же, меня уже какой-то Юрка поучает! А когда-то как кумира меня слушал, в рот заглядывал. Видите ли, общество основал борьбы со СПИДом! Чтоб ты сам СПИДом заразился, гомосек хренов!..  Честно говоря, этот голубой хрен всегда себе на уме был… Однако надо торопиться! Каждая минута на счету!» Максим хотел было ехать к Кириллу, и поехал бы несмотря на ночь, но его остановило то, что он не знал адрес старого приятеля, а записная книжка осталась дома. Пришлось возвращаться домой.

      Бабушка уже спала, когда он вернулся. Тихо, чтобы не разбудить ее, он прокрался в свою комнату, разделся, лег. До утра у него есть несколько спокойных часов, когда никто не позвонит ему, никто не придет за ним, когда можно наконец-то отдохнуть. Но – вот странно, сон как рукой сняло. Напротив, все тело казалось напряженным, сердце колотилось, хотелось вскочить и мчаться куда-то. И вот тут-то мысли Максима вернулись к той кладбищенской ночи, вспомнилось, как он вонзал древко креста во что-то… Как он щупал теплую еще, но уже безжизненную руку… Максим стал ворочаться, отгоняя от себя жуткие воспоминания, но не тут-то было… Тогда он вскочил, прошел на кухню, достал из буфета бутылку водки, распечатал, стал пить прямо из горлышка. Желанное опьянение все никак не наступало. Но вот наконец по телу прокатилась горячая волна, в голове зашумело, наступило какое-то отупение… Максим, пошатываясь, прошел к себе, упал на диван и провалился в тяжелый сон…

       Утром он едва разлепил глаза. Ему было так плохо – как никогда в жизни. К еще не прошедшей болезни добавилось тяжелое похмелье. Зато мысли, сконцентрированные на недомогании, не отвлекались на прочее. Максим дрожащими от волнения руками стал листать свою телефонную книжку в поисках координат Кирилла. Он никогда не был у бывшего приятеля. Как-то  столкнулся с ним случайно, и тот нацарапал на клочке бумажки свои адреса. Именно адреса - у него их было несколько. Максим потом все это аккуратно переписал, предчувствуя, что Кирилл ему может понадобиться. Жизнь показала, что он оказался прав.

         Через час он стоял у ворот двухэтажного кирпичного дома, который затаился за высоким кирпичным же забором. Максим отчаянно жал кнопку электрического звонка, но, по-видимому, в доме, больше напоминавшем крепость, никого не было: только гулко лаял невидимый волкодав. Осознав тщетность своих усилий, Максим оставил звонок в покое, заглянул в телефонную книжку и отправился по следующему адресу.

           Очередное жилье друга находилось в фешенебельном квартале, в новом доме, метко названном в народе «три богатыря». Это внушительное сооружение полностью соответствовало  стилю девяностых годов двадцатого века, когда безликие многоэтажные «коробки» отошли в социалистическое прошлое, а им на смену вместе с новыми русскими выскочками пришла архитектура аляповатая, кричащая, часто безвкусная, но богатая, изобилующая деталями и нагромождениями. То есть вполне соответствующая вкусам новых хозяев жизни, которые больше всего на свете боятся, что их могут заподозрить в том, что они недостаточно богаты. Так и дом этот представлял архитектурную композицию из трех башенноподобных конструкций с золотыми куполами в турецком стиле. Поднявшись на лифте на второй этаж, Максим остановился у бронебойной железной двери и позвонил. Через минуту за дверью послышались шаги. Максим вздохнул облегченно, но радость его оказалась преждевременной. Дверь открыла дамочка, одетая в прозрачный пеньюар.

        - А… Кирилл здесь живет? Или я ошибся? - растерялся Максим, не ожидавший увидеть в квартире приятеля это белокурое кукольное существо.

        - А кто вы? Что хотели? - дамочка недоверчиво осмотрела его с ног до головы и, видимо, осталась недовольна его  потертыми джинсами и скромной ветровкой.

        - Я его старый друг и одноклассник.

        - А! - смягчилась незнакомка. - Да, он живет здесь… Только он на работе.

        - А вы кто? - в свою очередь поинтересовался Максим.

        - Я его жена, - заявила дамочка и захлопнула дверь.

        Несмотря на ее слова, что Кирилл находится  на какой-то работе, Максим решил попытать счастья по третьему адресу. Очередная квартира находилась на самой окраине города в обычной девятиэтажке. Видимо, это была  первая коммерческая удача начинающего предпринимателя. Взобравшись на восьмой этаж - лифт почему-то не работал - и позвонив, Максим услышал за железной дверью осторожные шаги, затем глазок накрыло чьей-то тенью, кто-то внимательно осматривал нежданного гостя. Затем загремели засовы, дверь со скрежетом отворилась, и на пороге Максим с облегчением увидел Кирилла.

     - Вот это встреча так встреча! Здорово!  Какими судьбами?

        Максим вошел в квартиру. С первого взгляда он понял, что она нежилая. Все три ее комнаты были завалены коробками и ящиками, словом, нереализованным товаром. Сам хозяин выглядел помято: в вытянутых трико, мятой майке, с трехдневной щетиной на распухшем лице.

      - Ну и видок у тебя, - заметил Максим.

      - Дак попей с мое, - усмехнулся Кирилл. - Три дня пьем. Но вчера ночью… нет, получается, что  сегодня я решил - все, хватит. Сбежал от собутыльников, ну, и отсыхаю. Башка, конечно, трещит. Отсыпался весь день.

      - Я тебя разбудил?

      - Да нет. Я уже вставать собирался… Ну, раз уж ты пришел, давай выпьем.

      Кирилл провел Максима на кухню. Из высокого, под потолок, холодильника, он извлек бутылку водки и тарелку с аккуратно порезанным мясным ассорти.

      - Ух ты! Когда это ты научился так красиво резать? - искренне удивился  Максим.

      - Это я со вчерашнего банкета несколько блюд уволок. Думаю, надо же чем-то закусывать завтра.

      - И как ты это дотащил?

      - Никак. Я ведь на машине. Погрузил, и поехал. Это вы, лохи, пешком ходите, а мы, крутые ребята, на личном транспорте. Я уж и забыл, когда пешком-то ходил.

       - Как ты вел? Ты же пьяный был.

       - А водила на что?

       - У тебя личный шофер?

       - Ну, конечно… Эх, Макс, люблю я тебя! А за что - сам не знаю. Давай за встречу!

       Выпили. Кирилл несколько минут сидел, закрыв лицо трясущимися руками. Когда он опустил их, лицо его слегка повеселело.

       - Ну, вот! Другое дело! Теперь уже не так колбасит!.. Ну, Макс, зачем ты меня искал? Наверняка ведь дело какое-то тебя ко мне привело. Не просто же соскучился.

       - Да уж я поискал тебя! - уклончиво ответил Максим. - Сначала под забором твоего особняка стоял, волкодав твой меня облаял, потом на квартиру в «трех богатырях» подался, там жена твоя сообщила мне, что ты на работе.

       - Какая, на хрен, жена? Людка, что ли? Это не жена, это так, потаскушка одна.

       - Откуда мне знать? Представилась как жена.

       - Ясно: выдает мечты за реальность… Так чего ты искал-то меня?

       - Да хотел тебе одну идею предложить.

       - Ну? - Кирилл затянулся «Беломором».

       - Ты прямо как подпольный миллионер: в драных штанах ходишь, «Беломор» куришь.

       - А ты слышал такую фишку, что дорого одеваются либо миллионеры, либо нищие?

       - А нищие-то зачем?

       - Да чтобы пыль в глаза пустить! Чтобы не думали, что они нищие! Ведь человек такое тупое существо - живет ради того, что о нем скажут. Он сам не доест, детей голодными оставит, но купит-таки тряпку, чтобы пройтись в ней по улице. Вдруг  какой-то лох подумает о нем мельком: «Вот идет богато одетый человек». Подумает, и через секунду о нем забудет. А он ради этого детей голодными оставит. А я – и так богатый, мне по фиг, что обо мне подумают! Ну, выйду я таким вот Макаром, в драных трико, ну, подумает обо мне какая-нибудь тетя Фрося, что я голь перекатная, а я-то на самом деле эту тетю Фросю всю с потрохами купить могу… если захочу… Это прикалывает. Слышь, Макс, ты мне зубы-то не заговаривай, говори, зачем пришел. Что за идея?

        - Ну, слушай… Идея моя такая: я ведь за бугор хочу свалить.

        - Ну? - Кирилл со вкусом затянулся.

        - Вот и подумал: может, тебя с собой захватить? По-товарищески, чтобы ты со мной за бугром процветал, а не здесь прозябал.

        - Ищи дурака!

        - Что?!

        - Что слышал.

        - Ты отказываешься? Но почему?! Я тебе говорю - дело верное! Зато представь, как ты там заживешь: там ты в сотни раз больше иметь будешь! Там…

        - Ох, Макс, как я тебя узнаю с твоими бредовыми идеями! Ты слышал пословицу: лучше синица в руке, чем журавль в небе? Так вот: здесь я действительно что-то имею - свой отлаженный бизнес, который, кстати, успешно развивается, недвижимость и движимость, еще кое-что… Тут у меня все схвачено, тут я знаю, кому, куда и за сколько. А там? С нуля начинать? А если не получится? А скорее всего, что не получится: для меня менталитет этих немчур - лес густой. Тут одного напоил,  другому на лапу дал, а их чем брать? И ради чего? Чтобы разбогатеть? Я и здесь не бедствую.

       - Там ты мог бы еще круче развернуться.

       - Зачем? Мне и того, что у меня есть, хватает. И еще… Хочешь, я тебе крамольную вещь скажу, Макс? Чем больше денег, тем больше понимаешь, что не в них счастье. Я раньше как думал? Вот куплю квартиру – счастлив буду. Был. Ровно три часа. Думал: куплю другую квартиру, круче этой, точно счастлив буду. Купил. Был счастлив еще меньше. Два часа. Думал: есть у меня деньги – все могу купить! И, бывало, прокучу ночь в ресторане, напою дружков, кучу бабок истрачу, а наутро те же мысли: ну, и где оно – счастье? Эх, Макс, есть у меня миллион к примеру, ты говоришь – за бугром у тебя будет два, а зачем мне два, когда я не знаю, куда один-то деть? Это ж сколько выпить надо, чтобы миллион пропить! Никакого здоровья не хватит. Для меня с одним-то миллионом жизнь смысл потеряла… Всего, чего хотел – добился, все, что хотел – попробовал… Ты слышал, что богатые чаще впадают в депрессию и совершают самоубийства, чем бедные?

       - Это твое окончательное решение? Не передумаешь?

       - Да нет, Макс, не передумаю. Не по адресу ты обратился со своей идеей. Усталый я от жизни человек. Все прошел: и тюрьму, и богатство. И любовь женщин знавал, и наркотой баловался… Ничего уже мне не надо. Как там у Пушкина? Мне б забыться и уснуть!

        - Это у Лермонтова.

        - Неважно. Главное, все надоело, и резких телодвижений совершать в принципе неохота.

         Несколькими часами позже он сидел у Павла, пил пустой кипяток, его лихорадило, то ли от волнения, то ли от болезни.   

          - Слушай, Павлуха, был я сейчас у Кирилла с Юркой… Предложил им классную идею! Но ни тот, ни другой меня даже слушать не стали!

           - Да? А что за идея?

           - Боюсь даже начинать: если и ты меня не поддержишь…

           - Да ладно ты, говори!

           - Ну, была не была! Я тут подумал, что надо из этого гиблого места сваливать.

           - Вот как? А куда?

           - Не знаю, за границу куда-нибудь. Все – ну, все уезжают! А мы здесь, как какие-то последние лохи, сидим. Ты пойми, Пашка, здесь нам ничего не светит! Здесь ты не реализуешь свой талант, ты до самой старости будешь плакаты на заводе малевать. А там у тебя будет шанс прославиться! Там к искусству отношение совсем другое! Впрочем, может, ты на стороне этих двух… жалкие люди, без воображения, добились какой-то малости и уцепились за нее, трясутся, как бы ее не потерять. Жалкое зрелище!  

           - Да нет, я с тобой полностью согласен! Надо уезжать! Другого выхода нет!

           - Да?... – Максим не верил своим ушам. – Ну, Павел, я в тебе не ошибся! Только вот – как? Какие-то мысли у тебя были на этот счет?

           - Не только мысли – но и действия.

           - Да?! Да ты… Да говори же, не томи!

           - Мне, старик, такие мысли давно уже в голову пришли. Я как следует все это дело обмозговал, нашел заинтересованных людей во Франции, списался с ними и – жду ответа.

          - Ну, ты, оказывается, пробивной какой… Не ожидал.  Я знаю, что творческие  люди в основном в эмпиреях витают, а их творчество какой-нибудь  реально мыслящий человек продвигает. Я как раз и хотел при тебе этаким импресарио…

         - Ради Бога! Это прекрасно! Мне помощники во как нужны! А то все дела обделываю, а на творчество времени как-то  не остается.  Сложно совмещать!

         - И прекрасно он все совмещает! И прекрасно дела обделывет! - воскликнула Женя. - Павел письмо из Франции получил! Вот, - она торжественно протянула брату конверт. - Вчера пришло. До сих пор не можем в себя прийти.

           Максим находился в каком-то предшоковом состоянии. Он пожирал приятеля глазами, словно видел его впервые: «Молодец Пашка! Я от него такого не ожидал! Я к нему с идеей, а у него все уже схвачено! И придумывать, и делать ничего не надо – уже все сделано! Осталось только воспользоваться плодами его трудов! Не беспокойтесь: воспользуемся в лучшем виде! В конце концов, не все мне придумывать, пусть сами головой поработают…» Женя и Павел глядели на его растерянную физиономию и смеялись.

      -    Там написано, что мои весточки дошли до них, что они не против организовать выставку моих работ, и их человек будет здесь со дня на день, - продолжал Павел.

     -     Да ты что!

     -     Да-да, жаль, что ты не знаешь французский.

     -     Кто же тебе перевел письмо?

     -     Сослуживица. Она же и туда от моего имени писала.

     Все трое склонились над магическим письмом. Они ощупывали его, рассматривали, Женя даже понюхала, не пахнет ли французскими духами.

      -    Слава Богу! - восторгался Павел. - Это первая весточка из большого      

 мира!

     Да, письмо было настоящее, и незнакомые слова, отпечатанные на компьютере, свидетельствовали о том, что за тридевять земель существует большой мир.

      -    Иди сюда, Макс, посмотри, какие картины я покажу ему. Надо все приготовить заранее, ведь он приедет, может, даже завтра.

       Они склонились над картинами, возбужденно оценивая каждую. Особенно старалась Женя, показав себя знатоком живописи и достойной подругой художника.

     -     Но самая главная картина, к сожалению, еще не дописана, -

огорченно объявил Павел. - А ведь у их посланца времени, конечно, будет в обрез. Он не сможет ждать, когда я закончу ее. Мне надо срочно дописывать ее, немедленно, не дожидаясь вдохновения.

      -    Но у тебя много других прекрасных картин, - возразила Женя.

      -    Нет, без этой картины я не произведу должного впечатления, может, даже вообще никакого. Ну, может, какое-то и произведу, но с этой картиной! Это шедевр, я не хвастаюсь. Будущий шедевр! Это очень важно, чтобы мир увидел ее. Без нее мне, может, и не предложат остаться, а с ней за меня ухватятся двумя руками.

     Павел стал раскидывать картины. Женя бросилась собирать их, дуть на них, словно это были дети, которые могли ушибиться. Наконец художник извлек крупное полотно.

      -    Картина называется «Жажда», - важно объявил он.

         Картина была абстрактна и написана, скорее, в стиле экспрессионизма. Павел не успел окончить ее, но и то, что он увидел, произвело на Максима тягостное впечатление. По телу пробежала дрожь.

      -    Знаешь, Пашка, если бы я не знал тебя, то решил бы, что художник - этакий мрачный тип, с впалыми щеками и сумасшедшими глазами. Но твой здоровый смех и цветущая жизнерадостная физиономия не идут к твоим картинам.

      Павел рассмеялся, потирая руки. Максим подумал, что таким другом можно гордиться. Талантливый художник, самоуверенный, неисправимый оптимист. Его энергии на десятерых бы хватило. Живет в скотских условиях, но не унывает, просто не замечает их. И не просто живет в таких условиях, но еще и создает в них шедевры! Счастливчик, скоро переберется во Францию… А главное, он и его, Максима, перетянет туда!  С такими мыслями он уснул, поскольку была уже глубокая ночь. Уснул, не обращая внимания на режущий электрический свет, так как Павел всю ночь работал над картиной.

    Утром Максим обратил внимание на то, что несмотря на бессонную ночь, его друг выглядит бодрым и свежим, и Максим опять позавидовал его энергии и здоровью.      В широкой косоворотке, выпачканной в краске, художник имел весьма живописный вид. Чем быстрее картина двигалась к завершению, тем более тягостное чувство вызывала она у Максима. Взглянув на нее, он поежился и сказал:

       -   Да, только при такой жизни, как наша, искусство может принимать такие зловещие формы.

       -   Даже зловещие? Неужели картина производит такое сильное впечатление? Что ж, тем лучше… Как видишь, наш посредник еще не объявился. Значит, я успею дописать…

  

                                           

 

 

 

 

 

 

                                                   Глава 11.

 

 

 

     Максим ждал курьера из Франции с еще большим нетерпением, чем его друг. Он чувствовал почти физически, как течет время. Течет, течет, приближает час расплаты. Течет, как песок в песочных часах, неумолимо уменьшается количество часов, минут, секунд. «Успеть бы, успеть бы…» - одна мысль занимала его. Он окончательно переселился к сестре и ее мужу, бабушке сказал, чтобы она не беспокоилась, он уедет гостить к однокурснику в деревню… Деньги-то? Деньги есть – подрабатывал грузчиком…

     Так и проходили дни… Максим валялся на кровати, поскольку болезнь еще не окончательно оставила его. Павел изо всех сил готовился к выставке, работая и днем, и ночью, разрешая себе поспать не больше четырех часов. Однако несмотря на такой плотный график работы, он мечтал встретиться  со старыми друзьями. «Детская дружба – это святое, - говорил он, вырисовывая детали на своем полотне, - это дружба самая чистая, потому что – никакой корысти, потому что – неиспорченные души. Детская дружба – это на всю жизнь!»

    И вот наступил долгожданный для Павла день встречи старых друзей.    

    Юра и Кирилл подошли в одно время.  Оба были весьма прилично одеты, от обоих так и веяло благополучием.

     Чинно поздоровавшись, друзья расселись возле ящика, играющего роль стола. На нем стояли бутылка дорогого коньяка, принесенного Кириллом, красное вино, инициатива купить которое принадлежала Юре, бутылка водки, выставленная на стол щедрой рукой хозяина, да еще прибавилось несколько бутылок пива, которые извлек из-за пазухи Максим. Закуска, приготовленная хозяйкиными руками, отличалась демократичностью и подходила к любому напитку: это были соленые огурцы, несколько пластиков сыра, жареное, поданное кусками мясо и на множество долек разломленная шоколадка. Начали с водки, которую, за неимением стопок разливали и в граненые стаканы, и в чайные чашки. Первый тост был за встречу. Второй - «за нас с вами и за хрен с ними», правда, непонятно, кого во второй части тоста имели в виду. Опорожнив после третьего тоста чайные чашки и стаканы водки, все уже любили друг друга, и некоторая неловкость, ощущаемая в начале встречи, испарилась. Максим высказал им все, что думал по их поводу, произносил что-то о загубленной идее и их «лохонутости». Они каялись, признавали, что он гений, и жалели, что его не было на зоне, а то «он бы всех там построил».  Юра сообщил, что  больше не стесняется своей нетрадиционной ориентации, а даже гордится ею. По его словам, в последнее время она стала  даже  престижной, поскольку, если посмотреть на творческих людей, звезд и прочее, то все они - неформалы в вопросах любви.

      Кирилл сообщил о себе следующее: устроившись на завод, он воровал оттуда детали и прочие механизмы и успешно продавал их, иногда вывозя товар с территории предприятия грузовиками. «Время было такое - всем по фиг! Грех не брать», -  рассуждал Кирилл. Накопив необходимую сумму, он с завода ушел и ударился в «настоящую» коммерцию. «Большому кораблю - большое плавание», - ухмылялся он, демонстрируя золотые зубы.

     Слушая хвастовство друзей, Павел помрачнел, несколько раз окинул свою каморку смущенным взглядом, что не укрылось от Максима, наконец, не выдержал, и выложил им про Францию. Максим заметил, что при его сбивчивом рассказе Женя густо покраснела и отвела глаза.  Павел, видимо, сам возбужденный и своим рассказом, и своим успехом, принялся лихорадочно расставлять перед гостями полотна, которые он приготовил для выставки. Наконец он добрался до своей любимой картины. Долго он излагал концепцию хаоса. Любовно поглаживал холст, при этом все видели, что у него дрожат руки, наклонялся над ним, вдыхая запах красок с полузакрытыми, полузакатившимися глазами. Максим наблюдал за реакцией слушавших. Женя с отсутствующим видом потягивала вино. Юра удивленно распахнул равнодушные глаза, на его губах застыла вежливая улыбка. Кирилл слушал с серьезным видом, который, однако, выражал не уважение перед автором, не восторг перед его творчеством, а что-то… нехорошее. Когда Павел замолчал, обводя всех торжествующим взглядом, Юра и Кирилл, не сговариваясь, вместе поднялись и, попрощавшись, направились к выходу. Максим тоже поднялся. Павел казался обескураженным.

      -    А как же коньяк? Братцы, мы ж Кирюшкин коньяк не попробовали… И пиво все целое. Вы чего засобирались-то? Я думал, до утра гудеть будем, ведь так давно не виделись, о стольком переговорить нужно!

     -     Дела,- кокетливо пожал плечиками Юра. А Кирилл   неожиданно для всех жестко сказал:

     -     А хочешь, Павлуха, правду-матку? Ни в какую Францию ты ни-ко-гда не уедешь. А картины свои выкинь от греха подальше…

      Эти слова произвели эффект разорвавшейся бомбы. Павел качнулся, словно его хлестнули по лицу, затем произнес охрипшим голосом:

     -     Это ты за мою хлеб-соль так? Это ты - что…

     Кирилл молча повернулся и вышел. На улице, прощаясь, Максим сказал:

     -     Зря ты с ним так, Киря…

     -     А чего там? Я человек прямой, что думаю, то и говорю. А тебе, Макс, я не советую с ним встречаться.

    -      Что так?

    -      Да так... Сам все увидишь. Пока так скажу: неудачник он, Пашка. Конченый человек. А невезучесть заразна.

      На другой день Максим вернулся к бабушке. Она казалась безмятежной и веселой, рассказывала о разных мелочах, случившихся с ее знакомыми и соседями. Из ее слов Максим сделал вывод, что из милиции больше не звонили. А значит, у него есть возможность выиграть время.

                                

    … Максим пытается заснуть. В мозгу беспорядочно возникают и тают, как туман над болотом, образы. Возникает лицо Женьки. Губы скорбно сжаты. Что с тобой, Женька? Почему ты так смотришь?.. Но - что это? Шаги… Это мужские шаги. Дверь распахивается. На пороге - Павел.

     -     Пашка! Ты как здесь? Кто тебе открыл?

     Он молчит и смотрит…

     -     А! Тебе Женька дала ключ! Что с ней? Не молчи! Я же вижу, что-то случилось.

      Павел молча достает… откуда? Не мог же в кармане поместиться такой большой кусок сырого мяса! Он  вгрызается зубами в кровавую плоть. Максим чувствует резкий приступ тошноты. А Павел как-то быстро проглатывает мясо, вытирает окровавленные губы рукавом и начинает медленно приближаться к постели Максима, впившись   в его лицо внимательным и диким взглядом. Его голубые   глаза кажутся в темноте прозрачными, только черный зрачок как дуло пистолета, держит Максима на прицеле. «Да он же сумасшедший!» - кричит Максим и… просыпается. Страх лежит на груди ледяным камнем. Боже, это только сон! Пашка - не сумасшедший!  Слава тебе, Господи!… Однако за то время, что они не виделись, вполне мог приехать курьер. Надо к ним! Скорее! Быть может, он еще успеет на последний трамвай…

         Неужели к ним приехали? Тогда Женьке не до него. Почти что на чемоданах сидят. Утрут нос Кирюшке!

     Дверь открыла Женя.  Да, что-то не так: отводит взгляд, лицо осунулось. И еще: на переносице морщинка. Этого не было.

     -     Привет. Ты не заболела? Нет? Слава Богу! Но я же вижу, что-то случилось… А Пашка дома? Хорошо, сейчас поздороваюсь. Что, есть ли новости из Франции?

     Женя молча посторонилась. Максим прошел в комнату. Павел лежал на кровати, отвернувшись к стене.

    -      Здорово, Пашка! Не заболел, а? Чего валяешься?

     Павел повернул к нему лицо, которое показалось Максиму каким-то незнакомым. Или нет, знакомым. Он уже видел когда-то такое выражение на лице приятеля.

     -     Ну, как дела? Как с выездом? Я уж думал, вы тут на чемоданах сидите.

     -     С выездом? Куда?

     -     Как - куда? Во Францию, в Париж.

     -     А разве мы не в Париже?.. Ведь мы же в Париже, Макс!

       И тут Максима осенило: выражение лица! Да ведь он видел Павла таким сегодня ночью, во сне. Выходит, сон-то оказался в руку! А Павел продолжал:

     -     Как я рад, что тебе тоже удалось выбраться оттуда! Впрочем, я-то всегда знал, что ты не дурак. Однако ты как будто не в себе? Еще не поверил своему счастью? Ну-у… Отдохни. Как тебе Париж? Где ты уже успел побывать? Кстати, настоятельно советую  посетить мою выставку. Это что- то потрясающее в смысле успеха. А как тебе наша квартира? Класс? Здесь умеют ценить талант. А ты как устроился? Женя, принеси нам выпить. За успех, за встречу.

      Максим с ужасом смотрел на друга. Затем перевел вопросительный взгляд на сестру. Она горестно кивнула:

     -     Да, как видишь.

     Максим  решительно встал, схватил сестру за локоть и вывел в прихожую.

     -     Давно это с ним?

     -     Несколько дней уже… После той встречи, когда Кирилл так сказал… Или из-за проклятой картины. Он писал ее по ночам. Это подорвало его силы… Ах, Макс! Ведь это все иллюзия!

     -     Что?

     -     Все! Франция, ну и… Я звонила его сослуживице, которая переводила письмо. Знаешь, что она мне рассказала? Что он действительно просил ее написать в Париж, в какое-то агентство по продаже картин. Уж не знаю, где он нашел их адрес. А в этом несчастном письме просто содержалась ничего не значащая информация о том, на каких условиях они принимают картины. Понимаешь, никто не обещал ему выставку! И приезд курьера тем более! И как я могла поверить во всю эту ерунду? Но, как ни странно, без него - сомневалась. Все его надежды казались мне бредом. А как послушаю его доводы и рассуждения… и все кажется возможным! Понимаешь, он рассуждал логично, совсем не как сумасшедший. Но теперь-то все ясно - он сошел с ума, он живет в своем придуманном мире!

     -     Это понятно. Но надо же что-то делать! Ну, во-первых, ты не можешь оставаться с ним. Это слишком опасно! Кто знает, что у него на уме?

     -     Но я не могу оставить его одного. По этой же причине.

     -     Так-так… Ты  похудела, осунулась.

     -     Он не ест, лежит целыми днями. И я сижу возле него… Боже мой, Макс! О какой еде ты говоришь! Да мне кусок в горло не полезет! Я сейчас больше всего на свете хочу умереть. Еще несколько дней без еды, и мы с Павлом просто ушли бы…

     -     Молчи! Все ясно… Вернее, ничего не ясно…Короче, утро вечера мудренее. Сейчас уже поздно. Я предлагаю поужинать и лечь спать.

     Дверь открылась. На пороге стоял Павел. В руке он держал кусок сырого мяса.

     -     Макс, Женька не кормит меня уже несколько дней, а я смертельно хочу есть. Она сидит возле меня и плачет, целыми днями ревет.

     Павел впился зубами в плоть. Женя закрыла глаза, Максим почувствовал, как по спине пробежал холодок ужаса.  Павел рассеянно жевал мясо и бесцветным голосом говорил:

     -     Все хорошо, Макс. Плохо одно: скоро за мной придут.

     -     Кто придет, Паша?

     -     Неважно кто. Враги, конечно. Они уже недалеко.

     -     Так… В общем, Паша, давай поговорим с тобой на эту тему, как мужчина с мужчиной. Без Женьки. Она и без того напугана. Жень, сходи-ка в магазин, купи нам чего-нибудь поесть. Вот деньги.

     Женя, как показалось Максиму, с большим облегчением стала собираться. Чувствовалось, что ей невмоготу больше сидеть в каморке с сумасшедшим мужем. Она взяла хозяйственную сумку, бросила на Павла обеспокоенный и измученный взгляд и вышла. Когда она выходила, Павел крикнул ей вдогонку:

     -     Женька! - она обернулась - Помни, Женька, я люблю тебя. Все, что я делаю, все только ради тебя и нашей любви. Помни это! Помни это всегда!

     У Жени на глазах показались слезы. Она поспешно отвернулась и вышла.

     -     Макс, - каким-то вкрадчивым голосом заговорил Павел. - Они совсем рядом. Будет плохо, если они придут. Всем будет плохо. И тебе, и Женьке.

     -     Ну и что ты предлагаешь?

     -     Им нужен я. Вы им не нужны. Поэтому, когда они придут, не бойтесь. И Женьку успокой… А сейчас… выйди… сходи в сарай, он в огороде, за моими картинами. Он не заперт. Картины ты сразу увидишь. Там достаточно светло пока. Найди ту картину. Ту! И принеси сюда.

     -     Вряд ли там светло, уже вечер, - замирая от страха, пролепетал Максим.

     -     Ну, так возьми фонарь. Он в кухне. Возьми его.

      Максим зашел в кухню и действительно увидел на полке электрический фонарик. Взяв его и опасливо оглядываясь, он вышел в огород. Без труда отыскал дверь в сарай. Она тоскливо скрипнула. Очутившись в темноте, Максим зажег фонарик, дрожащий  и тусклый свет которого выхватил из черноты фрагмент картины. Но та ли это картина? Максим принялся водить фонарем, освещая как попало сваленные полотна. Он принялся разбирать их. Постепенно это занятие захватило его. Он внимательно вглядывался в каждую работу. Да, безусловно, Павел жил в своем мире. Временами это был прекрасный мир, временами он казался художнику зловещим и опасным… Дикий вопль Жени заставил его вздрогнуть. Фонарь выпал из рук и погас. Максим бросился бежать, топча картины. Ноги прорывали холсты, проваливались. Он с трудом вытаскивал их, стряхивая полотна с ног. Казалось, что они нарочно цепляются, чтобы помешать ему выбраться из  темноты, из мира фантазий и бреда на свободу.  Максим ринулся по огороду к дому, рванул дверь, вбежал через прихожую в комнату. И - остолбенел. Картина, представшая перед ним, казалась продолжением кошмара Павла, материализовавшегося с его работ.  Он висел на ремне под самым потолком, зацепив ремень за громадный гвоздь, не иначе как нарочно забитый для этой цели. Женя продолжала кричать, округлив глаза и прижав кулаки к подбородку. Ее колотила дрожь. Максим мгновенно оценил ситуацию.

     -     Спокойно! Не ори! Так… Я посмотрю, можно ли еще что-нибудь сделать, а ты марш к телефону, вызывай скорую. Да быстрее! Сейчас дорога каждая минута.

     Женя кивнула, повернулась к двери, приостановилась на пороге, ухватившись за косяк.

     -  Женька, скорее! Оставь ты свои бабьи слезы!

     Она обернулась, лицо ее было мертвенно-бледное. И рухнула на пол. Максим не знал, к кому кидаться. Решил, что больше в его решительных действиях нуждается Павел, если, конечно, он еще жив. Осторожно вынул его из петли. Тело друга показалось ему неестественно тяжелым. Уложив его на пол, Максим пощупал пульс. Рука была совершенно безжизненна. Максим замер от смертельного ужаса. За окном - ночь. Такая темная, словно весь мир провалился в преисподнюю, на земле осталась только хижина его сестры. В режущем электрическом свете - труп. У дверей - его сестра. Тоже неподвижная. Но живая. И тишина. Пронзительная, как свист. Или это в голове бьется, пульсирует кровь? Максим  бросился к сестре. Принялся бить ее по щекам.

     -     Женька! Женька! - кричал он, чтобы не слышать тишину.

     Женя медленно открыла глаза. Села. На ее лице постепенно разливалось удивление.

     -     Женька, как ты?

     -     Я сейчас была там… Там - действительно что-то есть. Прав Арсений.

     -     Где - там? Что - есть?

     -     Обморок - это полная отключка. Но не на этот раз…

     -     Женя, надо вызвать скорую. Сейчас не время для разговоров.

     -     Время! Выслушай меня, пожалуйста! Именно теперь. Потому что я чувствую, что забываю… Короче говоря, на этот раз я не отключилась полностью. Я перенеслась туда…  Там - темнота. Но темнота населенная. Ко мне подошли люди. Сначала Паша. Он вдруг появился передо мной и сказал:

     -     Помнишь мои последние слова? Помни их до самой нашей встречи.

     -     До встречи? - спросила я. - А она будет?

     -     На земле - нет...

     Сказал это и - то ли растаял, то ли быстро удалился, унесся, улетел… А на его месте появились другие. Почти прозрачные, слабо светящиеся, но в темноте различимые. Среди них я узнала… кого, думаешь? Арсения. Мне показалось, что он тут чувствует себя, как дома. И он сказал… Он сказал…- Женя мучительно сосредоточилась. Затем лицо ее приняло выражение беспомощной растерянности. - Забыла!

     -     Ну, в таком случае все это не так уж важно…

     -     Нет, Макс, это очень важно… Для меня словно открылась дверь в другой мир. Все, что говорил Арсений, было для меня откровением. Я не помню, что он говорил, но помню ощущение удивления и счастья. Я обо всем забыла. И вдруг - твой голос. Ты зовешь меня. Я помню недоумение - откуда здесь Макс? А потом помню состояние воспоминания. И ощущение, что какая-то стремительная сила тянет тебя куда-то… вниз, не вниз. И - я очнулась, глаза увидели свет, я пришла в себя. Но… Я напрочь забыла наш разговор. Наверно, потому, что не надо, чтобы об этом знали другие. Например, ты. Этот разговор - не для тебя. К тому знанию, которое я обрела, ты придешь своим путем.

     -     Да, но ведь ты тоже забыла содержание такого важного, по твоим словам, разговора.

     -     Да, в голове его нет. Он - в сердце. Я никогда не забуду его. И я думаю, что теперь моя жизнь будет меняться в соответствии с тем, что я услышала.

     -     А - Павел?

     -     Он ушел от нас. А нам еще жить…

     - Жить? Да, конечно! А как же Франция? А как же переезд? Я должен уехать! Я пошел.

     - Куда? Макс, не уходи! Не оставляй меня!

     Однако Максим вышел на улицу, сделал несколько шагов, остановился… «А если я ошибся? Если он еще жив? Надо вызвать скорую, надо помочь человеку…» Он вернулся. Женя сидела на полу и рыдала.

     - Ты вызвала скорую? Нет? Да ты просто дура! Возьми себя в руки.

     Он сам набрал номер 03, будничным голосом назвал причину… Сел на пол рядом с сестрой, обхватил голову руками.

     Скорая приехала вместе с нарядом милиции. Люди в белых халатах казались привидениями, колдующими над лежащим Павлом. В итоге его уложили на носилки, накрыли с головой, унесли.

      - Ваша фамилия, имя, отчество? – обратился к нему молодой милиционер.

      Максим назвал. Милиционеры как-то странно переглянулись, пошептались, затем тот же, что обратился к нему, сказал:

     - Вы арестованы по подозрению в убийстве.

     - В каком убийстве?! Он же сам! Он сам! – закричала Женя, очнувшись.

     - Он сам! – машинально повторил Максим.

     - С этим мы разберемся. Вы разыскиваетесь по подозрению в убийстве Николая Ивановича Озерова.

     - А кто это? – спросил Максим.

     - Убит на кладбище.

     - А! Понятно…

     - Макс, расскажи им! Ты же сам чуть не пострадал!.. Макс, почему ты молчишь?

 

    

 

                                

 

                                       

 

 

 

 

 

 

 

                                                  ЧАСТЬ  3.

                            

 

 

                                                        Глава 1.

 

     

 

     - Жизнь моя – на что ты похожа?

       На паденье или на взлет?

       Прозябанье или полет?

       Жизнь – это и смерть тоже.

 

       Такие  вот невеселые стихи складывались в голове Максима. Он лежал в тюремной больнице уже три недели. Его съедал изнутри туберкулез, неделю назад ему удалили часть легкого. Он чувствовал себя таким слабым, как будто невесомым, словно еще немного – и он растворится в воздухе, станет воздухом. «Как странно, - лениво шевелилась мысль, - оказывается, умирать совсем не страшно. Страшно, наверно, это когда есть, что терять. А когда нечего терять – все равно. Собственно, чего бояться? Смерть не требует таких усилий, такого умения, каких требует жизнь. Для того, чтобы умереть – от тебя ничего не надо: ни мужества, ни таланта. Смерть забирает и пожилых, и молодых, и совсем маленьких… Вот этот злополучный сторож… Он умер себе в один миг, скорее всего, даже ничего не заметил. А я? Что я пережил после этого? Кошмар! Суд… Унижения… Стыд… Слезы бабушки… А ужас в Женькиных глазах!.. Вдова сторожа, забитая, пожилая женщина... Она не проклинала меня, не жаловалась на судьбу, она только тихо плакала во все время судебного процесса. А годы на зоне… А сторож себе спит уж который год… Странно все-таки, не думал я, что моя жизнь вот так пройдет, вот так закончится… Я хотел столько совершить – добиться славы,  любви… А вместо этого… И вот он, конец. Ну и пусть! Теперь все равно…» Максим закрыл глаза.

      - Он спит, - прошептала медсестра Люба.

      - Я зайду потом, когда он проснется, - ответил голос, услышав который, Максим вздрогнул и открыл глаза. У своей постели он увидел священника в черной рясе.

     - Проснулся, - сказала Люба. – Максим, тут к тебе батюшка пришел, хочет с тобой поговорить.

     - Не стоит, - улыбнулся Максим. – Я атеист.

     - Оставьте нас, пожалуйста, - вполголоса произнес священник. Максим взглянул на его лицо и воскликнул:

     - Арсений?!

     - Да, - улыбнулся тот. – Узнал?

     - У меня что – глюк? Ты – и вдруг священник?

     - Ничего удивительного. Просто за это время я стал священником.

     - А я за это время стал зэком. Ну и встреча…

     - Ты не против, если я присяду к тебе?

     - Садись.

     - Как ты себя чувствуешь?

     - Да вот – помирать собираюсь.

     - Да, -  кивнул головой Арсений, - Я разговаривал с врачами. Плохо твое дело.

     - Ну, и не надо меня утешать, - вдруг обозлился Максим, - я не боюсь. Я даже рад. Надоело все…

     - Что надоело?

     - Жизнь такая.

     - Так начни другую.

     - Поздно…

     - Не хочешь начать здесь, начнешь там.

     - Где – там?

     - В другом месте. Не на земле. Но начать придется. Душа бессмертна. Ты ее не выкинешь, как перчатку, никуда не денешь, она – всегда с тобой.

     - Тем хуже для меня. Я убийца, я сатанист. Если ад есть – гореть мне в аду. Удивляюсь, как вообще ты разговариваешь со мной! Тебе не противно?

     - Что?

     - Ну, что человек, которого ты тогда приютил, за которым ухаживал, как родная мать, оказался убийцей и обманщиком.

     - Я и тогда это знал.

     - Что?!

     - Что это ты убил сторожа.

     - Откуда?

     - Твоя одежда была забрызгана кровью… Ну, и вообще, если сопоставить обстоятельства, догадаться было не трудно.

     Максим подавленно молчал.

     - Ты крещен? – нарушил тишину Арсений.

     - Нет. Повторяю, я – сатанист.

     - Это что – убеждение?

     - Теперь нет.

     - А раньше?

     - Понимаешь, сатанизм обещал быстрый успех. Колдовство, тайна… Мне хотелось всего и сразу. И я думал, что с помощью магии я добьюсь всего, чего хочу.

     - Добился?

     - Как видишь.

     - Демон арестован. А без предводителя секта распалась сама собой.

     - Мне все равно. Теперь.

     - Максим, я предлагаю тебе принять крещение, причаститься святых тайн и собороваться.

     -  Только ради тебя – другого я и слушать бы не стал. И потом, вдруг там и вправду что-то есть…

     - То есть, ты примешь крещение без веры?

     - Да. Только потому, что тебе так хочется, ты же священник, ты считаешь, что это твой долг.

     - А что тебе надо, чтобы поверить в Бога?

     - Наверно, чуда.

     - Обычное дело, - усмехнулся Арсений, - всем нужны чудеса… Ну, что ж, будет тебе чудо.

     После того, как Арсений совершил обряд крещения и повесил на шею Максима простой медный крест на шелковой нити, после того, как Максим причастился святых тайн и соборовался, он вдруг разрыдался, как ребенок.

     - Арсений, ну почему так? Почему? Почему я должен умереть?

     - А все в воле Божьей, - загадочно улыбнулся Арсений. – Мне пора.

     - Не уходи! – в голосе больного зазвучал страх. – Не уходи! Не оставляй меня!

     - С тобой теперь Бог, - возразил Арсений. – А я еще приду… Может, завтра.

    

     Чудеса начались на следующий же день.

     Ближе к обеду в палату заглянула медсестра Люба и сказала:

     - К тебе пришли.

     - Кто?

     -  Сестра. И еще какая-то девушка.

     Максим не видел Женю с самого начала болезни. До этого она регулярно, хотя бы раз в месяц приезжала к нему, и они сидели друг напротив друга, разделенные толстым стеклом. С тех пор, как он попал в больницу, он не видел сестру. И вот она вошла, на плечи накинут белый халат.

     - Привет! Как ты?

     - Привет! Сегодня лучше. Представляешь, вчера приходил Арсений, он теперь священник. Убедил меня покреститься. Ну, я и согласился. Долго все равно не протяну, а кто знает – что там?

     - Перестань, у тебя все будет хорошо. Ты поправишься! А про Арсения я знаю. Мы иногда встречаемся.

    Максим удивленно взглянул на сестру.

     - Я не одна, - лукаво улыбнулась она, подошла к дверям, выглянула, скомандовала кому-то:

     - Заходи!

     В палату вошла Инга, тоже в белом халате, черные волосы небрежно разбросаны по плечам.

     - Привет! – в ее взгляде - интерес и сочувствие. – Тебе лучше?

     - Привет! А ты – какими судьбами?

     - Да вот, - она усмехнулась, присела на краешек его кровати. – Ты стал сатанистом, ты попал на ложный путь. Мой долг – уберечь тебя от темных сил… Но это хорошо.

    - Что хорошо?

     - В Библии сказано, что лучше быть горячим или холодным, чем теплым. Ты был теплый. А теперь – холодный. Но это ничего. Главное – начать путь. Ты его начал. Раньше все законы тонкого мира были чужды тебе. Ты весь погряз в материальном. А теперь ты тоже понял, что там – что-то есть. Ты заинтересовался тонким миром. Прекрасно! Для меня все материальное – иллюзия. Суета. Временное, преходящее. Я вся там – в тонких мирах.

     - Почему?

     - Потому что иначе в этом грубом мире можно с ума сойти. И я рада, что ты тоже  исправляешься. Ты начал со зла, но это – начало пути.

     - Макс, - вмешалась сестра. – У меня хорошие новости для тебя. Тебя хотят досрочно освободить.

     - Шутишь! – голос охрип.

     - Нет, не шучу. За образцовое поведение и ввиду состояния здоровья. Господи, как бы это было хорошо!

 

 

      

  

 

 

 

                                        Глава 2.

 

 

 

 

           Университет позади. Женя получила свободный диплом - к тому времени распределения отменили - устраивайся, как хочешь, как повезет.  До осени она отдыхала,  а в первые сентябрьские дни  решила заняться поисками работы.  Куда еще выпускница факультета журналистики могла направить свой путь, как не в редакцию краевой газеты! С трепетом поднимались она по бесконечной лестнице, минуя пролет за пролетом. Конечно, можно было проехать на лифте, но волнение оказалось слишком велико, хотелось его унять.

       -   Так что, Женька, сейчас исторический момент, - разговаривала она сама с собой. - Сейчас, можно сказать, решается твоя судьба. Помни, какое впечатление  произведешь, так тебя и воспримут. Первое впечатление - оно самое важное.  

     Она оказалась на шестом этаже редакции газеты. Перед ней раскинулся холл, обставленный комфортной, но строгой мебелью. Мимо  с крайне деловым видом прошло несколько «небожителей» - сотрудников газеты.  Она свернула в боковой коридор и медленно двинулась по нему, читая таблички на дверях. Перед кабинетом главного редактора  в нерешительности остановилась. Затем, набравшись храбрости,  постучала и, не дожидаясь приглашения, вошла.  Она увидела просторное помещение, обстановка которого не отличалась, наверное, от кабинетной обстановки любого другого начальства: на полу - ковровое покрытие, по стенам - стеллажи  с той литературой, которая, очевидно, должна быть всегда под рукой. Почти в центре - массивный стол с несколькими телефонами. Вот, собственно, и все. Но  Жене до сих пор не приходилось посещать кабинеты начальников, а потому она слегка оробела. За внешней внушительностью интерьера  не сразу заметила человека. Редактор оказался маленького роста, в темно-сером костюме, не вполне сочетавшемся с его прической - длинными, курчавыми, черными как смоль волосами. Он стоял у окна и курил. Посетительницу смерил высокомерным и, в общем, равнодушным взглядом.

       -   Вы - Павел Иванович Кляйстер, редактор? - с достоинством осведомилась Женя.

      -    Да. Чем могу…

      -    Я в этом году закончила факультет журналистики нашего университета и хотела бы устроится в вашу газету по специальности. Вот мой диплом.

      Павел Иванович раскрыл диплом, пробежал глазами,  и, помолчав, изрек убийственные слова:

      -    Собственно, свободных ставок у нас на данный момент нет. Неизвестно, когда будут. Возможно, года через три, когда кто-нибудь из сотрудников уйдет на пенсию. Так что… Впрочем, пока вы можете, если, конечно, есть желание, поработать вне   штата. Со временем вас,  может, и возьмем… А теперь, если позволите, небольшой тест. Э-э… Что самое дорогое в мире?

      -    Жизнь близких и любимых людей, - выпалила Женя.

      -    Ну, вот. Типично женский ответ…  Я имею в виду дорогое в плане… - Павел Иванович выразительно пошевелил пальцами.

      -    Поняла, - кивнула Женя. - Самое дорогое - идея.

      -    Э-э… Не угадали. Ваша догадка, безусловно, интересна, но, на мой взгляд, самое дорогое - это информация.

      -    Идея дороже, - возразила Женя. - Могу вам это доказать.

      -    Здесь доказываю я. Итак,  самое дорогое, это информация, поскольку информация - это власть.… Хм, ну, что с вами делать?… Обратитесь в молодежную редакцию к Ирине Качковой. 625 кабинет. Желаю удачи.

     Решив не откладывать дело, Женя отправилась в 625 кабинет.

     Кабинет этот представлял собой маленькое помещение, совершенно совпадающее с представлением Жени о редакции газеты: два стола и стеллажи были доверху завалены газетами, рукописями, бумагами вперемешку с недоеденными сухарями и окурками. На стенах висели дружеские шаржи - воплощения доброжелательного отношения коллег, вырезки из журналов, смешные картинки с надписями типа «говори скорее дело и мотай отсюда смело». В воздухе стоял серо-голубой туман сигаретного дыма. Ирина Качкова, занимавшая один из столов, следила за тем, чтобы этот туман не таял, постоянно добавляя в атмосферу своего кабинета  кучевые, перьевые и слоистые облака сигаретного дыма. В результате чего поддерживалась постоянная плотность тумана. Одной рукой девушка держала сигарету, а другой что-то судорожно строчила. Журналистка-газетчица в целом не поразила воображение: заурядность ее внешности усиливали неопрятность облика, как попало висящие волосы, отсутствие косметики на желтом лице. «Ломовая лошадь журналистики», - окрестила ее Женя. Она представилась и изложила суть дела.

       -   Значит, внештатным корреспондентом к нам? Пр-рекрасно! Очень даже кстати. Сегодня в филармонии состоится концерт пианиста Ярослава Галицина. Играет Скрябина. Сходи на концерт, сделай материал в «культурную» страничку. Надо просвещать молодежь! В наше время классика в загоне… ну, сама знаешь, - она со вкусом затянулась. - Ну, так вот. Материальчик должен быть готов к завтрашнему дню. Справишься?..          И еще. У нас молодежная редакция. А потому пиши таким языком, который будет интересен молодежи. Ну, удачи! 

     За час до концерта Женя уже была в филармонии. Она вошла с черного хода, нашла администратора, представилась внештатным корреспондентом газеты «Молодежь Барнаула». Женщина-администратор, не избалованная вниманием прессы, встретила ее очень приветливо: пригласила в свой кабинет и, чтобы она не скучала, пока она договаривается с пианистом, даже угостила чаем. Вернувшись, сообщила, что артист побеседует  с ней после концерта. Женя поблагодарила ее за хлопоты, заняла свободное место в зале, благо, их было предостаточно, и принялась внимать музыке. На сцене появилась работница филармонии в бархатном, почиканном молью, платье до полу и хорошо поставленным голосом представила пианиста. Гость из Петербурга в черном фраке деловито выбежал на сцену и, прежде чем сесть за рояль, обратился к малочисленным присутствующим с речью.

        -  Дорогие друзья! Я рад приветствовать вас в этом прекрасном здании филармонии вашего прекрасного города… («Ну, положим, здание филармонии действительно прекрасно, - отметила про себя Женя, - все-таки это памятник архитектуры девятнадцатого века. А насчет красоты города сильно преувеличено».) Сегодняшний концерт весьма необычный… Дело в том, что не так давно произошло сенсационное событие… («Да ну! Это уже интереснее…») Мы вот думаем, что знаем о классиках все, что нам известны все нюансы  их биографии, все их произведения, но, оказывается, это не всегда так. До недавнего времени считалось, что Александр Николаевич Скрябин создал 10 сонат для фортепиано…    Не так давно ученым удалось обнаружить в его рукописях одиннадцатую сонату. Прошло некоторое время, в течение которого рукопись восстанавливалась, и  наконец произведение гения, новатора стало доступно мировой общественности… Эта музыка пришла к людям через семьдесят пять лет после смерти композитора. Вы первые, кто услышит ее… («Журналистская находка!» - ликовала Женя.)

            Зал замер. Музыкант опустился на сиденье, словно встал перед роялем на колени… Фалды фрака взметнулись черными крыльями…  Как птицы, взлетели над клавишами руки артиста… И полилась над притихшим залом музыка. «О несчастных и счастливых, о добре и зле, о лютой ненависти и святой любви…», - пришли на ум строки из песни о музыканте группы «Воскресенье»…

            После концерта, когда разошлись немногочисленные посетители храма музыки, Женя поднялась на пустую сцену, тронула клавишу рояля, которая издала загадочный и мелодичный звук.

        -  Добрый вечер, - приветствовал ее немного печальный голос. Женя обернулась, к ней бесшумно подошел музыкант. - Я предлагаю спуститься в зал и там побеседовать.

     Они заняли места в первом ряду.

       -   Ярослав Янович, я подумала вот о чем… Сегодня здесь произошла сенсация - событие в мире музыки. И как буднично это произошло! Так мало людей…

       -   Да, поклонников у классической музыки очень немного. Казалось бы, всем она доступна - слушай, не хочу. Именно так: слушай!.. Не хочу… Как сказал один великий учитель: «Много званых, да мало избранных». Вот так, Евгения, эта музыка понятна только избранным.

       -   Но, я думаю, если бы вы дали объявление, что будет обнародовано до сих пор неизвестное произведение Скрябина, народу пришло бы гораздо больше!

       -   Вы так думаете? А я в этом сомневаюсь… Впрочем, я не сомневаюсь в том, что, когда вы напишете об этом, о сегодняшней, как вы говорите, сенсации, узнает весь ваш город. Я сейчас черкну вам мой адрес, пожалуйста, вышлите мне вашу статью.

…Женя пришла домой в приподнятом настроении и тотчас же села писать. 

     На другой же день она отнесла статью в редакцию. Ирина с интересом прочитала ее, несколько раз ее брови удивленно ползли вверх.

       -   Поздравляю! Ты делаешь успехи! В завтрашнем номере жди свое произведение.

     Женя с нетерпением ждала завтрашний номер. Рано утром она побежала в ближайший киоск, чтобы приобрести сразу несколько экземпляров.

      -    Мне свежий номер «Молодежи Барнаула»!

      Продавец выдала  газету. Дрожащей рукой она развернул ее, пробежала глазами первую страницу, вторую, третью… Затем еще раз от начала до конца… Статьи не было.

       -   Девушка! Мне, пожалуйста, свежий номер газеты, ну, последний.

       -   Это последний. Посмотрите на дату.

     Женя вернула газету. Ничего не понимая, потерянная, вернулась домой.

       -   Ну, что? Купила? - встретила ее бабушка.

       -   Нет… Ничего не понимаю! Статьи нет… Погоди! Я сейчас все выясню.

     Женя бросилась к телефону, набрала номер Ирины.

       -   Ирина! Здравствуй, это Женя. Представляешь, хотела купить газету со своей статьей, а ее там нет. Статьи то есть. Вот и звоню тебе, хочу выяснить…

      -    А, здорово!.. Слушай, мне страшно неудобно, но твоя статья не прошла.

      -    Почему? - в горле пересохло. - Плохо написано?

      -    Нет, конечно! Написано прекрасно! Но, понимаешь, от меня не все зависит в нашей газете. Есть еще главный редактор. Ты с ним уже немного знакома. Так вот. Стоял выбор - взять в культурную страничку твою статью или статью нашего журналиста о концерте  молодежной группы. Ну, и выбор сделали в пользу группы… То есть, его статьи. Все-таки, понимаешь, у нас молодежная газета. Современная музыка молодежи ближе, чем вся эта классическая мутотня. Так что, извиняй… Приходи за следующим заданием!

     Женя бросила трубку. Несколько минут  сидела, подавленно глядя перед собой. Резко поднялась.

      -    Ну, подождите!

       Она быстро шагала по направлению к редакции, ее душа была как сосуд, переполненный злостью, обидой, унижением. Отрицательные эмоции выплескивались через край. «Я им покажу… Они меня еще узнают…» - бормотала она, размахивая руками и неопределенно грозя. Прохожие с удивлением смотрели на нее. «Пьяная, что ли?» - обронил кто-то.

      Только под дверями главного редактора Женя затормозила. «Вот я и у цели, - стала она рассуждать сама с собой. - Что я скажу ему? Почему он, такой-сякой, не напечатал мою статью? Он может мне на это возразить, что он - главный редактор, а потому печатает то, что считает нужным. К тому же предпочтение отдали штатному журналисту, а я-то вне штата. И еще. Ирина сказала, что их газета - молодежная, а потому преимущество за теми материалами, которые ближе молодежи. Она права: модная группа для молодежи предпочтительнее классики. Так что я скажу главному редактору? Чего я добьюсь? Я только окажусь в смешном положении». Ноги словно вросли в пол. Поразмыслив немного, Женя все-таки придумала, что же все-таки ему сказать, толкнула дверь и очутилась в кабинете. Главный редактор сидел за своим столом, курил сигарету, вставленную в мундштук, и беседовал со светловолосым мужчиной лет сорока, одетым в свитер и джинсы. Увидев вошедшую Женю, оба замолчали и вопросительно на нее воззрились.

       -   Знаете! - громко сказала Женя, чувствуя, как сильно бьется у нее сердце. - Я хотела вам сказать много обидных и злых слов по поводу того, что вы не напечатали мою статью. Но потом я подумала, что  вы - не виноваты. Вам просто не дано увидеть и понять. Как сказал великий учитель - много званых, да мало избранных. К сожалению, вы не из их числа…

     С этими словами она повернулась и вышла. Она не видела реакции главного редактора. Ей этого и не надо было. Она просто порадовалась тому, что вышла из этой унизительной ситуации с достоинством.

          У самой лестницы она услышала приближающиеся шаги, оглянулась - ее догонял давешний собеседник редактора.

       -   Подождите! - окликнул он ее и, подойдя, осмотрел доброжелательным и любопытным взглядом. -  Я читал вашу статью. Она мне показалась очень интересной. Если вы не торопитесь, давайте зайдем ко мне… Ах, извините, не представился. Я спецкорреспондент «Молодежи Барнаула» Борис Проклов.

     При этих словах мужчина приосанился, как будто ожидая, какое впечатление произведет его имя на новичка. Женя подметила это и сказала:

       -   А, так это вы?

     Борис разулыбался и повел ее в свой кабинет. Его кабинет показался Жене более уютным, чем кабинет Ирины. Здесь не было такого беспорядка, как у нее. На всем даже, казалось, лежал налет аристократизма: диван с красивым пледом и подушками, возле него -  журнальный столик с массивной, возможно, антикварной пепельницей. Журналистский стол был также массивный, на нем царил идеальный порядок. Бумаги лежали аккуратными стопками.  Борис уселся за стол, указал Жене на диван.

       -   В общем, мне твоя статья понравилась. Для новичка очень даже ничего. Учишься?… Ах, закончила журфак? У вас преподавала Нина Филатова?… Понятно. Чувствуется наша школа…  Еще не устроилась? Конечно, хотела к нам… Слушай,  я тебе работу не обещаю, но предлагаю вот что: походи ко мне, я поработаю с тобой. Буду, как и Ирина, давать тебе задания… Нет, ты, пожалуйста, не ухмыляйся так скептически - мои задания не посмеют не напечатать. Я в нормальных отношениях с шефом… Хотя не исключено, что первое время тебе придется печататься под псевдонимом, шеф у нас злопамятный. Но не отчаивайся! Спустя какое-то время я замолвлю за тебя словечко, и он сам же посмеется над тем, что в свое время прокатил тебя. Мужик-то он ничего. Посмеется, да, может, к тому времени будут вакансии, он тебя и возьмет… Я тебе на самом деле добра желаю, поняла? Из тебя выйдет классный журналист, меня чутье никогда не подводит… Ну, а теперь обо мне. Я ведь в журналистике собаку съел. Вот и ты  наслышана обо мне. Ну, а кто обо мне не наслышан? Весь город меня знает. И это не преувеличение. Меня и менты знают, своим считают, и зэки знают. И тоже своим считают. Я хоть с профессором, хоть с бомжом общий язык найду. У меня склад характера такой, что я люблю острые материалы. Как ты, о музыке, я бы и писать не стал, меня такие темы не греют. Зато сколько у меня таких материалов было, что народ рвал тираж - подчистую сметал из киосков. Так-то. Держись ближе ко мне, я тебя кое-чему научу. Я вообще планирую открыть свою школу молодых журналистов. Вот посоветуюсь с Ниной, ну, с преподавательницей вашей, мы с ней однокурсники, сам отберу, кто мне понравится, человек так десять, а больше ни к чему - доверительного общения не получится, и поднатаскаю вашего брата. Так что ты - первая из моей школы… Ты спросишь, зачем мне это надо? Опыт свой хочу передать. Вот что… В общем, договоримся так - понедельник, среда, пятница в шесть вечера - вот в этом самом кабинете… Согласна? Ну, бывай!

 

 

 

                                         Глава 3.

                         

 

    

              Прошел месяц, в течение которого Женя аккуратно посещала так называемую школу молодых журналистов Бориса Проклова. Кроме нее, у Бориса занималось еще человек десять. Их лица были знакомы Жене по университету. Все они учились на младших курсах. Занятия проходили таким образом: молодая журналистская поросль рассаживалась на диване, а Борис председательствовал за своим солидным столом. Справедливо полагая, что теория журналистики надоела студентам на семинарах и лекциях, он имел благие намерения поделиться с ними практическими знаниями, своим действительно богатым репортерским опытом. В основном учеба напоминала беседы «за жизнь»: журналистские байки и прочее. Иногда проскальзывали и практические советы. Например,  Борис рассказал, что для молодого корреспондента на первых порах затруднения вызывает даже не то, как интереснее подать материал, нет, как правило, в журналистику идут те, у кого с нанизыванием слов и образным мышлением все в порядке, затруднения вызывает то, где взять темы для статей.

       -   Раскрывайте пошире глаза и уши, - поучал Борис, - будьте внимательнее простого обывателя. Информацию можно брать хоть откуда, хоть из объявления на фонарном столбе. Любая житейская ситуация может стать толчком для написания статьи… Ну, например. Вы стоите на трамвайной остановке. Трамвая нет и нет, а вы опаздываете на работу. Вместо того, чтобы чертыхаться и проклинать общественный транспорт на чем свет стоит, подумайте, что из этой ситуации может выйти злободневная и интересная для горожан статья. Выясните, с каким интервалом должны ходить трамваи и что им мешает так ходить. Как вообще обстоят дела с трамвайным парком? А с прочим общественным транспортом? Или другая ситуация. У вас отключили горячую воду. Почему? Авария или ремонт? Если авария, то что произошло? На какую сумму причинен убыток? А если профилактический ремонт, то с какой периодичностью положено его проводить, сколько денег выдается на это из бюджета и так далее…

               Но самое ценное было даже не эти практические советы, а то, что Борис давал задания писать заметки  и, как он и обещал, все задания печатались. Его слово оказалось крепче, чем слово Ирины. За статейки ребята получали копеечный гонорар и были этим несказанно довольны. Поначалу и Женя радовалась, видя свой труд напечатанным. Но время шло. Никаких вакансий, как видно, не предвиделось. Надо было срочно подыскивать работу, и если студентов устраивала подобная стажировка в дополнение к занятиям в университете, то Женю, которая считала себя молодым специалистом, постепенно стали раздражать и разговоры «за жизнь», и самодовольная поза Проклова и, главное, отсутствие перспективы. Она стала смотреть на эти занятия как на пустую трату времени. Кроме того, прочитав несколько статей учителя,  нашла в них  изъяны: позерство, желание покрасоваться словом. Следя за тем, как мэтр раскрывает тему, она думала, что смогла бы подать материал лучше, интереснее, необычнее.

               Как-то раз, глядя телевизор, Женя случайно увидела объявление о наборе журналистов, которое давала одна местная коммерческая телекомпания. На другое же утро Женя отправилась по указанному адресу. Телекомпания помещалась в доме, подобно муравейнику, нафаршированному фирмами. На одном из этажей этого провинциального небоскреба пару комнат и тесный коридор занимала телекомпания с громким названием ТВ «Планета». В самом начале напоминающего аппендикс коридорчика находилась дверь с табличкой: «Генеральный директор ТВ «Планета».

     Женя собралась было постучать, но любопытство заставило ее пройти по «аппендиксу» мимо анонимных дверей и, наконец, остановиться у двери с табличкой «Редакция». Толкнув ее, она очутилась в довольно просторном помещении, которое показалось ей мало любопытным: несколько пустых столов и телевизор. В редакции никого не было за исключением сидящей за одним из столов девушки, которая показалась ей весьма интересной, хотя и не красавицей. Ее имидж можно было назвать «девушка-мальчик»: спортивный стиль одежды, состоящей из джинсов, свитера и ботинок на толстой подошве, темная стрижка. В ее лице выделялись живые и очень выразительные черные глаза с цепким взглядом. Она что-то писала.

      -    Вы к кому? - спросила хрипловатым, то ли простуженным, то ли прокуренным голосом.

      -    Я по объявлению.

      -    А… Журналист? Какое образование?

      -    Наш университет, журфак.

      -    Работала где-нибудь?

      -    Нет… Вернее, немного в «Молодежи Барнаула», в школе молодых журналистов у Проклова Бориса. Вот мои публикации.

      -    А на телевидении?

      -    Нет, но я надеюсь…

      -    Ладно, обучим… Как зовут?

      -    Женя Ларионова.

      -    А меня Валя Воронина.

     Жене показалось, что, называя свое имя, девушка приосанилась. От нее также не укрылось и то, что она назвала не только имя, но и фамилию. «А вы, сударыня, тоже не лишены тщеславия», - подумал она, а вслух сказала:

      -    Так это вы и есть…

      -    Да, - с чувством собственного достоинства подтвердила Валя, - это я и есть. Подожди здесь.

        Валя вышла. Женя присела на край стула и стала рассеянно

смотреть телевизор. Валя довольно скоро вернулась.

    -    Зайди к нашему генеральному. Он ждет тебя.

     Постучавшись, Женя вошла в маленький кабинет, обставленный мягкой уютной мебелью. Над столом директора висела картина, выполненная явно местным художником, предпочитающим реализму, импрессионизму и прочим измам примитивизм. Сам директор оказался молодым еще парнем, напоминавшим Купидона   курчавыми светлыми волосами, круглым лицом и пухлым телом. Одет он был не по-директорски: в тертые джинсы и ковбойку. Женя отметила, что парень, видно, совсем недавно придал своему кабинету вид, подобающий статусу генерального, да и сам чувствовал себя не по-генеральски. Своим изнеженным, вальяжным видом он больше напоминал богемную личность, нежели руководителя. Он представился:

      -    Стас Стрижельский, директор… генеральный.

     Женя объяснила, что она пришла по объявлению, хотела бы получить работу.  Стас добродушно улыбнулся:

        -  Журналист, значит. Профессиональный. Это хорошо. А то у нас, знаете ли, все больше работают вообще без образования. Или, если с высшим, то математики, биологи… В лучшем случае, педагоги… Это я о Вале, которая только что тут за вас хлопотала. Поздравляю. Валя у нас очень высокомерная особа. Понравиться ей трудно. Но, надо признать, ей есть из чего себя ставить - талантлива… Или вы раньше были знакомы? (Женя энергично помотала головой). А вот с опытом, как я понял, пока никак?

           Женя рассказала о своем небольшом опыте сотрудничества с «Молодежью Барнаула», о школе молодых журналистов Бориса Проклова. Предусмотрительно захватив свои статьи, она с гордостью продемонстрировала  их Стасу. Стас внимательно прочел их.

      -    В общем так. Если Валя берется тебя поднатаскать, я не против взять тебя. Речь идет о новостях. Видишь ли, телекомпания наша развивается, и, помимо рекламы и единичных каких-то авторских программ мы решили запустить новости. Поэтому нам нужны еще журналисты. Договоримся так. Завтра  выходишь на работу. Пишешь заявление. Затем  будешь стажироваться  у Валентины. Даю испытательный срок в два месяца. Проявишь себя за это время - добро пожаловать в штат. Нет - извиняй… Да, чуть не забыл: пока будешь стажироваться, стаж идти будет, зарплата тоже. Хотя она будет в течение этих двух месяцев не такая  уж большая.

       Женя поинтересовалась, какая именно, удовлетворилась названной суммой и, окрыленная, собралась было бежать домой, но, подумав, вернулась к Вале.

            -     Что, берет? - поинтересовалась она.

            -     Берет… Завтра выхожу…Валь, можно нескромный вопрос?

            -     Валяй.

            -     Стас… Он что, недавно стал генеральным? Вид у него - на директора не похож.

            -     Ну, раз ты теперь наш сотрудник, я тебя немного введу в курс дела… Мы все - наша телекомпания то есть - выходцы из клуба кинолюбителей. Чудесное было время! Учились снимать на камеру, пытались делать видеофильмы, кстати, они все сохранились, как-нибудь посмотришь, а потом подумали - чем черт не шутит? И решили основать телекомпанию. Хотелось творчества, хотелось сказать свое слово в телевизионном деле. Так что учредители - я, Стас, он наш оператор, ну, и сейчас, помимо административной работы, снимает иногда, Олег - наш видеоинженер, Алексей - режиссер. Административной работой заниматься никому неохота было, вызвался Стас. Так что он у нас такой генеральный - демократичный.

          В этот день собирались молодые журналисты у Проклова. Женя шла в редакцию в приподнятом настроении: она нашла работу! И кабинет Бориса, и сам Борис, с вальяжным видом восседающий за столом, и ребята журналисты, гордые тем, что удостоились чести учиться у самого Проклова - все это показалось ей вчерашним днем, настоящим, которое уже стало прошлым.

             -    Опаздываем, опаздываем, - проворчал Борис. - За нарушение дисциплины - наказание вплоть до исключения из школы!

             -    Слушай, Борис, я больше не буду ходить к тебе. Работу нашла.

             -    Где?

             - В ТВ «Планета».

             -    Да ты что, обалдела? Тележурналистика среди нашего брата совершенно не котируется! Там же главное - картинка, а не слово. А для нас, журналистов, все-таки слово должно быть главным - так ведь? Газета - оптимальный вариант! Здесь ты можешь, как хочешь, поиграть словом, блеснуть. А в телеписульках, которые проскальзывают мимо уха зрителя, да прочитаны скороговоркой, да зачастую еще с дефектами речи, ты не сможешь проявить себя в полной мере! Брось, Женька! Газета - вот высший пилотаж! На худой конец - радио. А телевидение, говорю же, это не журналистика. Не для того тебя на журфаке учили.

            -     Может, так оно и есть, но вы же не можете меня трудоустроить? Сколько я могу ждать вакансию? Год? Три? Пять лет? Борис, мне деньги надо зарабатывать!

           -      Я тебя понимаю. Извини,  не все в моей власти: на работу я тебя взять не могу… Но школу нашу ты можешь и дальше посещать!

            -     Не знаю. Как со временем будет… Спасибо, Борис. Пока!

 

         

 

 

                                               Глава 4.

 

 

 

              Телевидение увлекло Женю. Утром она, как на крыльях, летела на работу. В редакции – шум, дым коромыслом. Валя восседает за своим редакторским столом, распределяет, кому на какое мероприятие ехать. Затем в просмотровом зале «выставляешь» кассету, вместе с оператором садишься в машину и едешь на мероприятие. Волнуешься немного – что там? Да как это лучше подать? А потом, уже на месте, увлекаешься, отдаешь команды оператору, заглядываешь в глазок видеокамеры, чтобы проследить, как выстроен кадр, берешь интервью, стараясь разговорить человека, отвлечь от волнения. И с отснятым материалом возвращаешься в редакцию. Бегом в просмотровый зал, расписывать материал. И – муки творчества – рождение текста. А затем самое интересное – создание сюжета – когда сидишь с готовым текстом и совместно с видеоинженером «клеишь» кадры. Ты – мозг, он – твои руки.  А какое счастье включить в девять вечера телевизор, услышать знакомые позывные и в ряду других сюжетов увидеть свой…

 

         - Слушай сюда! – Валя необыкновенно возбуждена. - Сейчас позвонила женщина, она председатель профсоюзного комитета на мясокомбинате. У них на предприятии конфликт: коллектив против генерального директора, который хочет приватизировать предприятие, разумеется, за бесценок. С этой целью он нарочно банкротил его, уже несколько месяцев производство лихорадит, оно практически постоянно стоит, люди не получают зарплату. Сегодня профсоюзный комитет проводит собрание, на котором коллектив должен высказать все свои претензии руководству и предъявить ему требование об отставке. Чтобы событие получило общественный резонанс, они пригласили нас, ведь мы – независимое телевидение.

           - Когда событие?

           - Завтра в десять. Кто возьмется?

           - Я! – не раздумывая, крикнула Женя. Сердце  радостно забилось. Вот это настоящая тема! Скандальный сюжет, горячий, социальный репортаж – мечта любого журналиста.

        На другой день около десяти часов утра она стояла у проходной мясокомбината. Никто их не встретил. Сонный вахтер дремал в своей будке. Проход внутрь предприятия  перекрывала металлическая перегородка. 

       - Никого нет… Странно, - пожала плечами Женя. – Без пяти десять. Еще рано. Ладно, давай ждать, - сказала она оператору Ромке.

       Вышли на улицу. Рома прикурил. Глядя, как дрожат Ромкины пальцы, Женя предположила:

       - Ты не с бодуна ли?

       - Есть маленько, - вздохнул Ромка.

       - Ты вообще в состоянии снимать? Мне халява не нужна! Материал очень ответственный.

       - Не боись, сниму. Мне не впервой… А что, хороший заказ?

       - Это не заказ. Это острый репортаж. Тут такое дело… Сейчас собрание будет. Директора снимать хотят.

       - А кто пригласил?

       - Профорг.

       - Не люблю я такие дела. Заказуху снимать куда спокойней…

       - Ладно-ладно, тебя не спрашивают. Пошли, пора.

       Вернулись на проходную. По-прежнему дремлет в будке вахтер. По-прежнему никто не встречает. Коридор опустел, несколько человек, оживленно переговариваясь, спешат куда-то. Вот откуда-то донесся усиленный микрофоном голос. Микрофон зафонил неприятным свистом. По всему было видно, что мероприятие вот-вот начнется.

       - Ну, что ж, больше медлить нам нельзя. – Женя решительно двинулась к будке вахтера. – Добрый день, ТВ «Планета». Пропустите нас в зал, где у вас собрание будет.

       - Посторонних пропускать не велено, - пробудившись от сна и сверля Женю мелкими мутными глазками, пробасил вахтер.

       - Вы что, не поняли? Мы – те-ле-видение, пресса! Вот мое удостоверение. – Женя сунула под нос вахтеру недавно полученную книжечку.

       - А мне-то что? Для меня вы – посторонние. А посторонних пропускать…

       - Нас пригласили!

       - Кто, директор?

       - Ваша профорг, Галина Александровна Белова.

        - Она для меня не указ.

        - А кто для вас указ?

       - Директор.

       - Хорошо! Звоните директору! Пусть только посмеет не пустить! Мы ему устроим! С прессой шутки плохи.

       - Добро! – вахтер пожал плечами и набрал по внутреннему телефону номер. – Александр Гаврилыч! Это с вахты… Тут пресса приехала… Не знаю, телевидение какое-то…  Хотят на собрание попасть. Говорят, их Белова пригласила… Что? Понял, Александр Гаврилыч.

        Вахтер положил трубку.

        - Я же говорил, молодые люди, не велено.

        - Ах, вот как! Ну, подожди, Александр Гаврилыч! Где он сидит, директор ваш?

        - А в соседнем административном корпусе, на втором этаже.

        - Хорошо! Сейчас мы с ним поговорим!

        - Говорите-говорите! А я человек небольшой. Пускать не велено – значит, не велено.

       - Пойдем, Ромка!

       Журналист и оператор вышли на морозный воздух. У Жени все кипело внутри.

       - Как это унизительно – продержал нас на пороге!

       - Да-а… Не люблю я такие съемки. Я сюда ехал, радовался. Думал, мясокомбинат, значит, заказуха.

       - А заказухи ты любишь?

       - А то! Люди заинтересованы. Всегда встретят, угостят, напоят, бывает, еще с собой что-нибудь дадут… А что? Тоже ничего! А потом еще и денежка придет.

       - Так, мы пришли. Сейчас план такой: я захожу в приемную, ты с включенной камерой за мной. Дальше – прямиком к этому ублюдку. Понял?

       Женя и Ромка вошли в приемную. Женя  сунула под нос секретарше удостоверение и, не дожидаясь ее реакции, ногой распахнула дверь и вошла в святая святых мясокомбината – просторный кабинет генерального. Тот сидел за своим столом, он оторопело уставился на вошедших и забормотал что-то вроде:

       - По какому праву…

       - Что же это вы, Александр Гаврилыч, свободную прессу на собрание трудового коллектива не пускаете! Нас пригласила председатель профсоюзного кабинета Галина Александровна Белова, а вы отдали распоряжение «не пущать»? Сейчас другие времена, Александр Гаврилыч – демократия и свобода слова!

      - Здесь недоразумение – никакого собрания нет, - забормотал директор, дико заглядывая в глазок камеры. – Вы ошиблись! Я попрошу вас покинуть мой кабинет.

      - Как вы прокомментируете решение коллектива о вашей отставке?

      - Да это просто возмутительно! Я ничего комментировать не собираюсь! И вообще…  среди бела дня врываются в мой кабинет! Алексей, Алексей, поди сюда!

       Этот отчаянный призыв был адресован крепкому молодцу, заглянувшему в кабинет.

       - Что случилось, Александр Гаврилыч?

       - Да вот – ворвались, снимают… Просто возмутительно!

       - Не волнуйтесь, Александр Гаврилыч, сейчас мы их вышвырнем отсюда.

       - Ромка, - шепнула Женя, ее лихорадило от волнения. – Ты все снимаешь?

       - А ну, выключай! – Алексей грубо схватился пятерней за объектив камеры.

       - Не трогайте, - подал голос Ромка. – Камера очень дорогая, не расплатитесь.

       - Давайте, давайте, убирайтесь! – Алексей принялся выталкивать Ромку из кабинета.

        - Пошли, Ромка, - Женя торжествовала. Чутье журналиста не обмануло ее, материал получался скандальный и интересный.

       - Козлы! – выругался Ромка, когда они вышли на улицу. – Ну, Евгения, теперь куда?

       - Обратно на проходную!

       Они вернулись к неприветливому вахтеру, который при их появлении совершенно стряхнул с себя сонное оцепенение, прытко, насколько позволяло ему грузное тело,  вскочил и устремился навстречу.

      - Не пущу, не пущу! Уходите отсюда, а то милицию позову! – видно, получил дополнительные указания.

       Но Женя, осознав, что все равно терять нечего, была охвачена журналистским азартом.

      - Снимай, Ромка! Снимай, как он нас не пускает.

       Ромка послушно включил камеру. Женя обратилась к вахтеру:

      - На каком основании вы не пускаете нас?

      - Приказ директора, - испуганно тараща глаза в объектив, выпалил бравый вахтер.

        Тут Женя увидела идущего по коридору мужчину.

      - Можно вас? Вас, вас!.. Здравствуйте, вас приветствует ТВ «Планета». Скажите, сейчас у вас идет собрание?

      - Здравствуйте… Идет…

      - Видите ли, нас пригласила ваша профорг Белова, чтобы событие было отражено в городских новостях. Но – не пускают.

      - Как? Почему?

      - Директор ваш распорядился.

      - А! Еще бы! Мы ведь его убирать хотим.

      - А в чем проблема?

      - Да я вам лучше нашу Галину Александровну  приглашу. Она у нас речистая, все вам расскажет.

      Мужчина поспешно удалился. Вахтер, видно, совершенно растерялся.

          - Я вам сказал покинуть помещение!

          - Не имеете права, - иезуитски улыбаясь,  пропела Женя, - Ваша территория начинается за проходной, мы туда и не стремимся. Мы находимся на нейтральной территории и – ничего не делаем. Так, стоим себе.

        Но вот из бесконечности длинного коридора к ним уже стремительно приближается  женщина. Ее сопровождает давешний мужчина. Она взволнованна, но держится спокойно и уверенно.

         - Приветствую вас, - на ходу кричит она, широко улыбаясь, - Спасибо, что приехали. И – извините. Я просто не ожидала, что Коротиков пойдет на такое.

         - Коротиков – это директор?

         - Ну да.

         - А вы – Галина Александровна?

         - Да, это я.

        Галина Александровна властно кивнула вахтеру:

        - Выпусти!

        Вахтер открыл проходную. Профорг подошла к съемочной группе.

       - Ну, что будем делать?

       - Не переживайте, Галина Александровна, мы все засняли – и то, как нас вахтер не пускал, и у Коротикова в кабинете побывали, нас какой-то Алексей чуть не пришиб там. Мы все сняли – сюжет должен получиться! Теперь хотелось бы записать интервью с вами. Обрисуете ситуацию?

       - Обязательно! Где?

       - А прямо здесь, на фоне проходной, на фоне этого вот цербера.

       - Хорошо, я готова.

        Интервью получилось: Белова камеры не боялась, говорила четко. Вахтер во время записи интервью явно нервничал, затем набрал телефонный номер и закричал в трубку:

        - Александр Гаврилыч! Вы?... Да, с вахты. Тут эти, ну, телевизионщики, снимают все-таки… Что снимают? Да вот, меня сняли… Да, меня, как я их не пускал. Сейчас Белову снимали…

       - Успокойтесь, милейший, мы уже уходим, - крикнула Женя.

       - Когда смотреть?

       - Сегодня, Галина Александровна, в новостях.

       - Еще раз спасибо, друзья.

       На студию Женя приехала, себя не помня от радости! Наконец-то настоящая работа! Ее окружили коллеги. Она в красках живописала им ситуацию.

       - Я на фоне адресного плана стэнд-апы записала: все сказала, что по поводу этого мракобеса думаю! Вот как он демократию понимает! Захапать предприятие за бесценок – это он тут как тут! Не платить людям зарплату, выгонять свободную прессу – это что, стиль современного руководителя? В общем, буду делать. Сюжет получится – во!

        Женя чувствовала себя по-настоящему нужной. «Быть полезным обществу – вот оно, настоящее призвание журналиста, - думала она, направляясь в просмотровый зал. - В самом деле, в стране что попало творится! Кто расскажет людям об этом беспределе? Кто откроет им глаза? Пресса! В этом ее святая миссия. Смогли всколыхнуть народ, чтобы перестройка стала возможной, сможем и ситуацию выправить. А то получается, как будто паровоз, сорвавшийся с тормозов, летит, летит, гудит, пар пышет, а впереди – дороги нет, рельсы разобраны. Еще чуть-чуть – и катастрофа будет…» Занятая такими мыслями, Женя загнала в видеомагнитофон кассету, с наслаждением принялась расписывать материал. Текст писался удивительно легко. Столько нужных слов нашлось, столько образов! Видеоинженер Витя, проникнувшись ее настроением, монтировал с вдохновением.

        - Почаще бы такое! – говорил он. – А то в стране бардак, все рушится, а у нас все – заседают, поют да друг друга хвалят.

         Когда сюжет был готов, все журналисты собрались, чтобы посмотреть его.

        - Молодец, Женька! Классно сделала! После такого сюжета у нас рейтинг подскочит.

       Валя Воронина тоже не скрывала своего одобрения.

        - Я в тебе не ошиблась! Из тебя получился хороший журналист!

       Женя бросила взгляд на часы.

       - Побегу домой, успеть бы до наших новостей! В эфире посмотреть хочется.

        Женя едва успела до начала их программы. Включила телевизор, когда уже прошла заставка. Она ждала свой сюжет первым, так как самые горячие темы выпускали в первую очередь. И ее очень удивило, когда первым номером пустили «заседанку». Дежурные фразы, сонные лица чиновников… Дальше все пошло по отлаженной схеме: глава города дает интервью, в котором восхваляет себя за то, что изыскал в бюджете деньги на приобретение нескольких машин скорой помощи, как будто это не его прямая обязанность. Заместитель главы посещает столетнюю долгожительницу, поздравляет ее с юбилеем. Нет, долгожительница, это, конечно, прекрасно, но когда же они собираются выпускать сюжет? Пошел блок сюжетов про культуру. Надежда стала таять. Да, все кончено. Диктор Игорь с обаятельной улыбкой попрощался с телезрителями. Сюжет не вышел. Жене вспомнилась история с газетой, когда она стояла у киоска и просматривала свежий номер, ища свой репортаж о концерте. Тогда она тоже ничего не нашла. Может, сюжет выйдет завтра? Ну, конечно, завтра! Однако что-то подсказывало, что не выйдет и завтра. «Не может не выйти! – решительно сказала себе Женя. – Не надо думать о плохом! Только о хорошем! Значит, завтра!»

 

       В редакции было непривычно тихо и пусто. Впрочем, что удивляться? От волнения Женя прибежала самая первая. Но вот решительные Валины шаги по коридору. Вошла. В ответ на Женино приветствие отвела взгляд.

      - Привет, котик… Не вышел твой сюжет…

      - Знаю. Когда выйдет? Сегодня?

      - Он вообще не выйдет.

      - Не поняла… - во рту пересохло.

      - Понимаешь, как только ты уехала вчера, появился  этот тип… как его – Коротиков? Ну, директор мясокомбината.

      - Так. И что?

      - Он попросил, чтобы сюжет этот не выходил.  Он в депутаты баллотироваться хочет, ему весь этот резонанс ни к чему.

        - Ну, и?

        - Ну, и он внес некоторую сумму, очень большую… И Стас, учитывая, что мы уже давно без зарплаты, согласился.

        - Валя, ты журналист, у тебя прекрасно социалка получается, ты же борец за справедливость! Я всегда тебя как пример… думала, вот Валька – ничего не боится!

       - А что  я могу? Это не моя контора, я здесь на таких же правах, как и ты! Ну, поругаюсь я со Стасом, и чего добьюсь? Он меня вышвырнет отсюда! И куда я? Ты, может, не знаешь, я сюда из Казахстана приехала, все бросила, квартиру, все! Жизнь свою спасала, мне не до барахла было. Здесь я одна, никого у меня нет, только на себя рассчитывать приходится. Ну, потеряю я работу, а как за квартиру платить, а жить на что? А главное, у меня ребенок! Если меня выгонят, мне что с ним, от голода подыхать?!

       - Ладно, я к Стасу.

       Женя ворвалась в кабинет к директору. Стас пересчитывал деньги.

       - Что, Стас, этими денежками нашу независимую телекомпанию купили?

       - Слушай, Жека, я тебя понимаю, рейтинговый сюжет, репутация скандального журналиста, и все такое, но я - ваш руководитель, я должен думать обо всех. Ты сама видишь, какая у нас ситуация. Мы – действительно независимая телекомпания. В том плане, что  ни от кого материально не зависим, никто нас не содержит. Мы живем только на те деньги, которые идут нам от рекламы.  А как живем, тебе объяснять не надо, сама все видишь. А тут – реальные деньги.

      - Послушай, Стас, ты ведь понимаешь, чем больше в наших новостях будет таких сюжетов, как этот, тем выше рейтинг, а значит, и рекламодатель деньги именно нам понесет. А если мы так и будем беззубые новости делать, мы и зрителя потеряем, и рекламодателя.

      - Если бы ты была директором, ты бы так и поступила. Но здесь директор я. Успокойся!.. Кстати, этот Коротиков тебе тут послал за моральный ущерб вознаграждение.

      - Деньги?! И меня купить хочет?!

      - Хочет. Только не деньгами… Вот, в этом пакете колбаска, сосисочки, сальца немного… Это тебе.

      Женя горько усмехнулась.

      - Вот чем, оказывается, можно купить журналиста независимой телекомпании...

      - Да. А что  делать?

      - Увольняться. Что же еще? Думаешь, я смогу спокойно такой позор перенести?

      - Твое дело, - пожал плечами Стас. – Только куда ты? В других телекомпаниях то же самое: с рекламой - проблема, соответственно, с зарплатой тоже.

      - Я знаю, - невесело улыбнулась Женя. – Я ухожу из журналистики.

 

 

 

 

                                               Глава  5.

                                       

 

 

       Женя долго без работы не сидела. Нашла новое место на другой же день после увольнения. Это получилось совершенно случайно.   Она встретила своего одногруппника Сергея.

             -    Женька, здорово! Как дела? Смотрю твои сюжеты почти каждый день. Твои – самые лучшие. Злободневные.  

             - Спасибо, Серега. Только я уволилась.

             - Как?! Я вот только вчера, или позавчера…

             - Вот позавчера и уволилась.

             - Чего так? Это ж так круто – телевидение!

             - Со стороны, может, и круто. А изнутри – свои проблемы: рекламодателя затянуть трудно, телекомпаний коммерческих много, конкуренция большая. Зарплата маленькая, и ту задерживают… Ну, и вообще… Разочаровалась я в журналистике.

              - И куда ты теперь?

              - Не знаю еще.

              - Знаешь, я многих наших однокурсников встречал, мало кому удалось устроиться. Сама понимаешь - редакции не резиновые, столько журналистов никому не надо. Кто сидит без работы - ждет у моря погоды, кто не побрезговал, стал внештатником, на побегушках… Ну, а некоторые нашли работу не по специальности… Как я, например.

             -    А кем ты устроился?

             -    В литературный музей научным сотрудником.

             - И как тебе там? 

             - Да пока доволен. Наша директриса - Инесса Павловна – молодец! Раньше работала в краеведческом музее  научным сотрудником. Но это такая женщина - ух! Ей тесно стало в том музее - болото! Ее передовые идеи не находили там понимания. И она всем музейным крысам утерла нос - добилась открытия своего музея, в котором стала не просто научным сотрудником, а - директором!

            -     Да, это действительно удивительно! В наше время - когда все рушится, государство, культура - все, создать что-то новое, причем опять же в области культуры. Культура всегда в загоне, а в трудные времена в особенности… Да,  наверное,  женщина с характером. Ведь это же надо было ходить, выбивать деньги, наконец… Так ты говоришь, что ты доволен?

           - Да, хотя, когда учился, конечно, не думал, что стану музейной крысой. Но наша директриса - настоящая революционерка, она сломала стереотипы даже в такой консервативной области, как музей… Слушай, Женька, если ты без работы и тебе ничего не светит, почему бы тебе не попробовать поработать в музее? Насколько я знаю, вакансии есть.

            -     Интересно, кем?

            -     Тоже научным сотрудником.  Как я.

            -     И что там делать надо?

            -     Ничего сложного для выпускника университета! Тем более, что  музей - литературный.

            -     А что? В самом деле… Попробовать можно.

     Сергей позвонил ей на следующий день и сообщил, что почва подготовлена, директриса  ждет. Женя выбрала из своего гардероба строгий костюм, который, как ей казалось, вполне соответствует имиджу музейной дамы и, не без некоторого волнения, поехала устраиваться на работу.

     Новый музей располагался  на краю города, в самой старинной его части. Удалившись на квартал от остановки, Женя заметила, как изменился город: она словно перенеслась в прошлое, лет этак на сто. В этом месте к концу двадцатого века улицы еще не успели познакомиться с асфальтом. Сейчас, в октябре, их покрывал слой опавших листьев, а под этим шуршащим ковром лежала булыжная мостовая. После шума и суеты центра тишина этой части города оглушала. Ни машин, ни людей. Зачарованный город! За покосившимися заборами дремали деревянные дома с резными ставнями. Сам музей стоял в самом конце этой старинной улочки по соседству с церковью, в которой во времена гонения на веру какая только контора не размещалась, а теперь ее вернули православным. Музей представлял собой настоящую усадьбу: за чугунной оградой в глубине запущенного дикого парка прятался  старинный двухэтажный особняк, памятник архитектуры девятнадцатого века. За ним улица заканчивалась, упираясь в обрывистый, заросший плакучими ивами берег реки. И само место, и здание произвели на Женю самое благоприятное впечатление. Она вошла в резные ворота и по узкой аллее направилась к парадному подъезду здания. Здание напоминало  миниатюрный замок: потемневший от времени кирпич, готические окна, остроконечная крыша. По обе стороны  лестницы, ведущей к дубовой двери, - миниатюрные каменные львы. Женя с трудом открыла тяжелую дверь и очутилась в холле. В огромном, во всю стену зеркале она увидела себя - слегка растерянную, в старом простом пальто и шикарной широкополой шляпе. «Как странно сочетается эта шляпа с этим пальто… Вернее, никак не сочетается… Но куда же теперь?» Из холла было два выхода: один уводил вверх по винтовой лестнице, другой - вниз под арочные своды. В этот момент из какой-то незаметной двери вышла совершенно прозаическая, так не вязавшаяся с окружающей обстановкой, женщина. «А что тут странного? Это же двадцатый век, а не девятнадцатый, - подумала Женя. - Кого ожидала ты увидеть? Швейцара в ливрее?»  

         - Вы к кому? - осведомилась женщина.

         - К Инессе Павловне.

        - По лестнице наверх… А вот и она сама.                                      

     По лестнице спускалась директриса, облик которой вполне соответствовал ее владениям. Она выглядела как настоящая хозяйка замка.  Ей было на вид около сорока пяти лет. Аристократичная, словно оживший портрет какой-нибудь графини, с длинными тонкими пальцами, скользящими по широким фигурным перилам, с  пепельными волосами, распущенными до пояса, с благородным лицом, интересная бледность которого, возможно, объяснялась годами, проведенными в музейной пыли, где чахла она как кащей, но не над златом и прочим презренным хламом, а над музейными экспонатами, цены которым нет, потому что - как оценить ровесника старины глубокой, свидетеля  давно минувших дней… Красавицей ее, наверно, нельзя было назвать. И не потому, что ей перевалило за сорок. Скорее всего, и в молодости особой красотой она не отличалась. Но было в ней нечто поинтереснее красоты. Если бы в помещение, полное красавиц самых ослепительных, попала эта немолодая бледная женщина, безусловно, взгляды мужчин были бы надолго прикованы именно к ней… 

     - Инесса Павловна, тут к вам, - пронзительный голос вахтерши разрушил очарование.

      - Вы Женя, сокурсница Сергея? Пойдемте, я жду вас.

     Инесса Павловна провела Женю по винтовой лестнице на второй этаж замка, круто свернула в маленький коридор и толкнула дверь с  надписью «Приемная». Это действительно была самая обыкновенная приемная: из мебели - современная «стенка», стол с компютером, а за столом - секретарша, именно такие и бывают в административных учреждениях -  с ухоженной прической, высокомерным выражением симпатичного юного лица и прекрасными глупыми глазами. Мимо секретарши Инесса Павловна  и Женя проследовали в директорский кабинет, который тоже походил не на помещение старинного замка, а на кабинет современного руководителя. Инесса Павловна села за свой стол и величавым жестом пригласила сесть Женю. Женя присела на край стула и, откашлявшись, сказала:

       -  Прежде всего я хотела выразить вам свое восхищение.    Меня очень удивило, что в наше смутное время открылся новый музей, который возглавила женщина… Я бы с удовольствием поработала у вас!

       -  Вот как? Очень приятно слышать это!.. Да, действительно,  открыть музей  было нелегко… Но у меня есть кое-какие связи в Краевой администрации. У меня неплохие отношения с  губернатором края, с мэром города… Хотя, не скрою, мне  потребовалось все мое красноречие, чтобы убедить их в необходимости открыть новый очаг культуры… Ведь всякому   ясно - эта затея упирается прежде всего в деньги. И в  немалые. Не скрою также, что не все одобряют мой замысел. Да, многие осуждают меня, считают, что те средства, что пошли на открытие музея, целесообразнее было бы отправить на развитие уже существующих музеев, которые, как вы справедливо заметили, в наше смутное время действительно  влачат жалкое существование. Но дело-то в том, что мне   тесно стало в рамках существующих музеев. Ведь вы,  наверное, в курсе, что я работала в нашем краеведческом. И я горжусь этим: я приобрела там бесценный опыт,  ну, и связи тоже. Но дирекция музея не понимала меня! Люди, которые работают там, действительно соответствуют сложившемуся стереотипу о том, что музейные сотрудники -  консерваторы, покрытые музейной  пылью. Я хотела развеять этой миф! Я хотела доказать, что  музей также может идти в ногу со временем! И вот мне   представилась возможность воплотить мою мечту, показать  людям музей двадцать первого века, на пороге которого мы все находимся… Итак, вы хотите работать у меня. Стало быть, вы видите себя   музейным работником.

         - Честно говоря, я не вижу себя   музейным работником. Может быть, я действительно со временем увижу в этом свое призвание, но пока я с трудом представляю себе, что это такое. Я пришла к вам потому,   что  мой одногруппник Сергей очень   увлечен вашей идеей. И увлек меня. Инесса Павловна, у  вас есть идея, а идея - это главное.                               

          Инесса Павловна, судя по всему, осталась довольна разговором и приняла Женю на работу.

       

          На следующее утро около девяти часов - именно в это время начинался в музее рабочий день, Женя, толкнув резные ворота, с удивлением обнаружила в еще вчера спящем старинном парке бурную деятельность. «Однако директриса действительно революционерка» - с неудовольствием подумала Женя. Она терпеть не могла, когда рубят деревья. А именно это и происходило в музейном парке. Противно визжала электропила, горланили и матерились суетливые дровосеки. Среди них в элегантном плаще расхаживала Инесса Павловна, лично следя за работой. Подкошенные пилой наемных убийц, со скрипом и стоном тяжко падали вековые деревья. Словно брызги крови, разлетались мелкие щепки. Женя подошла поздороваться и услышать дальнейшие указания. 

          - Здравствуй, Женечка, здравствуй… Вот, решила облагородить музейную усадьбу. Весь этот древесный кошмар я вырублю, насажаю чего-нибудь более цивилизованного, например, елочек, березок. Разобью дорожки. Вдоль них поставлю фонари в стиле девятнадцатого века…

           - Извините, Инесса Павловна, но мне кажется, что вот такие старые деревья  больше соответствуют той атмосфере старины, которую вы хотите здесь поддерживать.

             - Вот как?… Женя, мне некогда заниматься тобой, обратись к Сергею, он познакомит тебя с коллективом и покажет твое рабочее место.

             Инесса Павловна отвернулась и тут же раздраженно принялась выговаривать одному из рабочих. «Не нравится правда-матка! - улыбнулась Женя. - А мне перед ней унижаться не резон: что хочу, то и говорю! При всех обстоятельствах надо оставаться человеком, а не тварью дрожащей, как справедливо выразился когда-то Федор Михайлович».

           Сергея Женя нашла в приемной, где он, видимо, чувствовал себя, как дома: сидел на директорском столе и перебирал бумаги. «Однако Серега делает карьеру» - отметила Женя. Сергей предложил сначала познакомить ее с молодым музеем и его коллективом.

           Каждый зал музея представлял свой особый мир. Мир театра - с настоящей, хотя и маленькой сценой, бархатным занавесом, с ухмыляющейся и грустящей масками, с декорациями, воспроизводящими застывшее мгновение, с театральными костюмами, воспроизводящими застывшее движение, с  реквизитом и черно-белыми фотографиями тех, кто некогда царил на сцене, проживая сотни жизней… Хозяйка всего этого - женщина лет сорока пяти, с гордой осанкой и сверкающими глазами, словно она до сих пор на сцене, всю жизнь отдала театру, но несколько лет назад вынуждена была покинуть его по каким-то никому не известным обстоятельствам. Здесь, в музее, она смогла вновь жить жизнью театра, пусть хотя бы так - перебирая фотографии и в сотый раз пристраивая в приглянувшийся угол деталь реквизита. И, конечно, в глубине души она мечтала вернуться на сцену. Прижимая к груди платье, в котором она, возможно, двадцать лет назад играла героиню, она устремляла мечтательный взгляд вдаль и думала, что, может быть, не все еще потеряно, что сцена ждет ее…

           Мир музыки - со старинными инструментами и пожелтелыми нотами… Здесь царил старый музыкант, похожий на гнома. Он умел играть на многих инструментах и в совершенстве знал историю каждого…

            Мир кино - с кадрами из кинофильмов и белым экраном… Девушка, научный сотрудник,  напомнила Жене актрису немого кино…

             Быт жителей Барнаула во времена Екатерины Второй с кринолинами, веерами, старинным фарфором… Эпоха НЭПа с патефоном, вышитыми салфеточками и коробками из-под конфет «блан-манже»… Суровый фронтовой быт… Все эпохи поэтапно проходили перед глазами. Был здесь и зал, переносящий не за сотни, а за тысячи лет назад, с фотографиями курганов, по соседству с которыми был основан их город, с экспонатами, добытыми в результате археологических раскопок.  Археолог, руками которого все это выкапывалось, очищалось и доставлялось в музей, худощавый парень с карими смешливыми глазами и черной бородой, встретил Женю приветливой улыбкой.

           В полутемном помещении, воспроизводившем обстановку часовни, ровно горело пламя электрических свечей, освещающих лики святых на потемневших иконах. Здесь находились действительно ценные экземпляры, а занималась иконами девушка, внешне похожая на итальянку - красивая, смуглая, чувственная. Жене поначалу казалось странным, что она увлекается изучением икон, вообще вопросами религии.  Настолько яркая внешность не соответствовала ее внутреннему миру…

         Зал, посвященный современной живописи, поражал воображение обилием полотен в стиле авангарда. Особенное впечатление произвела на Женю серия картин, на которых был изображен ночной город, над которым нависала огромная рыба с пустыми глазами.

           -  Какая жуть! - содрогнулась Женя, вспомнив картины       Павла.

           -  Я думаю так, что рыба - это некий символ бездуховности, нависшей над нами, – предположил Сергей.

           -  А кто художник? Что говорит он?

           -  Художник – Науменко Юрий. Он никак не объясняет смысл своих работ.

           -  Но он живой, этот художник?

           - Да, конечно. Почему ты спрашиваешь?

           - И с головой у него все в порядке?

           - Ну да… А что, напрашиваются мысли?

           Женя пожала плечами.

           - Между прочим, его картины раскупаются на «ура», даже за границей есть поклонники его творчества.

          …   Особенно поразил Женю так называемый Белый зал - огромный, с арочными сводами, высокими, во всю стену, стрельчатыми окнами, белоснежными колоннами, поддерживающими почти церковный купол. 

              - В этом зале когда-то устраивали балы, - рассказывал Сергей, - здание было построено в самом начале девятнадцатого века, еще до войны двенадцатого года. Первоначально дом принадлежал губернатору. После смерти ни детей, ни других наследников он не оставил, а из-за зловещей легенды никто не решился в нем поселиться. За все эти годы чего только здесь не было: госпиталь, суд, светское собрание, что-то вроде современного клуба, где собирались сливки местного общества, общались, танцевали…

             - А какая легенда связана с этим домом?

             - Легенда о Белой Даме… Первый губернатор ввел в новый дом молодую прекрасную жену, кажется, Ксения Андреевна ее звали. Она была лет на тридцать младше своего мужа. И, конечно, вскоре после замужества влюбилась. Губернатор каким-то образом все узнал и очень жестоко с ней расправился. Во время бала, который наверняка проходил в этом Белом зале, он принародно оскорбил Ксению Андреевну прелюбодейкой, схватил ее и посадил в подземелье, в карцер. Там она  вскоре и умерла, конечно, в жутких мучениях.  Вот такая грустная история. Но я не сказал тебе то главное, отчего никто не хотел здесь жить: говорят, что по ночам Ксения Андреевна бродит по залам и лестницам усадьбы в своем белом бальном платье.

               -  Боже мой! Вот по этим самым залам и коридорам?!

               - Ну да…

               -  И кто-то действительно видел ее?

               - Видел  губернатор, жутко кричал, потом стал бояться засыпать, тронулся умом, а вскоре и сам умер… Вот такая история.

              

         Вдруг с улицы донеслись крики. Сергей и Женя, переглянувшись, побежали к выходу. Оказалось, что срубленное дерево неудачно упало и перебило ногу одному дровосеку. Несчастный уже не кричал, а глухо стонал, скрючившись в неловкой позе прямо на земле. Рядом стояла Инесса Павловна с округленными от ужаса глазами и, заломив руки, повторяла:

              - Это знак!

        Моментально работы были остановлены. Пострадавшего отправили в больницу. Зато несчастный случай оказался благом для старого парка, который не успел сильно пострадать. Инесса Павловна распорядилась привести усадьбу в порядок - убрать щепки и изуродованные стволы и разровнять площадку. Наконец все успокоились и разошлись по рабочим местам. Сергей проводил Женю до ее кабинета. Кабинет был маленький по площади, но зато стены, как и во всех помещениях этого музея-замка, уходили высоко вверх, а потолок имел куполообразную форму. Стрельчатое окно в готическом стиле было узкое, но длинное, благодаря чему маленькое помещение прекрасно освещалось. Окно выходило в самую дикую часть парка, что чрезвычайно понравилось Жене. Из мебели в кабинете находились шкаф для бумаг и два письменных стола. Один - пустой - предназначался для Жени, а за другим уже сидел темнорусый парень с неожиданно черными глазами на бледном лице. 

          - Это наш научный сотрудник Рудольф Клаус. Он занимается фондом Гребенщикова… А это моя однокурсница Женя Ларионова. Она будет заниматься литературной жизнью нашего края и города.  Прошу любить и жаловать.

        Сергей ушел, оставив Женю обживаться на новом месте. Рудольф с любопытством на нее поглядывал.

            -     Что закончила?

            -     Наш университет, журналистику. А… ты?

            -     А я - пединститут, иняз.

            -       Английский?

            -     Английский я тоже неплохо знаю, но я специализировался на   немецком. Я сам немец.

           -      Понятно. А сюда как?

           -      Да, наверно, как и ты, через знакомых. Тебя сюда, насколько я знаю, Сергей сагитировал, а меня - Аркадий. Ну, археолог. Мы с ним друзья с самого детства. Вместе пединститут заканчивали, только он - исторический, а я - иняз… В общем,  директриса мне доверила фондом Гребенщикова заниматься. Ну, писатель такой был, жил в нашем городе до революции. Революцию не принял, эмигрировал в Америку. Здесь третьесортным писателем был. А там раскрутился. На нашей расейкой экзотике. Про старообрядцев писал. Все его главные шедевры, документы о нем – на английском. Вот – перевожу.

            - Ну, и как?

            - Да как… Сидишь один в кабинете, перебираешь бумаги – и думаешь. В одиночестве думается хорошо. И подумалось мне, что человеку для того, чтобы свой талант реализовать, пришлось за океан уехать. Неисповедимы пути Господни… Может, и я себя где-нибудь за тридевять земель найду? А пока сижу в этом музее, дела настоящего нет…

            - Э, Рудольф, от себя-то не убежишь! Какой ты здесь, такой и где-нибудь там будешь…

            - Неправда! Вот Гребенщиков… Не было бы революции, не уехал бы он в Америку, не стал бы писателем, не реализовал бы свой талант. А для того, чтобы талант реализовать, все пути хороши, лишь бы к цели привели.

            - А если нет у тебя таланта, можно спокойно жить? Не стремиться никуда? А просто жизнью наслаждаться?

            -     Нет уж, дудки! Все люди от Бога - талантливы. Помнишь библейскую притчу о таланте? Бог талант каждому дал. Но гениев и настоящих знаменитостей  мало. Так?

            -     Ну, так.

            -     А почему? Да потому, что не все понимают свое призвание.

            -     А я думаю, что ничего понимать не надо: от судьбы все равно  не уйдешь.

            -     Этак себя неудачники утешают. От судьбы, якобы, не уйдешь, что я мог? Слабый человек. А вот ты Библию почитай!

            -     А что там?

            -     Ну,  там постоянно подчеркивается, что человек свободен, что не автомат он, не игрушка в руках Бога. Уже у первых людей, у Адама с Евой, право выбора было. Ты думаешь, вред какой-то они от этого запретного плода получили бы? Или действительно что-то такое поняли, чего нельзя? Шиш там! Я уверен, что это был самый обыкновенный плод, наугад Богом выбранный. Только для того выбранный, чтобы уже тогда, на заре жизни, у человека было право выбора. Иначе это - не человек. И сейчас такие плоды перед каждым из нас почти каждый день висят - выбирай то, или это. Выбираем. Пишем свою судьбу. Кто талантливо пишет, а кто - так…Каждому Бог дал талант. Кто-то его в землю закопал, а кто-то приумножил. Тоже выбор - закопать, или приумножить!

            -     Бывают обстоятельства, которые сильнее человека. Ну, например, приумножал человек свой талант, но - болезнь, а потом и смерть его подкосила! Разве же он виноват, что так получилось? Судьба так им распорядилась.

            -     А что такое болезнь? Наказание за неудачный выбор, за грех. Значит, так неудачно - наперекосяк - пошла его жизнь, что Богу ничего другого не оставалось, как прервать его неудачный опыт!

            -     Боже, как страшно ты говоришь! Впрочем, может, ты и прав… Хорошо, я тебе кое-что расскажу. Раз уж у нас разговор такой  пошел. А ты мне объясни, где тут неудачный выбор? Речь идет о моем бывшем муже, талантливом художнике, который только и думал, что о творчестве, о карьере, а потом вдруг сошел с ума - и повесился. Ну, что ты на это скажешь? Сам он такую судьбу себе выбрал?

            -     Да нет, это ты страшно говоришь… Что тебе пережить-то пришлось! А по твоему лицу не скажешь: безмятежное, наивное… Как мало прожито, как много пережито, так?

            -     Я задала вопрос: сам он себе судьбу такую выбрал?

            -     Сам.

            -     Почему?

            -     А я не могу вот так объяснить. Я же ничего не знаю. Ты мне рассказала о трагедии твоего мужа в двух словах, а ведь это - целая жизнь. Что было до?

            -     Хорошо, скажу. До - была тюрьма.

            -     Во-от… Стало быть, болезнь - расплата за грех.

            -     Он за грех в тюрьме расплатился!

            -     Слушай, он еще до тюрьмы свой экзистенциальный выбор сделал. А тюрьма, болезнь, это все следствие того ложного выбора. А выбор-то был - совершать преступление, или не совершать. Твой муж этот выбор сделал - совершил. И потом у него все наперекосяк пошло. Так?

           -      Не совсем. Он не хотел совершать преступление. Он вынужден был его совершить. Так сложились обстоятельства.

           -      Если обстоятельства сильнее человека, значит, он слаб, он обречен… Вот у меня сестра двоюродная прозу писала. Пока была не замужем, ну, одинокая, свободная, как ветер в поле, у нее дела хорошо на этом поприще складывались: строчила целыми днями, тетка моя - ее мать -  прямо к рабочему столу ей обеды подносила, белье за нее стирала. Стали ее печатать. В писательском бомонде местном о ней заговорили. А потом вышла замуж - и все. Быт, ребенок, работа… Она поначалу  жаловалась, что времени на сочинительство ей не хватает, ведь это не стихи - проза, здесь успех приходит через отсиженный зад, извини. Ну, жаловалась она, жаловалась, а потом смирилась, и сочинительство свое забросила. Вот как ты думаешь, когда она после смерти перед Богом предстанет, и спросит он у нее, как она талантом своим распорядилась, что она ответит? Что ей некогда было? Что она котлеты жарила?

             -    Так ведь обстоятельства так сложились!

             -    Правильно, обстоятельства, или по-другому - испытания. А ты думала, дадут тебе талант, да еще и условия создадут, чтобы ты его реализовала?  Преподнесут на блюдечке с голубой каемочкой? И - никакого выбора? Нет, все не так просто - обступят тебя со всех сторон испытания, тут-то и встает перед тобой выбор, выбор свободного человека: или обстоятельствам покорюсь, или преодолею их во что бы то ни стало! Только покоряться-то легче и приятнее…

            -     Ну, а ты? Если ты такой правильный и все знаешь, наверняка у тебя все в жизни идеально, так?

            -     Не совсем так. Я ведь человек, а не Бог, а потому мне тоже бывает нелегко. Бреду по жизни на ощупь, боюсь неверный шаг сделать. Анализирую каждый ход, как шахматный игрок. Но зато и укорять мне себя пока не в чем.

            -     Ну, а какой талант  подарил Бог тебе?

            -     А я к языкам способность имею: помимо английского, немецкого и французского знаю болгарский, польский, а недавно стал самостоятельно изучать испанский.

            -     Но ведь на это требуется уйма времени!

            -     Для тебя, и для любого другого – может быть, а у меня талант. Повторяю же, мне языки легко даются. Вот только пока некуда мне свой талант приложить. Разве что здесь, в музее…

        Их разговор был прерван криками.

         Рудольф и Женя переглянулись.

         -  Да что там?

         - Идем посмотрим.

        Научные сотрудники торопливо стягивались к кабинету Инессы Павловны. Директриса стояла у стола и в сильном волнении разбирала что-то. Однако волнение было приятным: глаза ее горели, словно в руки ей попался клад.

          - Клад! Боже мой - это настоящий клад! - повторяла она возбужденно. Сотрудники толпились вокруг нее и оживленно переговаривались:

           - Что там?

           - Уникальная находка: дневники Белой Дамы.

           - Губернаторши? Которую муж заточил в подземелье этого дома?

           - Ну да!

           - Так значит, это действительно правда?

           - В таком случае наш музей - жуткое место.

           - Нас, музейщиков, это не должно волновать.

           - Но где, как их нашли?

                - Во дворе. Когда стали площадку на месте выкорчеванных деревьев разравнивать. В корнях одного дерева и нашли. Сундук металлический.

            - Этот?

            - Этот.  Инесса Павловна первая углядела, сама и доставала.

                 -  Вы знаете, дорогие коллеги, я в который раз убедилась, что жизнь наша состоит из знаков, знамений. Не случайно вырубку начали именно в этом месте… А потом? Как только срубили именно это дерево - человек сломал ногу. Что это? Тоже знак, что работы пора прекращать. И потом, когда выкапывали корни, я как чувствовала, что должно что-то произойти, в оба глядела. И судьба меня вознаградила! Теперь можно приглашать прессу и устраивать сенсацию! Ведь до сих пор трагедия Ксении Андреевны была не доказана, была на уровне легенды. И вот они - документы, доказательства! Боже, какое счастье!

           -  Но что там написано? Как интересно узнать!

                - Конечно, мы сейчас все прочитаем! Мне вполне понятно ваше нетерпение!… К сожалению, бумага не везде хорошо сохранилась… Записи начинаются от 15 мая 1810 года… Это как будто дневник. Ого, да здесь много всего… Ну, что, читать?

               - Читать! Однозначно!

          - Хорошо!.. Светочка (секретарше), позвони во все средства массовой информации. Сообщи о сенсации. Итак, давайте же присядем, дорогие коллеги. И настроимся на чтение. Почти 200 лет эти бумаги не видели дневного света. Мы - первые после Ксении Андреевны, кто держит их в руках… Ну, что, начинаем?.. Итак, 15 мая 1810 года…

        «Вчера я вышла замуж… А потому начинаю новый дневник. Тот, прежний, вела девушка, юная, невинная, как голубка, полная мечтаний самых поэтических и прекрасных! Однако воля родных оказалась сильнее моих мечтаний и молитв, батюшка и матушка посчитали нужным, чтобы я стала женой губернатора, богатого, влиятельного человека. Я понимаю их чаяния: благородный род наш обеднел, а родителям хочется видеть свою дочь живущей в достатке, блистающей среди сливок высшего общества. Они долго убеждали меня, что  богатство, положение в обществе - первостепенно… Что ж! Скорее всего, они правы, они мудрые, прожившие долгую жизнь, люди. А я - девчонка, для которой мечты о любви - пока что превыше всего… Ну, да ладно. На все - воля Божия… Свадьба была великолепна! Я - так хороша в белоснежном свадебном платье! И само таинство венчания! Я плакала, слушая слова священника! Кто-то произнес в толпе: «Молодая-то не хочет за старика выходить!» Нет! Я плакала не от того! Я просто действительно на какой-то миг ощутила, что брак наш заключается на небе, и этого мига оказалось достаточно, чтобы слезы умиления полились у меня из глаз. И я совершенно искренно клялась, что буду своему супругу верной и любящей женой! И потом, когда мы вышли из церкви, и нас приветствовала восторженная толпа, я, польщенная всем этим вниманием, тоже испытала гордость за то, что к моей скромной особе приковано столько взглядов, гордость за то, что я - жена такого человека! Петр Семеныч - уважаемый, солидный господин. Но он по-прежнему остается для меня чужим, посторонним… Во время свадебного пира я тоже была ужасно весела и счастлива! Да, по-настоящему счастлива! А потом, когда дело дошло до того, о чем так стыдливо намекала матушка… Это было ужасно! Это было так стыдно, что вся моя радость, все  давешние впечатления - улетучились в одночасье… Когда мы с моим супругом вошли в спальню, Петр Семеныч, такой старый, противный внешне, схватил меня как-то грубо, по-скотски, прижался к моим губам своим сморщенным слюнявым ртом… Я пробовала отстраниться, но он заявил: «Все, госпожа моя, теперь удовлетворять мои желания - ваш супружеский долг». Господи! Если бы надо было просто жить рядом с ним, быть его служанкой,  клянусь, во мне он нашел бы служанку самую преданную! Но это… Это я не могу выносить… Потом он расстегнул мое платье, обрывая кружева, содрал его с меня, хотя платье Бог знает сколько стоит, швырнул на пол как ненужную тряпку, и увлек меня на кровать… Я была ошеломлена, смущена, а он елозил по моему телу слюнявым ртом, он, седой старик… На какой-то миг я представила себе, что это батюшка, они ведь почти ровня. Меня едва не стошнило!.. А потом… Но я не буду описывать весь этот кошмар! Противно, гадко, больно - вот все мои ощущения… И потом, когда он уснул, я всю ночь проплакала… Об одном я молю Бога, чтобы эти гадости происходили как можно реже…» Ну, что, читать дальше? - поинтересовалась Инесса Павловна.

                   -    Конечно, какой разговор!

              -    Да ведь тут сплошные пикантности!

              -    Ну, и что? Все мы - взрослые люди!  

                   -    Как скажете. Итак, продолжаю… «15 июня 1810 года. Я уже месяц замужем. Слуги называют меня барыней. Это так непривычно! А вообще я уже немного свыклась со своим положением. Поначалу, конечно, я в себя не могла прийти от нежданно свалившейся на меня роскоши. На каком белье я сплю! Во что Петр Семеныч одевает меня! На какой посуде едим! Все это казалось таким непривычным. А потом - надо же - ко всему человек привыкает - потом все это стало казаться мне обыденным… Конечно, у меня здесь, в доме Петра Семеныча,  совсем другая жизнь. Столько разных приятных обязанностей. Намедни за завтраком супруг мой сказал: «Любезная моя Ксюшенька, сегодня на обед мы приглашены к генералу Елагину. Хочу, чтобы вы превзошли себя умением одеться со вкусом. Пусть генерал немного мне позавидует: генеральша-то весьма стара и хвора».  Ах, думала ли я, бедная дворяночка, что окажусь в гостях у такого человека, героя, о котором я с детских лет наслышана, и что он принимать меня будет запросто, как ровню, и так внимательно выслушивать мои наивные рассуждения на дурном французском… А супруга его, Елена Павловна, какая же милая женщина, жаль только, что на самом деле хвора, кажется, у нее чахотка. И при этом сколько жизнелюбия, веселости! Какие люди!… Напрасно супруг мой предполагал в генерале зависть. Он так любит свою больную жену!… И таких замечательных людей, которые прежде меня и на порог бы не пустили, я столько уже насмотрелась за этот мой медовый месяц! А балы! Каждую неделю где-нибудь устраивается бал, и мы с Петром Семенычем непременно почетные гости! На прошлой неделе мы удостоились чести присутствовать на балу во дворце! У самого царя! Боже мой, я всю неделю перед балом, сразу после того, как пришло приглашение, была сама не своя! Я так боялась! Едва не захворала! Но, слава Богу, все прошло просто замечательно! Ах, сколько у меня впечатлений самых разнообразных! Не знаю, не умею сказать… Сколько нарядных дам, сколько известных людей! Супруг мой постоянно шептал мне: «Вот министр…», «Вот миллионщик такой-то…», «Вот герой времен суворовских побед…» Однако же, надо сказать, что и я произвела впечатление:  столько блестящих кавалеров меня приглашали! Я слышала, как обо мне спрашивают: «Кто эта интересная молодая дама?» - «Это супруга Белого Петра Семеныча!». Ах, до чего же я была хороша в тот вечер… Да что говорить! Его Величество удостоил меня своим драгоценным вниманием: ласково посмотрел, подошел, мы с Петром Семенычем склонились перед ним, я, конечно, тотчас же испугалась, как бы мне дурно не стало, но ничего, обошлось… А Он поцеловал мне ручку, спросил, как мне нравится на балу, и несколько слов сказал супругу моему о том, что ему повезло, он сделал прекрасный выбор. Петр Семеныч склонил перед Царем свою седую голову. Я видела, что ему приятно слышать такие слова… А сейчас вдруг я поймала себя на мысли, что я тварь неблагодарная! За  балами и визитами, за блеском своей новой жизни я совсем позабыла о своих родителях. Ах, я вижу их очень, очень  редко! Супруг мой после свадьбы заметно переменился в отношении к ним. То был любезен, сладок, а теперь холоден, суров. Я вижу, как неохотно он их принимает. Конечно, батюшка в своем засаленном сюртуке и матушка в штопанных перчатках не самые приятные люди для него, не вписываются они в его роскошные залы. А уж как они-то рады за меня! Батюшка целует мне ручки и приговаривает: «Какая вы шикарная барыня, дочь моя!». А матушка украдкой слезу смахивает и шепчет: «Ну, дочь, Господь услышал наши молитвы: ты удачно вышла замуж, ты устроена. Теперь и помереть не страшно». Я, правда, улучила минутку, и пошепталась с маменькой о своем тайном. «Маменька, - говорю, - я искренне люблю и уважаю Петра Семеныча, но постель… это свыше сил моих». Маменька утешила меня, посмеялась над моей бедой, сказала, что это в жизни - не самое страшное. Самое страшное - это бедность, унижения и смерть близких. Маменька знает, что говорит: она похоронила троих детей. Я у них с батюшкой - единственная дочь осталась. «А постель, - говорит, - это такие мелочи! Это судьба наша общая, женская, терпеть страсть мужчин. Ну, говорит, видно Богу так угодно…» Я и утешилась. В самом деле: если это удел всех женщин - терпеть, то почему я должна быть исключением? К тому же и терпеть-то редко приходится - Петр Семеныч старый, за целый месяц он у меня всего один раз был. Я бы очень хотела родить ребеночка, но пока Бог не дал… 

1 августа 1810 года. Ну почему не может так быть, чтобы все всегда было хорошо!? Почему, Господи!? Вот и в мою жизнь нежданно-негаданно пришла беда: Петра Семеныча, а значит, и меня вместе с ним, переводят в Сибирь, в неизвестный город Барнаул. Супруг мой хмурится, я полагаю, что попал он в немилость. Но на мои встревоженные вопросы не отвечает. Грустно сознавать это, но, по-моему, я для него не подруга - подруге все доверить можно, а игрушка, красивая игрушка. Он меня таскает по балам да по знакомым, гордится, что у него жена такая молодая и красивая… А в дела свои он меня совсем посвящать не желает! Единственное, что сообщил он мне: выезжаем через пять дней. После этого известия я рыдала так, словно душа моя с телом расстается. Да я и в самом деле хотела умереть, пусть Бог простит мне такой грех! Боженька мой! Никогда, может, никогдашеньки больше не увидеть дорогой Петербург! Не увидеть родителей моих! Ах, чувствую я, что действительно никогда! Уехать в Богом забытый край, суровый, дикий… Там, говорят, зимы весьма злые и по полгода… Когда я не вышла к обеду, супруг мой поднялся в мою комнату и уже более мягким тоном сказал, что едем мы туда не в ссылку, едем губернаторствовать. Первыми людьми там будем… Ходила я в церковь, молилась, думала, полегчает. Обычно в церкви после искренней молитвы мне лучше. Но не теперь. Как вошла в Храм Божий со смущенной душой, так и вышла: на душе смутно, тяжело. Словно на погибель еду. Сказала маменьке. Обнялись мы с ней, поплакали. Завтра жду их с батюшкой.

15 сентября 1810 года. Вот мы и приехали на новое место. Добирались муторно: много дней только унылые российские пейзажи, да версты на обочинах мелькали. Словно на край света! Особенно это впечатление усилилось, когда переваливали через Урал. Таинственный, суровый край… Мне все казалось, что там, за горами все будет по другому: пейзажи фантастические, люди необыкновенные. Ну, не с тремя глазами, конечно, но - другие. Переехали - и опять: те же унылые, даже еще более унылые и однообразные пейзажи. Теперь в основном степи бескрайние. Редко-редко попадаются деревеньки. Все пусто, уныло, тоскливо… А люди обыкновенные. Ах, где только не живут люди! Куда только судьбинушка нас не забрасывает! В Барнаул приехали ночью. В темноте я ничего не разобрала. Слуги на руках внесли меня в какой-то большой дом. Теперь это мой дом. Тут я буду жить. Тут, может, суждено мне будет и умереть. Но, надеюсь, нескоро это будет! Дом огромный. Даже больше нашей петербургской усадьбы. Следующее после приезда утро я спала долго: никак просыпаться не хотела. Словно бы надеялась, что переезд этот дурным сном окажется. А потом вдруг любопытство меня разобрало! «Да что же я, глупая, сплю! - подумалось. - Я же в чудном незнакомом месте, за тысячи верст от родного дома! Скорее вставай, лежебока! Возблагодари Творца за то, что добрались до места благополучно, нигде мы не застряли, не съели нас дикие звери, не убили лихие люди. И - вперед! Обследовать новое место!» Первым делом обошла дом наш. К приезду нашему все уже было готово: стояли на своих местах мебели, слугам только оставалось разложить по местам привезенные нами вещи. Я потихоньку вышла в парк. Меня встретил чудесный осенний день! Сияло солнышко, золотилась листва. Я прошлась по парку, все осмотрела, затем выбралась за ворота. Дом наш новый похож на замок из приключенческих романов. Улица же застроена небольшими домиками мещан. И опять, в который раз, испытала я гордость за своего мужа. Большой он человек! И мне от его славы достается толика малая. Прошлась я по улице в один конец, в другой. Дом наш - последний на улице. Далее - обрыв, и - речка. Вернее, река - огромная, суровая. Постояла, посмотрела на реку. Бурно катит свои черные воды к Ледовитому океану. Вновь задумалась о том, что ждет меня на новом месте, увижу ли когда-нибудь родителей моих. А потом подбежала ко мне горничная Лиза, сказала, что барин послал ее найти меня. Вернулась в дом.

15 декабря 1810 года. На новом месте я совсем обжилась и привыкла. Здесь, в сущности, такая же жизнь, как и в Столице. Те же визиты, те же балы и светские собрания. Ну, возможно, балы не такие великолепные, ах, бал в царском дворце до сих пор стоит перед глазами, и все же здесь такое же приятное общество. Люди - не дикие. Много образованных. Я имею в виду инженеров, работающих на местном заводе, который и дал жизнь этому городу. У директора завода, например, замечательная библиотека. Дамы понимают в столичной моде. Фасоны у них, как и у столичных барышень. Кружева свои стирать в Париж отправляют. Как все они наперебой расспрашивали меня о том, что нынче модно в Петербурге, что носят, что танцуют на балах… Все-таки приятно чувствовать себя в центре внимания, и особенно приятно, что теперь я - такая важная, уважаемая дама. Здесь супруг мой - первейший начальник. Словом, жизнь пошла такая же, как и в Столице. Ничуть не скучнее прежней. Город, правда,  маленький, захолустный. Но есть в нем какая-то дикая прелесть… Сильно тоскую по родителям. Каждый день пишу им письма. Получила два письма от маменьки и одно - от батюшки. Они, бедные, тоже тоскуют. Однако пишут, что утешает их мысль о том, что я здесь - знатная дама и живу в богатстве и почете. А уж я в письмах, чтобы не расстраивать их, жизнь свою здешнюю всячески приукрашиваю.

20 марта 1811 года. Никогда бы не подумала, что вольнодумство и ересь до такой девственной глуши добраться могут. Однако по порядку. Может, если доверю свои чувства бумаге, мне полегчает? А то ведь всю меня трясет от возмущения… и от бессилия. Никто меня не слушает, мнение мое никому не интересно. Супруг мой относится ко мне как к красивой игрушке. Выводит меня к гостям, заставляет наряжаться и сидеть с милой улыбкой, словно я бездушная кукла. Но я человек! И не могу молчать, когда безобразие вижу! Вот только глас мой вопиющего в пустыне… Итак, в наш городок приехала Княгиня. Красивая дама лет за тридцать. Не только красивая, но и интересная. А главное, вся окруженная тайной. Ну, к примеру – как ее зовут? Никто не знает. Княгиня, Ваше сиятельство – и все. Ее сослали к нам за ересь. Однако эта особа не только ничуть не раскаялась, но, напротив, продолжает развращать своим тлетворным учением наше общество. А самое неприятное для меня, что супруг мой, губернатор, который должен здесь воплощать высокую нравственность, быть оплотом православия, так вот, мой супруг попал под чары этой ужасной женщины! Сегодня   во время визита Княгини меня вывели в гостиную как куклу наряженную,  усадили в кресло с шитьем, и думали, что я – как кукла – буду сидеть, молчать и глупо улыбаться! Ну уж нет! Я, правда, сначала молча слушала то, как высмеивалось все самое святое для русского человека, но не выдержала, накричала на эту женщину, а в итоге Петр Семеныч грубо схватил меня и запер в мой комнате. Меня до сих пор всю трясет… Однако я оказалась права – изложение мыслей меня немного успокоило.

21 марта 1811 года. Сегодня состоялся неприятный разговор с Петром Семенычем. Он велел, чтобы я не смела дерзить. Выговаривал мне, словно я непослушная девчонка. Я ему возразила, что моя позиция неизменна – терпеть в своем доме греховные разговоры я не могу! Он бросил на меня уничтожающий взгляд, однако было, наверное, что-то в моем лице такое, отчего он ничего более не сказал мне, а только вышел молча… Господи! За что мне такое наказание? Почему дом мой стал рассадником и прибежищем дьявольской ереси? Что ждет мой дом теперь? Господи, прошу, избавь супруга моего от дьявольского наваждения! 

10 апреля 1811 года. Когда приезжает Княгиня, меня попросту не допускают в гостиную. Так, супруг мой, славно! Впрочем, мне лучше не слышать всего того, что говорится там… Была на исповеди. Однако исповедь не принесла мне облегчения. А все потому, что о своем главном грехе я смолчала. Я смолчала о том, что гневаюсь на супруга. А как я могу сказать батюшке об этом? Наш батюшка такой внимательный, он обязательно начнет расспросы о причине гнева. Но не могу я назвать причину, не могу сказать, что мой супруг – оплот власти и православия в нашем городе – погряз в ереси. Вот так  я, супруга, страдаю за грехи мужа.

11 апреля 1911 года. Это невозможно! Господи, доколе это будет продолжаться! Во что Петр Семеныч превратил дом наш! Вчера я долго не могла заснуть, ворочалась с боку на бок. Впрочем, что удивляться? Согрешила в исповеди, не назвала главный грех свой, а Бог-то все видит… Совесть моя неспокойна… Как только часы пробили полночь, я встала, словно что-то влекло меня, пошла по спящему темному дому. И в Белом зале увидела жуткую картину – Княгиня, мой супруг, еще несколько влиятельных жителей нашего города то ли колдуют, то ли духов вызывают… Какая разница – все грех! Я подбежала к столу, опрокинула его… Но один в поле не воин! Супруг запер меня в моей комнате… Господи, теперь я вижу – ты хочешь наказать нас!

21 апреля 1811 года. Теперь отчетливо вижу, что не напрасно занесла меня сюда судьба. Здесь, в Барнауле, встретила я свою судьбу, свою любовь. Это произошло  на  балу в честь Пасхи, который устраивался у нас в доме. Теперь мне кажется, что я как будто ждала чего-то, как будто было у меня предчувствие… Впрочем, я всегда накануне Пасхи жду чуда. Мне кажется, что в этот день сама природа тоже замирает в предчувствии волшебства. Так волшебно сияют звезды на ночном небе… И особенно таинственной и волшебной кажется природа в этом далеком краю… И предчувствия меня не обманули. Он приехал на бал. Нас представили друг другу. Его зовут Алексей. Он - инженер. Самый главный. Приехал на место старенького Бориса Игоревича, который умер вскоре после нашего приезда. Он -  такой красивый!… Опять ловлю себя на том, что слов нет у меня, чтобы выразить все свои чувства. Скажу лишь, что я словно впервые увидела мужчину, я поняла наконец, что это значит, любить мужчину! Это значит - хотеть его, безумно хотеть поцеловать, ну, и… Вот пишу, а сама чувствую, как краснеет у меня лицо и все быстрее стучит сердце. Да, вот что это, оказывается, такое - любовь.

5 мая 1811 года. Все эти дни я только и думала, что об Алексее. Я знаю его отчество, но мне приятнее называть его так - Алексей. А сегодня - о, чудо! - Бог услышал мои молитвы, и я вновь увидела его! Он нанес нам визит. Я едва не выронила свое шитье, когда увидела его! И покраснела, да, я почувствовала это по тому, как горячей волной облило мое лицо и шею. Ах, надеюсь, что Петр Семеныч ничего не заметил! Алексей пробыл у нас около часа, они с моим мужем обсуждали что-то касательно работы заводов. Я в этом ничего не понимаю. Да я и не слушала их толком, я склонилась над своим шитьем, иногда лишь украдкой взглядывая на Алексея. Хорошо, что Петр Семеныч сел так, что я оказалась у него за спиной. Зато Алексей сидел лицом к нам обоим, и мне был хорошо виден. Боже, как он прекрасен! Какие у него губы… Какие глаза! Большие, черные, с длинными ресницами… Я не думала, что мужчина может быть одарен такой ослепительной красотой… Он прямо-таки обольстителен… Господи, прости мне такие речи.

8 мая 1811 года. А сегодня мы с мужем нанесли ответный визит Алексею. Я запомню этот день на всю жизнь, как счастливейший. И каждый год буду отмечать его как праздник. А почему нет? Если в этот день я была счастлива, как никогда в жизни? Итак, мы приехали к Алексею. Он занимает четыре комнаты на первом этаже длинного каменного дома на центральной улице, которая примыкает к заводу. За этим домом - парк, говорят, в прошлом веке какой-то ученый насажал там лекарственных трав. Алексей привез с собой прекрасную библиотеку. Он показывал нам ее. Еще он показывал моему мужу какие-то специальные инструменты, которые также привез с собой. Между прочим, выдалась минутка, когда нам удалось сказать несколько слов друг другу. О, это был ни к чему не обязывающий светский разговор, но для меня и он важен, я заучила его наизусть, я повторяю каждое слово из нашей беседы. Она для меня - изысканнее и прекраснее любой поэзии. Потом мужчины поговорили о политике, о Наполеоне, поспорили о том, будет ли война, и мы уехали.

27 мая 1811 года. Я вижу Алексея довольно часто: то он приезжает к нам с визитами, то мы к нему, хотя реже. Чаще мы с ним видимся где-то на светских вечерах, или у общих знакомых. Глупая я! Если раньше мне достаточно было просто видеть его, то теперь мне не достаточно этого! Мне хочется большего! Мне хочется остаться с ним наедине, говорить о нашей любви, предаваться ласкам… Боже! Что я пишу! Хорошо, что бумага не краснеет, а я вся красная, как рак… Вижу свое пылающее лицо в зеркале. Я умираю от любви! Но - как? Как мне открыться ему?

20 июня 1811 года. Я начинаю терять контроль над собой. Никогда не думала, что способна на такую дерзкую выходку, как сегодня. Мы были у Алексея. Он закурил трубку и на вопрос моего мужа, что за табак он курит - весьма ароматный - ответил, что этот табак ему присылает приятель из Индии. «Неужели табак действительно так приятен, как вы говорите?» - вмешалась я. Он усмехнулся и сказал: «Попробуйте!» И я взяла его трубку и поднесла к губам. Ее кончик еще хранил влагу его губ. Мне стало дурно, от волнения и мучительной страсти у меня закружилась голова. «Ксения Андреевна! - услышала я металлический голос своего мужа. - Что вы делаете? Вы побледнели,  от табака вам плохо! Немедленно верните трубку Алексею Николаевичу!»  Я умираю от любви… Я ничего не могу есть, я не могу ни о чем думать, кроме него… Я не могу больше жить без него… Я лежу в постели и прошу, чтобы меня оставили в покое… Петр Семеныч, кажется, действительно испугался за мое здоровье. «Душечка моя, как вы себя чувствуете? Что бы вам хотелось покушать?» - так он разговаривает со мной. Выписал из столицы доктора. Местным уже не доверяет. Алексея тоже давно не видела. Может, это и к лучшему: забуду его…

27 июня 1811 года.  Боже мой! Что было сегодня! Вчера Петр Семеныч уехал по делам. Сказал, что будет только через неделю. А сегодня утром мне доложили, что приехал с визитом Алексей. Я сказала, что смогу принять его. И - сама удивилась: откуда только бодрость взялась? Я велела слуге проводить его не в Белый зал, где мы обычно принимаем визиты, а - в Восточной комнате. Она примыкает к Белому Залу, такая маленькая, уютная комнатка, которую мой муж пожелал оформить в восточном стиле. Там стены и пол покрыты персидскими коврами, стульев нет, только бархатные пуфы разбросаны по коврам. Стоит низкий столик с маленькими резными ножками. На стенах висит разное диковинное оружие: гнутые сабли, палаши и ножи. Я распорядилась, чтобы слуги сервировали маленький столик в Восточной комнате восточными же сладостями и вином. Когда я вошла, Алексей с интересом рассматривал ножны одной из сабель. Обернулся, поцеловал мне руку. «Удивительная комната, - сказал, - ваш муж, оказывается, увлекается восточным оружием». «Я подумала, что вы тоже увлекаетесь восточной экзотикой после того, как вы рассказали, что приятель ваш нарочно присылает вам табак из Индии, а потому захотела показать вам эту комнату». «Я слышал, что вы больны», - начал он, однако я перебила. До сих пор удивляюсь своей дерзости: «Да, я больна. Больна от безумной любви и, возможно, в самое ближайшее время умру от нее». Он посмотрел на меня с изумлением и возразил: «От любви не умирать надо, любовь, напротив, к новой и счастливой жизни возрождает». «Это когда любовь разделенная, - подхватила я, дерзкая, - но когда любовь тяжким грузом ложится на одного человека, особенно на хрупкую женщину, груз такой смертельным оказаться может». «Да разве возможно, чтобы на любовь столь прекрасной женщины не отвечали?» «Спросите у себя, как такое возможно стало», - говорю, а сама сверлю его пристальным взглядом. Алексей казался смущенным донельзя. «Это вы, - продолжаю, - так что смерть моя на вашей совести будет, а умру я непременно, потому что не могу без вас жить». Он улыбнулся и сказал: «Я не позволю вам умереть от любви! Нас с вами ждет жизнь, полная счастья неземного!» «Так вы любите меня?» - пролепетала я. «С первого взгляда! Как только увидел вас. Вы шли по этому залу среди колонн, среди нарядных людей, в белоснежном платье. Я был ошеломлен, я не ожидал увидеть здесь, в провинции, совершенство. Естественно, я спросил, кто вы. Когда мне сказали, кто, я понял, что мечтать о вас бесполезно. Честно сказать, я до этой минуты не смел себе признаться в том, что люблю вас: вы мне казались недоступной, словно Мадонна. Прекрасная, но далекая. Я никогда бы не сказал вам о своих чувствах. Если бы вы не сделали первый шаг». В этот момент слуга внес на подносе восточные сладости и вино. Мы присели на подушки и, пригубляя вино, глаз не могли оторвать друг от друга. Затем я прервала молчание: «Однако я замужем». И тут он произнес удивительные вещи: «Я человек науки. Я много читал, знаком с мнениями различных философов. И я пришел к убеждению, что Бога - нет. А потому для меня церковные обряды - не закон. Единственный закон - это любящее сердце». Итак, мы договорились с Алексеем, что сегодня ночью он придет ко мне. Я нарочно приоткрою окно в своей спальне. Ах, до ночи еще целых три часа.

28 июня 1811 года. Господи, как я счастлива! Как счастлива! Я - полна жизни, любви. Словно переполненный сосуд. И мне хочется изливать любовь свою на все, что окружает меня. Я подарила одно из своих платьев горничной Лизе, я поцеловала цветок, который растет на моем окне… Итак, что же произошло вчера? Я ждала Алексея весь вечер. Я не находила места! И вот, когда стало совсем поздно, я услышала как будто шаги под своим окном. Я распахнула окно и увидела Его. Он стоял под деревом и смотрел на мое окно. Я задула свечу. Не дай Бог увидят Его слуги! По стволу дерева он забрался к моему окну, перепрыгнул через подоконник и сразу же прижал меня к себе. Ну совсем как у бессмертного Шекспира! Я захлопнула окно, задернула шторы, и мы остались в полной темноте. Мы не спали до утра. Это была волшебная ночь! Нет, я опять не знаю, как выразить свои чувства. Не умею я писать.  Скажу лишь, что наконец-то я поняла, что это значит - любить мужчину. И какое неземное наслаждение может доставить любовь! Не права была маменька, когда говорила, что удел женщины - терпеть. Если женщина любит, удел ее - наслаждаться самой и дарить наслаждение любимому.

14 июля 1811 года. Наше счастье кончилось: приехал этот противный Петр Семеныч. Оглядев меня, остался доволен тем, что я поправилась. Как, как теперь встречаться с Алексеем?! А не встречаться с ним я не могу! Я опять заболею, и теперь уже точно умру! Потому что раньше я не знала, что значит - счастье, а теперь знаю... Обретя рай, потерять его уже невозможно… Я вот думаю: Петр Семеныч старый, может, Бог заберет его к себе. Как это было бы чудесно! Я осталась бы вдовой, со всем его состоянием, со всем богатством. И тогда никто не смог бы помешать мне выйти замуж за Алексея!.. Боже, что это я? Какие страшные мысли!

15 июля 1811 года. Дурочка я! Ну, к чему я так все драматизирую? Ведь Петр Семеныч посещает меня крайне редко. Так что я вполне могу продолжать наши с Алексеем встречи! Когда я поняла это, написала записку Алексею. Пришлось посвятить в мою тайну горничную Лизу. Я ей пообещала еще одно платье, если она будет молчать. Она клялась мне в вечной преданности и говорила, что и без платьев рада служить мне и такому замечательному кавалеру, как Алексей. Я отправила ее на базар вроде как за покупками, а сама наказала ей передать записку Алексею. Как раз ее путь будет проходить мимо его дома.

16 июля 1811 года. Лиза благополучно передала записку Алексею, и в ту же ночь он был у меня… Ах, я великая грешница! Когда Петр Семеныч был в отъезде, я как будто забыла о его существовании и без всяких угрызений совести предавалась любви! К тому же меня так увлекли рассуждения Алексея о том, что Бог – это сердце. И имеет значение на свете только то, чего это сердце желает. Но теперь, когда через две комнаты спит мой супруг, когда он в любую минуту может войти ко мне, мне не по себе. Я чувствую себя преступницей. Я - прелюбодейка! Да, рассуждения Алексея приятны мне, однако же я, в отличие от него, в Бога верю. Заниматься прелюбодейством! Надо  сходить в церковь  исповедаться…

22 июля 1811 года. Все эти дни готовилась к исповеди и причастию. Сознаюсь, посещали меня мысли, достойна ли я после греха моего причащаться. Любовь - это счастье. Не спорю. Но любовь запретная омрачается угрызениями совести и способна стать большим горем. Радость обладания любимым померкла, и на душе у меня тяжким грузом лежит раскаяние, сомнение в том, правильно ли поступила я, отдавшись Алексею. Не зря же говорила маменька, что терпеть - удел женщины… И потом – как поведать батюшке о грехе моем?! Он так уважительно относится ко мне! Он – частый гость в нашем доме. Как он будет смотреть на меня после моего позора?! Однако мой долг христианки – исповедать грехи, какие бы ужасные они ни были… Все эти дни я молилась, однако не было облегчения от молитв. Вчера ходила на вечернюю службу. Только успокоилась было, сосредоточилась на службе, как вижу - стоит Он, скрестил руки на груди и сумрачно так на меня смотрит. Лиза мне рассказала, что он подкараулил ее, когда ходила она на базар за покупками. Стал расспрашивать, отчего не назначаю я встреч ему. Не разлюбила ли. Жаловался, что от пребывания в неведении едва не заболел. Лиза объяснила ему, что я готовлюсь к исповеди и причастию. Он, по ее словам, сделался раздражен, сказал, что из-за предрассудков я играю судьбою человека. И прочие глупости. И вот - пришел в церковь. И стоит немым укором. Разумеется, служба была испорчена. Когда я пошла к выходу, догнал меня. «Вы, кажется, больше не любите меня?.. А что же еще могу я думать, если вы прекратили наши встречи, да еще и каяться собираетесь в том, что отдались нашей святой любви. Любовь, Ксения, любовь - вот единственно святое, что есть в мире, единственное, ради чего стоит жить!» «Вы сошли с ума! Нас могут увидеть!» - сказала я ему, выдернула свою руку из его рук и убежала. Сегодня я ходила на исповедь. Вошла в церковь и первым делом огляделась - нет ли Его. Нет. Слава Богу! Я сосредоточилась на своих мыслях, вспомнила все грехи свои. Все они безобидны по сравнению с этим, смертным, грехом. Ну, подумаешь, в пост не удержалась - съела пирожное, крикнула на Лизу, даже гнев мой на Петра Семеныча из-за его увлечения ересью как-то померк…  Исповедовал  Отец Арсений. Он молод весьма, однако уже имеет славу хорошего проповедника. Я много раз слышала его проповеди, они мне нравятся весьма. Он мудрый не по годам человек. И при этом хорош собою. Конечно, говорить так о батюшке грешно, но здесь красота другая, нежели у Алексея. Алексея хочется ласкать, а Отцом Арсением хочется любоваться, как цветком, как заходом солнца, и только…  Но что же пишу я о постороннем, хотя мысли мои заняты одним грехом моим? Итак, подошла я к нему с замиранием сердца. «Грешна я, батюшка» - говорю. «Все мы грешны, дочь моя, - отвечает он, - однако милостив Бог, он простит нас, если раскаяние наше искренно, и горит в нас желание не совершать грехов более». Я смутилась от этих его слов, таких простых, как часто слышала я их во время исповеди. Смутило же меня то, что не собиралась я расставаться с грехом своим. Зачем же тогда пришла я в церковь? О чем хочу говорить с духовным отцом?  «Чем же грешна дочь моя…? - Батюшка, я изменила мужу. - Это тяжкий грех. В прежние времена не то, что к причастию не допускали прелюбодеев, от церкви отлучали на 12 лет. Но если искренне раскаяние твое и есть стремление не совершать этот грех более…» - «Нет, батюшка, не могу я расстаться с грехом моим, и нет во мне раскаяния. Смутно на душе моей. Одно лишь знаю твердо: сердце - Бог мой, и что оно захочет, то и выполнять надобно». Батюшка после таких моих слов, конечно же, грехи мои мне не отпустил, к причастию не допустил, а велел подойти в церковь после вечерней службы. Впервые не отпущены грехи мои. Впервые ухожу от духовного отца без облегчения. Впервые вместе с другими верующими не участвую в празднике причастия. Как отверженная, вышла из храма Божьего, не дождавшись окончания обедни. На душе - камень. Вечером опять пошла. Отстояла вечерю. Поставила свечку. Всплакнула о горькой судьбинушке моей. Где ты, счастье? Поманило ты и покинуло… Ну, да ладно. Продолжаю. После службы, когда, получив благословение, разошлись верующие, вышла я из укромного уголка, в котором всю службу простояла, чтобы не увидел нескромный прихожанин слез на глазах губернаторши, подошла к батюшке, тут ноги мои подкосились, и упала я перед ним на пол. Он меня поднял. «Блаженны плачущие, дочь моя, ибо они утешатся. Так сказал Господь и истинны слова его. - Ах, батюшка, как же мне тяжело! - В чем  же причина? - Причина - любовь. - Неправда, дочь моя. От любви не может быть тяжело. Что есть - любовь? - Желание обладать мужчиной… - Нет. Бог есть любовь. Все остальное - от лукавого. - Не может быть! Свята и возвышенна любовь моя. - Это прелести дьявольские… Дочь моя, ты же замужем! Венчана в церкви! - Да, но я не люблю мужа моего! - Бог соединил вас. Так ему угодно. Бог есть любовь. Молись, дочь моя. И Бог даст тебе то, что ты называешь любовью. Молись! Только это тебе остается. - Я никогда не смогу полюбить мужа! Он стар! Молодое тянется к молодому. - Это страсть тела. Но не души! - Батюшка! Как мне быть? - Откажись от своего любовника, покайся, исповедуйся и молись. Молись Богу! Это единственное, что поможет тебе». Я повернулась и медленно побрела из церкви. Не принес облегчения разговор с Отцом Арсением. А что же еще ожидала я услышать от священника? Не благословения же греха моего! Кстати, теперь, когда в дом наш приходит Княгиня, я спокойно выхожу в гостиную и не то, что не спорю с ней, но даже желания спорить нет. И нет возмущения в душе моей. Как я могу осуждать эту женщину, когда мой грех гораздо больше!

13 сентября 1811 года. Перечитала предыдущую страницу. В самом деле, необыкновенный человек Отец Арсений. Он - настоящий пастырь своих овец, я имею в виду нас, его прихожан. После того, как ушла я от него, он неоднократно бывал у нас в доме. Надо признать в нем деликатность: ни разу не пришел он в присутствие мужа моего. Выбирал время, когда я была дома одна. Продолжал свои душеспасительные беседы. Тщетно! Я свой выбор сделала. Хороший он проповедник, он говорил о том, что долг превыше всего, тут я матушку вспомнила с ее призывами терпеть… Он говорил, что не надо поддаваться искушению, что жизнь длиннее любви, и другие, наверное, правильные слова, но они не находили отклика в сердце моем: я как будто заслон поставила, он говорит, а я - не слушаю. А потом прямо ему сказала, что от греха моего отказываться не собираюсь, а потому слышать его проповеди не желаю более. Если ему угодно, пусть не считает меня христианкой. Да и какая я христианка? Ад мне уготован, это ясно. На мои такие жуткие слова он с сожалением отвечал, что ад меня гораздо раньше настигнет. Еще при жизни. И посмотрел на меня многозначительно. Мне, признаюсь, жутко стало. Я спросила, так ли это понимать, что он желает  мужу моему открыть тайну  исповеди? Он усмехнулся и возразил, что он-то промолчит, однако тайное все равно станет явным. Так написано в Библии. Перекрестил меня и ушел, шурша своей рясой. Жутко стало мне… Но довольно об этом. Не желаю я думать о плохом! Чего еще ждать от священника? Пришел, накаркал беду, как черный ворон… А мне хочется думать о хорошем! Я вся мыслями  в прекрасном будущем!  А Алексей говорит, что будущее  человек сам  создает. И он прав. Не буду я терпеть и смиряться, как учила меня матушка! Я хочу прожить свою единственную и неповторимую жизнь так, чтобы каждый миг ее был наполнен счастьем!.. Приехавший наконец из столицы доктор засвидетельствовал мою беременность. Ха! Это я из без него знала. Однако супруг мой счастлив безмерно. Но еще более счастлив мой настоящий супруг, избранник мой, Алексей. Он не желает, чтобы дитя нашей любви в постылом и лживом браке родилось. Он требует, чтобы я с ним бежала. Жизнь нашу представляет он за границей. Алексей считает, что Петр Семеныч настолько могуществен, что здесь, в России, из-под земли нас достанет. Алексей уже все продумал. Здесь до Монголии всего дней пять пути. Главное, добраться до гор, а там, в горах, нас никто не найдет! Далее - Монголия. А потом - Индия. Там приятель его поможет нам, во всяком случае, жилье на время предоставит. У Алексея есть кое-какие сбережения. Он хочет дальше из Индии уехать в Америку. Это, говорит, страна таких же скитальцев и изгоев, как мы. Английский он знает в совершенстве. Имеет голову на плечах. Он - человек ученый. Я верю в него! Да и я буду ему верной подругой и помощницей. Я не хочу сидеть, сложа руки. Это сейчас разленилась я в роскоши, в которой утопил меня Петр Семеныч. Но не забыла я прошлое свое! Маменькой я и к стряпне приучена, и ремесло белошвейки знаю. А если понадобится, я и горничной смогу работать. Ничего, не побрезгую. Лишь бы с Алексеем быть! Здесь, в Барнауле, да и в России, доживаю я последние денечки. Уже все готово к отъезду. 31 сентября муж  устраивает бал. Этот день и выбрали мы для побега. Иначе убежать из дому невозможно. Узнав о беременности моей, Петр Семеныч приставил ко мне человека, сказав, что теперь я должна за ворота выходить под присмотром на случай, если худо мне станет. Дома за мной надзора нет. В суматохе я и убегу. Алексей будет ждать меня в экипаже… Кстати, как удивительно складываются порой обстоятельства! Подумать только, еще совсем недавно я была врагом Княгини, а сейчас мы – сообщницы! Да-да! Она пришла ко мне на днях, испуганная, растерянная, сказала, что боится супруга моего, а кто ж его не боится? Просила меня – меня! Чтобы я ей бежать помогла. Мне ее жаль стало. В самом деле, супруг мой ее никуда не отпустит. Она – свидетельница его тайн, свидетельница, а, может, и сообщница его преступлений. Он ее никогда от себя не отпустит. Попалась Княгиня - как птичка в клетку. И я ей предложила бежать вместе. Какая разница? Места в экипаже хватит. Зато буду рада, что кому-то помогла, чью-то жизнь спасла. Мне всегда хотелось пользу приносить, спасать кого-то, кому-то помогать. Но дальше раздачи милостыни бедным дело не шло. А тут – спасу человека… Ну, да ладно. Главное, чтобы все получилось. Так хочется Богу помолиться, сказать: Господи, помоги! Но не в таком же деле у Бога помощи просить! Дневник свой, конечно, я с собой не повезу. Ничего не возьму из прошлой своей жизни! Однако и уничтожить его рука не поднимается… Он свидетель и слез моих, и моей радости. И в горе и в счастье был он со мной. Единственный друг мой, единственный, кому доверить я могла переполнявшие меня чувства… Я подарю ему жизнь, закопаю в моем садике. Быть может, кто и прочтет когда… И помянет меня. Злым ли словом, или добрым…»

     Инесса Павловна замолчала. Последняя страница дневника была перевернута. Сотрудники тоже молчали, обдумывая услышанное.

              -   Какая же дальнейшая судьба Ксении Андреевны? - спросил кто-то. - Удалось ли ей бежать?

              -  Как же! Разве вы не слышали: муж заключил ее в подземелье сразу после того злополучного бала? Прямо в  бальном платье!

              -  Выходит, он узнал? Но - как?

              - А что сталось с Алексеем?

              -  Дорогие коллеги! - вмешалась Инесса Павловна. - История эта покрыта мраком. Это мы,  музейные работники, должны узнать все подробности истории Белой Дамы, разыскать все неизвестные факты.

         В этот момент в дверь просунулась голова Светочки.

         - Инесса Павловна! Подъезжают журналисты!

        Женя выбежала  из кабинета директрисы, заметалась по холлу. Надо во что бы то ни стало спрятаться! Не хочется, чтобы бывшие коллеги, товарищи по телевизионному цеху видели ее здесь, в музее. Из глубины Белого зала, из-за рядов колонн стремительной походкой приближается Валя, а рядом вышагивает оператор Рома, гордо неся на плече камеру. Женя свернула в боковой коридор, оттуда – в свой кабинет. Сердце тоскливо сжалось. «Прекрати! – одернула себя Женя. – Ты сама сделала свой выбор!»

 

 

 

 

                                                      Глава 6.

                                   

 

      Сообщения о найденных дневниках загадочной, почти превратившейся в легенду, Белой Дамы потрясли общественность города. Все средства массовой информации сочли своим долгом осветить сенсацию. Инесса Павловна  пребывала на вершине блаженства: она не уставала принимать журналистов, давать интервью. Главное, по ее словам, было то, что это событие привлекло столько внимания к ее музею. От посетителей отбоя не было. Разумеется, в спешном порядке стали формировать фонд и экспозицию Белой Дамы. Однако, смущенная тем, что очаг культуры помещается в таком зловещем месте, директриса приняла решение освятить музей. Научные сотрудники - кто с благоговением, кто со снисходительной усмешкой - наблюдали, как священник, бормоча молитвы, брызгает святую воду на все экспонаты, во все углы старинного здания.

      Женя как раз относилась к тем, что скептически относился как к этому церковному обряду, так и ко всему, что вообще связано с церковью. «Посмотрим, в состоянии ли святая вода и молитвы выгнать привидение», - думала она. Несомненно, история несчастной женщины поразила ее. «Как все-таки странно, - думала она, - и там Арсений…» Она даже сходила в церковь к Арсению и рассказала ему историю Белой Дамы.

     - Я хорошо знаю историю этой женщины, - печально вздохнул он. – Откуда? Ее знают многие старожилы. Она передается из поколения в поколение как легенда нашего города.

     - Что же сталось с Белой Дамой?

     - Ее муж знал о ее романе. Следил за ней. Ее схватили прямо на балу, заточили в подземелье. Там она вскоре и повесилась. Губернатор не на много пережил свою супругу. Говорят, ее дух преследовал его. Он боялся уснуть, быстро постарел, и вскоре умер.

     - Мне показалось странным, что священника звали Арсений. Как тебя.

     - Что тут странного? Это сейчас мое имя редкое, а в те времена оно было распространено.

     - Когда я слушала ее дневник, я представляла, что это ты.

     - Да? По-твоему, я вечный?

     - Да.

      Он засмеялся. Она тоже. Немногочисленные прихожане с недоумением смотрели на смеющихся священника и девушку. Поймав укоризненный взгляд одной пожилой женщины, Арсений обратился к ней:

     - Вам кажется странным, что я смеюсь? Но ведь жизнь – это праздник! Вспомните, свое первое чудо Иисус Христос совершил на веселой свадьбе, превратив воду в вино.

     Женщина разулыбалась.

     - Благословите, батюшка.

      А Жене очень хотелось увидеть своенравную и свободолюбивую Даму. Это желание  превратилось в навязчивую идею. Сидя в кабинете, она думала о том, что, возможно, это и есть спальня Ксении Андреевны. Та самая… Женя подходила к окну, внимательно осматривала деревья, прикидывала, можно ли в этом месте подобраться к окну. Получалось, что можно… В итоге она уже не сомневалась в том, что именно это место и никакое другое - спальня Белой Дамы, в которой принимала она своего любовника. А уверившись в этом, она почти не могла ничего делать, ни о чем думать, как только о том, что именно здесь… И когда она думала об этом, воображая себе все возможные подробности, взгляд ее останавливался на Рудольфе.  Рудольф, приходивший на работу аккуратно, без опозданий, казавшийся полностью погруженным в бумаги из фонда Гребенщикова, ассоциировался у нее с образом романтического героя.

         Женя закрывала глаза, представляя себе Белую Даму и ее любовника, открывала глаза, и взгляд ее упирался в миловидное лицо Рудольфа. Постепенно образ сладострастного любовника и Рудольфа слились для нее в одно. Представляя, что творилось в спальне Ксении Андреевны, рядом с ней она представляла теперь не кого-нибудь, а своего сослуживца. Очень скоро наступил день, когда она сказала себе, что в сердце ее вновь поселилась любовь.  Она часами с меланхоличным видом сидела над бумагами, даже не пытаясь разобраться в них, и, пользуясь тем, что Рудольф, в отличие от нее, с головой уходил в работу, подолгу любовалась им, изучая каждую черту его лица, линию губ и носа, манеру хмурить брови, улыбаться… Вскоре, как и Белой Даме, ей недостаточно было того, что она может часами беспрепятственно им любоваться, ей захотелось быть с ним. Видеть его, находиться от него в каких-то двух метрах и не сметь прикоснуться к нему… В их кабинете на подоконнике стояли графин с питьевой водой и два стакана. Рудольф никогда не пользовался стаканами: он предпочитал пить из горлышка. После того, как, попив, он ставил графин обратно на подоконник, Женя брала его и тоже подносила к губам, испытывая при этом неизъяснимое блаженство, словно графин - это были губы Рудольфа. Сам же он ничего не замечал. Как и Ксения Андреевна, Женя думала: как дать ему понять, что она его любит? Вспомнив, что читала где-то о телепатии, Женя, гипнотизируя его взглядом, повторяла про себя: «Я тебя люблю… Я тебя хочу…» И так - до бесконечности. «Ой, Женька, как жрать охота, сколько там еще до обеда осталось?» - произнес он как-то в ответ на ее мысленные усилия.

         Как-то раз Жене понадобилось взять какие-то документы у археолога. Открыв дверь, она увидела следующую картину: на расстеленной на полу шубе  лежали археолог и научная сотрудница из отдела киноискусства, совершенно обнаженные. При виде Жени они нисколько не смутились, а приветливо и лукаво ей улыбнулись. «А если бы это зашла директриса?» - думала Женя, поражаясь их безрассудству.

       Еще больше поразила ее другая картина, которую она наблюдала в кабинете самой директрисы. Открыв дверь в ее кабинет, она увидела своего однокурсника Сергея и Инессу Павловну: они целовались. Обернувшись на шум открываемой двери, они нисколько не смутились. По их лицам видно было, что они - далеко отсюда. «Ну, это уже слишком!» - подумала Женя и рассказала о последней картине, как более приличной, Рудольфу. К ее удивлению, он равнодушно пожал плечами и сказал:

              -   Так у них же скоро свадьба.

              - У кого? У Сергея и Инессы Павловны?!

              -  Ну да. Слушай, Женька, об этом уже все знают, кроме тебя. 

        

         Атмосфера всеобщей влюбленности, создавшаяся в музее, опьяняла, как крепленое вино. Бацилла любви носилась в воздухе, как бацилла гриппа. Жене тоже захотелось принять участие в этом празднике жизни. Но только как  остаться с Рудольфом во внерабочее время? Пригласить в кафе? Нет, это слишком прозаично и навязчиво. Так не произведешь должного впечатления. Вообще не надо, чтобы он догадался о том, что нравится ей. И еще одно важное условие: чтобы она поразила его воображение, они должны уединиться в романтической, необычной обстановке. На помощь пришла Белая Дама.

     - Слушай, Рудольф, ты мужчина, а я - всего лишь трусливая женщина…

          -  Ну-ну-ну, что за предисловие?

          - Ты можешь, конечно, посмеяться над моими фантазиями, но я ужасно хочу увидеть призрак Белой Дамы! Это желание превратилось просто в какую-то навязчивую идею. Для этого надо остаться в музее ночью, но я ужасно боюсь! Я вообще боюсь темноты. Может, ты поддержишь мою идею, останешься со мной?

          - Ой, Женька, какая же ты фантазерка! Неужели ты действительно веришь в призраки?

          - Нет. Вернее, да. В общем, мне хочется. Мне это надо! Понимаешь? Ну, пожалуйста, согласись!

          - Да ладно! Мне это не составит никакого труда. Я не женат, так что дома меня никто не ждет. Если ты так хочешь - давай. Это даже интересно.

            На следующий день Женя  предупредила бабушку, что заночует у подружки. На ночь вахтерша сдавала музей под сигнализацию. В конце рабочего дня Рудольф и Женя выключили свет в кабинете и закрылись изнутри. До девяти часов вечера, а именно тогда вахтерша уходила домой, им нельзя было ничем выдавать свое присутствие. И хотя приходилось переговариваться шепотом, они не ощущали никакого неудобства. Приключение радовало их, как детей. Женя принесла из дома пирогов и плюшек, Рудольф - термос с чаем, так что они не скучали. Жене показалось, что время до девяти часов пронеслось как одна минута. Но вот стенные часы в холле пробили девять раз, и через некоторое время послышались шаги вахтерши. Она прошлась по коридору, подошла к их кабинету, подергала ручку двери. Заговорщики притаились. «Ай-ай-ай!» - пробормотала женщина. «Не беспокойся, - прошептал Рудольф. - Подумает, что кто-то из сотрудников забыл  сдать ключ и унес с собой. Такие случаи уже были. Сейчас станет звонить нам домой. Мои родители скажут, что я заночевал у приятеля». - «А мои скажут, что у подруги, - подхватила Женя». Очевидно, именно так и произошло, через некоторое время внизу зазвенела сигнализация, хлопнула входная дверь, и все смолкло.

              -   Идем в Белый зал, - предложила Женя. - Если Дама появится, то обязательно там.

              - Идем, - подхватил Рудольф, - и возьмем с собой еще кое-что, чтобы скучно не было.

          Он вытащил бутылку.

             -    Клюква на коньяке - отличная вещь!

           Женя и Рудольф перетащили в Белый зал вино и оставшуюся закуску. Несмотря на то, что наступила ночь, им все было видно: через огромные стрельчатые окна светила луна,  иногда по стенам проплывали всполохи света от фар проезжающих машин. Рудольф и Женя разместились на маленькой сцене, покрытой ковром. Медленно попивая вино, они беседовали вполголоса. Как и ожидала Женя, интимная, необычная обстановка сделала свое дело: Рудольф стал подолгу задерживать взгляд на ее лице, поближе придвинулся и, как бы невзначай, прикоснулся к ее руке. Они уже забыли о Белой Даме. Они были вдвоем в бездонном океане ночи, и им казалось, что время остановилось, и до утра можно прожить целую жизнь. Но время не остановилось. Раздался гулкий и таинственный бой часов.

              -   Это сколько? - спросил Рудольф.

              - Двенадцать, - ответила Женя.

              - Точно?

              - Да, я считала. 

         И вдруг ей показалось, что в коридоре, ведущем в Белый зал, мелькнуло что-то белое. Женя замерла. Неужели все это правда? В самом деле, белое пятно медленно приближалось, и вот в дверях зала возникла женская фигура в белоснежном бальном платье. Лицо ее сложно было рассмотреть, так, бледное пятно. Она медленно и бесшумно поплыла между колонн прямо к сцене. Женя была ошарашена, по спине пробежал холодок.

            - Рудольф, посмотри, видишь?

             Рудольф проследил за ее взглядом, недоуменно уставился в темноту.

             -    Н-ничего не вижу. А что?

             -    Да вот же она, ну, как ты не видишь, Белая Дама!

         Судя по тому, как Рудольф крутил головой и моргал глазами, ничего он не видел. Зато Женя видела ее прекрасно: вот она подошла почти вплотную, так что наконец-то можно было рассмотреть ее лицо. От пронзительной тонкой красоты  у Жени дыхание захватило. «Так вот ты какая, Белая Дама!» На миг взгляды их встретились, и на бледном обворожительном лице Дамы промелькнула горькая, невеселая усмешка. Она проплыла мимо. Еще некоторое время Женя сидела, совершенно ошеломленная и никак не могла прийти в себя. Рудольф взял ее за плечи и, с тревогой глядя на нее, все повторял:

             -    Женя, что с тобой?

             -    Фу! Кажется, пронесло, - встряхнув головой, ответила наконец Женя. - Рудольф, да неужели ты не видел Белую Даму?

             -    Нет, конечно! Как я мог видеть то, чего нет?

             -    Но я-то видела!

             -    Ты просто фантазерка! На тебя так подействовала обстановка. И потом - ты хотела видеть! А если честно - это все вино. Ты просто напилась, радость моя… Ну же, встряхнись!

            И тут случилось то, ради чего, собственно, они здесь остались: Рудольф  прижался своими губами к ее губам, обнял  ее так сильно, словно хотел растворить в себе.  И прямо на сцене, у резных ножек черного рояля они отдались друг другу с такой страстью, которой больше им не суждено было испытать никогда.                                                

            Рудольф уснул прямо на сцене. А Жене не спалось. Во-первых, она боялась проспать приход вахтера. Во-вторых, она была слишком взбудоражена. Она думала, глядя в черное окно: «Итак, свершилось! Он мой. Он принадлежит мне. И я не упущу его, никому его не отдам! Даже смерти! Моя любовь преодолеет все! Я никогда не была настолько счастлива, как сейчас!  Да, я любила Павла, но теперь я понимаю, что это больше напоминало любовь сестры к брату. Да, я сознавала, конечно, что Павел - красавец, однако я никогда не хотела его и вполовину так, как Рудольфа.  Без Павла я живу, а без Рудольфа я  не смогла бы жить.  Такое странное чувство… Его можно  сравнить с наркотической зависимостью. Когда Рудольф рядом - блаженство, кайф, нирвана, когда его нет - духовные ломки. Когда он рядом - мир сверкает, словно усыпанный алмазами, обостряется восприятие прекрасного - музыки, природы… Когда его нет - все кажется тусклым, серым, унылым».

          Тем не менее усталость и бессонная ночь сделали свое дело - Женя незаметно для себя провалилась в сон.

       

         - Евгения Станиславовна! Рудольф Павлович!

         Женя открыла глаза.

        - Евгения Станиславовна! - вахтерша Нина Ивановна склонилась над ней. Рядом изо всех сил старался проснуться Рудольф, тряс головой, тер глаза. Да, зрелище недостойное для музея: два научных сотрудника, мужчина и женщина, оба в неглиже, под рояль закатилась порожняя бутылка из-под дешевого вина… Женя мигом оценила ситуацию. Главное, бесполезно придумывать алиби, все беспощадно очевидно, как похмельное утро.

       - Нина Ивановна, миленькая, вы нас только не выдавайте! - взмолилась Женя.

       - А ключ-то где?

       - У нас, Нина Ивановна, не волнуйтесь…

       - Ну ладно… Я же понимаю, дело молодое… Тем более когда директриса сама пример подает… Но чтобы первый и последний раз! В другой раз все расскажу!

       Любовники кое-как привели себя в порядок и заняли свои рабочие места.

         

 

 

 

 

 

                                              Глава 7.

                                    

 

           В ту же ночь Жене приснился странный сон. Ей приснилась Белая Дама.

            - Не бойтесь меня, милая барышня.  Я – просто сон.

            - Вы – та самая Белая дама? Губернаторша?

            - Да. Если бы вы знали, какое счастье, что я говорю с вами! Я много лет ни с кем не говорила! Ах, поговорите со мной!

            - Ну, что вам сказать…  А мы нашли ваш дневник. Вы закопали его в парке. Мы прочитали вашу историю.

            - Прочитали?! Ах, как стыдно!  В нем я писала о таких интимных вещах…

            - Но ведь вы давно умерли! А ваш дневник представляет ценность для науки.

            - Умерла… Да… Милая барышня! Ведь я до сих пор не похоронена! Похороните меня!

            - Вы не похоронены?

            - Нет, увы… Супруг мой сказал: «Ее все равно нельзя хоронить с добрыми христианами, пусть место, где она убила себя, дерзкая,  станет навечно ее могилой». А мне так хочется соединиться с Алексеем! В подвале, а вход в него со стороны задней части парка… Там вы найдете кое-что… Мне пора… А вы молитесь обо мне, милая барышня!

            - Я не верующая.

            - Ну, потом, потом молитесь… Когда уверуете… Молитвы Божьего человека скорее до Бога дойдут.

            - Говорю же – я не верующая. И тем более не Божий человек.

            - Ну, прощайте, милая барышня! Я бы хотела вам помочь. Но вам не надо помогать – вы сильная. Помолитесь за меня! И – прощайте!

           

        Женя все время думала об этом сне. «Конечно, это сон… А все-таки, что, если несчастная женщина действительно до сих пор не похоронена?» Надо было каким-то образом, не называя источник информации, сообщить Инессе Павловне о том, что  в подвале может быть что-то интересное. 

       После долгих размышлений Женя просто предложила обследовать подвал, вдруг де  в самом деле удастся обнаружить следы пребывания там заключенных.                      

      - Надежды найти что-нибудь мало, - возразила Инесса Павловна, - сколько лет прошло! Да и губернатор наверняка следы заметал… А если оставил что-нибудь по недогляду, то ведь в таких условиях – сырость, перепады температур – не способствуют сохранению предметов. Но давайте все-таки попробуем что-нибудь разыскать.

         Снарядили экспедицию. Первым делом надо было найти вход в подвал. Осмотрев здание, в самой глухой его части   обнаружили отверстие, заложенное кирпичами, которые по цвету отличались от других. Стену разобрали. За этими кирпичами увидели подгнившие, ветхие доски. Сломать их не составило труда. И вот глазам музейных работников предстало черное отверстие в половину человеческого роста, из которого пахнуло сыростью. Вниз вели ступени.

        - Осторожно! – распоряжалась Инесса Павловна. – Ступени могут проломиться.

       Мужчины, а за ними и все остальные, благополучно спустились в подземелье и, наклонившись, освещая  путь фонариками, осторожно двинулись по подземному коридору.  Их путь закончился у ветхой деревянной двери с сохранившимися на ней железными засовами.

         - Потрясающе! – щебетала директриса. – Оказывается, старинные источники нас не обманули: под зданием действительно находится подземелье. Но в таком случае, может быть, именно за этой дверью томилась молодая губернаторша…

            Сергей и археолог Аркадий навалились на дверь, сгнившие доски под давлением  рассыпались в труху. Музейщики оказались в довольно просторной подземной камере. На стенах сохранились обрывки цепей.

           - Ого! Да это мрачное местечко не пустовало! Значит, предания не лгут - оно предназначалось для провинившихся слуг.

           - Или для врагов.

           - А это что?

          Пока музейщики осматривали что-то, Женя, светя фонариком, двинулась в  другие части подземного каземата. Она нашла то, что искала – луч фонаря выхватил из темноты ржавую цепь, которая свисала откуда-то сверху. Луч скользнул ниже, цепь завершалась браслетом, в который была вдета… кость. Женя переместила свет фонарика в сторону и…

        - Скорее сюда! –  крикнула она. Ей стало дурно.

       Перед музейщиками предстала жуткая картина – два полурассыпавшихся скелета, один - с клочьями белой тряпки на трухлявых костях, другой – с клочьями черной…

          Последовавшие за этими находками дни можно смело назвать звездным часом Инессы Павловны. То, что один скелет принадлежал несчастной Ксении Андреевне, сомнения не вызывало, но кому принадлежал скелет в черном?

         - Я думаю, что когда-нибудь мы разгадаем и эту загадку, - говорила Инесса Павловна. - Странно, однако, что несчастных женщин не похоронили.  Какое все-таки варварство – бросить женщин заживо умирать в подземелье! А потом даже не похоронить их! Инквизиция бледнеет по сравнению с нравами нашего городка! – возмущалась Инесса Павловна.

         - Возможно, ее не похоронили потому, что она – самоубийца, - осторожно, чтобы не выдать тайну, предположила Женя. - Ведь есть же предание, что она умерла не своей смертью! Христиане всегда хоронили  самоубийц без отпевания, без торжественности. Просто закапывали их где-нибудь. Конечно, мы уже никогда не узнаем истины, но можно предположить, что губернатор предпочел, чтобы могилой его неверной жены стало как раз это подземелье.

         - Евгения Станиславовна, как вы догадливы! Я почти уверена, что так все и было. Но что же нам делать с этими костями?

         - Отдайте их мне! – с насмешливой улыбкой предложил археолог Аркадий. – Скелеты и черепа – это по моей части.

          - А может, - снова подала голос Женя, - похороним несчастную женщину? Мы далеки от тех предрассудков, когда этих бедных самоубийц хоронили как собак, да и нет доказательств, что это действительно самоубийство. Может быть, женщина погибла в подземелье из-за жестокости своего мужа. Подумайте, Инесса Павловна! Как это было бы по-христиански! Да и просто по-человечески – предать земле прах человека.

          - Правильно! – воскликнула директриса. – Мы похороним ее! Мы превратим эти похороны в настоящее событие! Будет шикарный гроб, будет батюшка, будет памятник, а главное – на это печальное мероприятие соберутся все средства массовой информации!

        - А что делать с останками второй жертвы? – не успокаивалась Женя. – Там же есть второй труп!

        - Ну, и эту тоже похороним!

        В ту же ночь Жене приснилась дама в черном.

        - Ну, здравствуй, - сказала она низким приятным  голосом, с любопытством вглядываясь в нее.

        - Здравствуй, - машинально поздоровалась Женя.

        - Значит, сдружилась с товаркой моей, - вздохнула дама и уселась на невесть откуда взявшийся роскошный диван. Щелкнула пальцами, и из воздуха возник кальян. Дама затянулась, ее окутал синеватый дым.

      - С кем? Кто ты?

      - Я – Княгиня.

      - Та самая? Из дневника Ксении Андреевны?

      - Да. Та самая… Хоть покурить напоследок. Ведь ты задумала предать останки мои земле… В таком случае, это удовольствие станет мне недоступно. Как и многое другое… Губернаторша добилась своего – она хотела найти успокоение, хотела соединиться с кавалером своим… Но не я! Я хочу жить здесь, на земле! Я еще не все сказала, не все сделала!

      - Что ты не сделала?

      - Не восстановила свое учение, не оставила после себя учеников… Послушай, не хороните меня! Я хочу попробовать еще раз! Только где мне найти подходящих учеников? Ты мне не подойдешь, ты – Божий человек, это уже ясно. Нет, с тобой бесполезно… Слышишь, не хороните!

     Женя проснулась в холодном поту и в эту ночь уже не смогла сомкнуть глаз. И каждую ночь к ней являлась Княгиня и жалостным голосом повторяла:

     - Не хороните! Я еще не все успела! Не все сделала!

     … Похороны были пышными. Весь журналистский бомонд съехался на кладбище, останки двух дам находились в закрытых гробах. Панихиду служил отец Арсений. Гробы опустили в глубокие ямы, первые комья земли бросила Инесса Павловна. Глубокий траур ей удивительно шел. На могильные холмики водрузили плиты. На одной была выгравирована надпись – Белая Ксения Андреевна, год рождения с вопросительным знаком, дата  и год смерти. А на другой плите было лаконично написано – Княгиня.

     Все разъехались. Над могильными холмиками остались стоять только Женя и Арсений.

     - Ну, вот они и успокоились, - прервал тишину Арсений. – Одна не будет бродить по дому, другая – по душам…

         … Однако в эту же ночь  Жене вновь приснились обе дамы. Княгиня казалась умиротворенной.

     - Прощай! И не волнуйся, я больше не потревожу тебя.

     Ксения казалась веселой.

     - Благодарствую! Ты выполнила мою просьбу! Я тоже помогу тебе. Чего ты хочешь?

     - Любви! – воскликнула Женя. – Но мне не нужна помощь. Я уже люблю. И любовь моя счастлива.

     - На земле счастливой любви не бывает, - возразила Ксения. – Потому что у  земной любви есть конец.  И твоей любви придет конец. Но  тебя ждет другая любовь – небесная. И конца  ей не будет. Никогда.

 

 

 

                                        Глава 8.

                             

 

 

        Когда Максим вышел за тюремную ограду, и за ним с холодным лязгом захлопнулась дверь, он обвел взглядом бескрайнюю степь, лежащую перед ним и подумал, что впервые за многие годы его взгляд не наталкивается на забор с колючей решеткой, впервые его взгляд теряется в бескрайней дали, и эта даль  принадлежит ему.

       - Свобода! – вздохнул Максим, ноги его подкосились, и он упал бы, если бы его не поддержали Женя – с одной стороны, Инга – с другой. Зато теперь он точно знал, что такое свобода. Свобода – это когда перед тобой лежит весь мир…

 

        Мир-то мир… Однако Максим оказался в положении человека, который хочет выпить океан, но больше стакана осилить не может. Начать с того, что он неважно себя чувствовал: сидел дома, был слаб, пачками глотал лекарства. А потому идея побывать вместе с Арсением в Горном Алтае, в скиту у Федора, пришлась кстати.

      До райцентра Чинита ехали восемь часов на маленьком рейсовом автобусе. Сначала пейзаж за окном был однообразный – бескрайние степи, рощицы, изредка – деревеньки. После Сросток, где автобус сделал остановку, чтобы пассажиры подкрепили свои силы отменными пирогами, которые продавали сельчанки на Чуйском тракте, пейзаж оживился – начались предгорья. А скоро автобус уже ехал в естественном коридоре, где вместо стен – древние Алтайские горы. «Наверно, у жителей степей и жителей гор должна быть разная психология, - думал Максим, наблюдая из окна гигантские волны гор, поросших лесом. – У степняков душа широкая, как степь… Им простор жизненно необходим. А в горах им  – как в тюрьме… А у жителей гор наоборот: живут среди гор, как в крепости. Горы, как крепостные стены, от окружающего мира их защищают».

      Когда приехали в Чиниту – маленький поселок, притулившийся между подножием горы и горной рекой Катунью, на землю опускался вечер. Из автобуса пересели в УАЗик, который раз в месяц возил в поселок, куда они направлялись, пенсию и почту. Старенький внедорожник по подвесному мосту перебрался через бурлящую внизу Катунь. А дальше путь его лежал в горы. Ехали долго. УАЗик то, натужно пыхтя, полз в гору, то, переваливая через хребет, катился вниз. И тогда дух захватывало от расстилавшейся перед ними картины – волнистые горы, таинственные ущелья, яркие цветы и неведомые травы. Перед ними словно открывался таинственный фантастический мир. Когда синева вечера уже совсем было окутала горы, УАЗик перевалил через хребет и пошел вниз. Взгляду путешественников предстала огромная долина, окруженная темными лесистыми горами. Через несколько минут они услышали стук копыт, их догнал всадник, крикнул:

     - Вы кто? Вы откуда?

     - Мы из Барнаула.

     - Ого! Из такой дали едете! Куда?

     - В скит.

     - Ну, приветствую вас на нашей земле! – всадник достал из-за пазухи флягу. – Отведайте нашей медовухи! И – добро пожаловать!

     Все, кроме водителя, приложились к фляге, отведали ядреного напитка. А всадник ускакал вперед, в темноту. 

      … Место, где поселился Федор,  было уединенным и очень живописным. Стремительно несла свои бурные  воды Катунь. От нее так и веяло прохладой ледников. Над задумчиво бурлящей речкой стеной нависали каменистые горы. Посреди реки, на живописном острове, куда добраться можно было только по подвесному мосту,   находился свежесрубленный скит. Просторный, легкий, словно кружевной, он так вписывался   в окружающий пейзаж, что, казалось, стоял на этом острове от сотворения мира. В стенах из цельного дерева легко дышалось. Впрочем, воздух в Горном был такой – хоть чашками его пей.

      Арсений показал Максиму чудотворную икону.

      - Удивительна судьба этой иконы, - рассказал Арсений. - Ее принесла Федору жительница того села, рядом с которым он восстановил скит.  Она рассказала ему, что, когда скит был разрушен в тридцатые годы, все иконы были уничтожены, а эту – за ее прочность и величину – решили превратить в мостик через ручей. Бросили, да так и ходили по святому лику Божьей матери в грязных сапогах. Понятно, во что превратилась икона! Краски слезли, дерево почернело. Она превратилась просто в грязную доску. Потом уже как-то забылось, что это икона. Ну, вот… А этой женщине в те  времена еще было видение: во сне к ней явилась Дева Мария, и попросила, чтобы женщина, ну, тогда она была совсем еще ребенком, спасла икону, забрала ее себе. Та так и сделала. Поздно вечерком сходила к ручью, с трудом вытащила икону из грязи, принесла домой, отмыла и спрятала в сарай. Да и забыла о ней на какое-то время. А потом, спустя много лет, взглянула на нее – и ахнула! Икона начала обновляться! Проявились краски. Стал отчетливо виден лик Богоматери. А тут как раз появился Федор. Начались работы по восстановлению скита. Женщина увязала эти два события: возродился скит, где была икона, возродилась икона. Она отнесла ее Федору и рассказала то, что я тебе сейчас рассказываю. Федор установил икону в восстановленном храме и уже сам пронаблюдал процесс ее окончательного обновления.   Макс, ты теперь православный,  попроси у нее что-нибудь… Может, сбудется?

           Икона действительно полностью восстановилась. Мерцали и сияли серебристые краски, такие свежие, словно рука мастера совсем недавно нанесла их на почерневшее от времени дерево. Сверкали драгоценные каменья в венце Девы Марии. Ее прекрасное лицо светилось каким-то внутренним светом, умиротворенно смотрел на нее младенец Христос, его лицо было нежным, словно лицо живого ребенка.

        - Богородица Дева! – произнес про себя Максим. – Не хочу ни славы, ни денег, хочу жить обыкновенной человеческой жизнью! Хочу работать, а вечером возвращаться домой, где меня ждала бы любимая женщина, хочу, чтобы Инга стала моей женой. Помоги, Богородица Дева! Ты все можешь…

        

 

         … Как-то раз, когда Максим и Федор остались на веранде одни, Максим спросил:

        - Федор,  скажи, ну вот неужели тебе совсем не скучно здесь после столицы? Неужели не тянет к цивилизации?

        - Нет, не тянет! – весело отвечал Федор, прихлебывая душистый чай. – Место-то какое – благодать!

        - Да, красиво, чистый воздух, но ведь скучно? – не унимался Максим.

        - Нет, не скучно! – энергично возражал Федор. – Некогда скучать! Сначала скит восстанавливали. Теперь вот стал скит наш обживаться – приехали новые хозяева, монашествуют. Ну, и я с ними. Дел много – хозяйство большое. Да тут еще решили воскресную школу для местных ребятишек открыть. Ходят, интересуются – как живем? Помогают даже... Так что – не зря прожил. Нашел в себе силы порвать с суетой, отказаться от всего этого  наносного – от славы, от денег, от комфорта – и начать нормальную человеческую жизнь.

          - В каком смысле нормальную?

          - А в таком – скит восстановил, богоугодное дело сделал. Живу среди всей этой красоты – и как будто душой очищаюсь. Вот он – храм Божий! Природа – храм! Так что я, можно сказать, в церкви живу… А тут еще мыслишки есть – поднять старые связи, у меня приятелей-то много денежных, да и создать в этом месте рай на земле.

          - Как это – рай?

          - А так. Люди среди этой красоты живут бедно. Красоты не видят за своими житейскими проблемами: денег нет, работы нет, больница далеко. Глухое место! Нет ни телевидения, ни радио. Пенсию и почту раз в месяц на УАЗике привозят… В прошлом году здесь девочка умерла. Острый аппендицит – а больницы нет. Пока вызвали врача, пока он приехал… Поздно было… Так-то, Максим. Вот я и подумал: скит – это хорошо. Это для души, для монахов. А для людей? Для жителей поселка? Вот и хочу построить здесь больницу.

         - Это не так просто.

         - А я легких путей и не ищу. Легкие пути, знаешь, куда ведут? То-то… Но я про себя знаю: если что задумал – сделаю! Значит, будет больница! Что еще? Школу закрыли. А без школы, сам понимаешь, поселку смерть. Ходил я, смотрел – здание хоть и попортилось основательно, да и растащили много, но восстановить можно. Так что – скит восстановили, берем курс на больницу и школу. И еще задумка есть: что, если основать здесь туристическую базу? Желающие посетить эти места будут! Еще бы – благодать, девственная природа! Где еще такие места? Люди будут приезжать, потекут сюда деньги. Да и местные жители при работе будут. А то – знаешь, чем промышляют? Медом. У каждого во дворе по десятку ульев. Мед продадут по дешевке и пьют. Медовуху. И никакого просвета.

         - Ну, и замыслы у тебя!

         - Я – человек, а значит, творец. И потом, не могу один быть счастливым. Хочу, чтобы и те люди, которые рядом, счастливы были.

         - Неужели сейчас ты более счастлив, чем тогда, когда у тебя были деньги, слава?

         - Я и тогда был счастлив. Но человеку свойственно меняться. Сейчас мне не надо для счастья ни славы, ни денег.

          - А что тебе надо?

          - А ничего! Неужели ты еще не понял, Макс, что счастье – внутри человека? Оно или есть, или его нет. Если есть, тебе ничего уже не надо! Ты – счастлив! А если его нет – хоть озолотись, счастлив ты не будешь… А тут еще у нас радость – батюшку присылают. Арсения нашего.

          - Как – Арсения?

          - А так. Неужели он не рассказывал?..

      Храм стоял на самом краю обрыва, внизу бурлили ледяные мятежные воды Катуни. Максим неумело перекрестился, вошел. Пахло смолой и свежеструганными досками. Арсений – в джинсах и рубашке с закатанными рукавами совсем не походил на священника. Он ходил от иконы к иконе, зажигал свечи.

     - А, Макс! Заходи! Сейчас начнется вечерняя служба. 

     - Для кого?

     - Как – для кого? Это храм. А в храме должны совершаться службы.

     - Для кого? Никого же нет?

     - Ну, так что? Ты есть. А в Писании сказано: где двое собираются во имя мое, там и я среди них. А потом, может, и еще кто придет.

     - Ты останешься здесь насовсем?

     - Да нет, пока не готов. Я буду приезжать.

     Арсений облачился в священническое одеяние, скрылся в алтаре. Через минуту он вышел с лицом строгим и отчужденным, помахивая кадилом, начал службу. Максим стоял, слушал, смотрел, крестился.

     На протяжении нескольких дней Арсений служил службу в пустом храме. Но вот однажды скрипнула дверь, и Максим, обернувшись, увидел пожилую женщину в белом нарядном платочке. Она вошла, чинно перекрестилась, улыбнулась Максиму как старому знакомому,  встала чуть поодаль.

    

     Жизнь стала налаживаться. Утром Максим приходил в пахнущую машинным маслом мастерскую, куда устроился на работу,  вечером возвращался домой, где его ждал горячий ужин. Примерно в это же время приходила из музея Женя.

     Инга часто заходила к ним. Однажды, оставшись с ней наедине,  Максим собрался с духом и выпалил:

     - Послушай, Инга, почему бы нам не пожениться? Мы уже взрослые люди. Да, конечно, я понимаю, что я для тебя – не лучшая партия… Ну, что ж. Если ты откажешься, это лучше, чем неизвестность. 

     - Да нет – почему же? Я согласна, - пожала плечами Инга. – Я не скажу, что у меня к тебе какая-то там любовь… Но мне кажется, что чем-то мы связаны… А насчет твоего прошлого… Меня  это не волнует.  

       За неимением достаточного количества денег свадьбу решили отметить дома, в кругу семьи. Эта семья состояла из Жени, бабушки, их двоюродной тети Нины, приехавшей из Н-ска, и - о чудо! На бракосочетание сына приехал блудный отец, который не видел детей много лет. Ему сообщили о событии на всякий случай, не веря особо в то, что он почтит мероприятие своим присутствием, а он взял - да и прикатил. Один, без жены и маленького сына. Максим и Женя с трепетом ждали его появления. Но, как это часто бывает, встреча обманула ожидания: приехал чужой, сильно изменившийся и постаревший человек. Ни Женя, ни Максим не могли придумать, о чем с ним говорить, так что развлекать гостя пришлось бабушке. Впрочем, и он не особо тянулся к детям. Он радовался, что вырвался от строгой жены, радовался возможности погулять на широкую ногу и сожалел только о том, что свадьба будет отмечаться не в ресторане, а «по-босятски дома», как он выразился, хотя денег не предложил. Впрочем, бабушка не хотела перед гостями ударить в грязь лицом, хотя и гостей-то набиралось не больше двадцати человек, в основном все - одноклассники Инги и Максима. Бабушка и тетя Нина целый день накануне торжества закупали продукты, готовили, стряпали, пекли, так что меню обещало быть весьма заманчивым. Утром раздвинули столы, Женя и Рудольф, которых Максим попросил быть  свидетелями, расклеили стены зала шуточными плакатами. Ровно в десять подошел Арсений. И делегация в составе жениха, его отца, бабушки, тети, сестры, свидетеля и приятеля на двух «Волгах» поехали за невестой. По дороге купили шикарный букет роз, это  расщедрился папа. Лихо подкатили к подъезду общежития, в котором обитала    Инга. Максим в душе сильно волновался и постоянно повторял какую-то нелепую мысль: «Наконец-то ты будешь моя. Я все-таки заполучил тебя». Женя заботливо поправила брату галстук, и  компания с цветами   и шампанским двинулась в подъезд. Долго поднимались по грязной, оплеванной лестнице, переступая через трупы замерзших крыс. Один раз им встретился пьяный ханыга, который недоуменно воззрился на них, по, подумав, все-таки уступил дорогу. Запыхавшись, добрались до десятого этажа. Темной кишкой растянулся перед ними коридор. Наконец миновали и это препятствие, разделявшее два любящих сердца, подошли к дверям комнаты  невесты. Максим с замиранием сердца постучал. Тишина. Он постучал громче. Никакой реакции.

       - Да что это - спит она, что ли? - натянуто воскликнул он.

        И затарабанил в дверь, вкладывая в этот бессмысленный стук все отчаяние обманутого жениха. Обернувшись, он увидел белое, как мел лицо Жени и ее округленные глаза.

        - Может, вышла куда? - предположил кто-то, кажется, отец.

        Свадебная процессия растерянно скучилась у негостеприимных дверей. Несколько минут молчали. Вдруг Женя из дверной щели почти на уровне пола вытащила свернутую бумажку.

         - Смотрите! Что это? - Женя развернула бумажку, оказавшуюся запиской, пробежала ее глазами и протянула Максиму. Максим схватил клочок бумаги и вот что он там прочитал: «Максим, прости, но я не пойду за тебя замуж. Пойми, для меня важно, чтобы мой муж был моим другом, единомышленником. А для тебя важнее мое тело, а не душа. Не ищи меня! Я уехала. Навсегда. Инга». Максим поднял глаза на гостей, криво усмехнулся:

        - Свадьбы не будет.

         Он никогда не вспоминал, как пережил этот день позора. Его память услужливо помогла забыть, как точно оплеванные, гости поспешно спустились по лестнице, показавшейся им бесконечной, как на недоуменный вопрос водителей кто-то из присутствующих что-то вполголоса им объяснил, сочувственно косясь на Максима, как в молчании приехали домой, не решаясь посмотреть друг другу в глаза. Он не помнил, как и когда ушли Арсений и Рудольф. Дома несчастный жених закрылся у себя, предварительно захватив побольше спиртного. И никто, даже строгая бабушка, которая терпеть не могла пьянства, не сказал ему ни слова. Несколько раз к нему стучалась Женя. Но он не открыл ей. Напившись, он заснул тяжелым, похмельным сном. Он не слышал, как поспешно засобиралась домой тетя Нина, как отец, нервно расхаживая по залу с бутербродом, гневно восклицал:

        - Да что это такое у вас творится?! Что это за мужик, от которого баба из-под венца сбежала?

         Он не слышал, как в ответ на это бабушка ехидно ввернула:

         - А откуда же ему быть настоящим мужиком при женском-то воспитании? Отец-то далеко.

         - Да что это за прощелыга такая?! - продолжал греметь отец. - Как можно было не разобраться?! Как?!

         - Максимушка у нас скрытный, - возражала бабушка, - я эту девку видела всего-то пару раз, даже не разговаривала с ней. Как тут разберешься?

          Утром Максим проснулся с отвратительным ощущением тошноты и невыносимой головной болью. От вчерашнего дня у него осталось впечатление чего-то гадкого, тяжелого, похмельного… 

 

         …Через два месяца Женя получила от Инги письмо:

      «Дорогая сестра Женя! Разреши мне так называть тебя, ведь мы чуть не стали сестрами. Во всяком случае, ближе тебя и Максима у меня никого нет. Надеюсь, что вы простили меня. По крайней мере, я поступила так, как мне подсказала совесть. Мы с Максимом - разные люди. Мы все равно не прожили бы долго. Он никогда не понимал меня. А это очень важно для семьи. Максим никак не хотел осознать это. Пришлось мне сделать решительный шаг. Ты можешь возразить, что такой шаг надо было сделать раньше, не заводить отношения слишком далеко. На это я возражу тебе, что лучше было сделать такой шаг накануне свадьбы, чем разводиться потом. Если вас интересует моя судьба, могу сообщить о себе следующее. С недавнего времени я серьезно увлеклась рериховским учением. Словно откровение, снизошло оно на меня! Я пыталась говорить об этом с Максимом. Но с сожалением видела, что ему это безразлично. А для меня важно! И я решила жить по этому учению: уйти из этого суетного мира, где все основано на жажде наживы, и жить по законам природы вдалеке от цивилизации. Николай Рерих таким благословенным местом считал поселок У. в Горном Алтае. Туда я и поехала. Представьте себе, там я нашла столько единомышленников! Со всех концов страны приехали сюда те, кому дорого это учение. Один парень - он москвич, режиссер - пришел сюда пешком от самой Москвы с одним рюкзачком за плечами. Я занимаю дом на двух хозяев. Со мной живут муж и жена, тоже приехавшие сюда издалека. Их вера в учение Рерихов, их любовь к этим светлым личностям - Елене и Николаю - еще больше, чем у меня. Можете себе представить - они молятся им, садясь за стол, да и вообще при всяком случае, даже выходя в огород, они просят благословения Николая и Елены Рерихов на урожай. А места здесь действительно благословенные! Здесь в окружении гор находится такая долина… Как-то я пошла прогуляться туда вечером. Ах, какая красота неописуемая! Это действительно то место, про которое Рерихи сказали, что там космос соприкасается с землей. Помнишь стихотворение Лермонтова: «Выхожу один я на дорогу… Сквозь туман тернистый путь лежит… Ночь тиха, пустыня внемлет Богу, и звезда с звездою говорит… В небесах торжественно и чудно…» Ну, и так далее. Так вот эти строки как нельзя лучше могут описать это дивное место… Теперь немного о себе. Я работаю медсестрой. В основном люди расплачиваются не деньгами, а продуктами питания.  Но мне деньги и не нужны! И еще. Я написала об этом режиссере, который сюда пешком из Москвы пришел. Мы с ним поженились. Не официально,  как с Максимом собирались, а по принципу «Браки заключаются на небесах». Вот и все. Прощай, Женя, не поминайте меня лихом! Инга».

 

                                                    Глава 8.

 

             «Эх, заболеть бы какой-нибудь неизлечимой болезнью и окачуриться…» - думал Максим, бесцельно шатаясь по  улицам после работы. «Так нет же! Была возможность помереть, а я выздоровел, и теперь моему драгоценному здоровью ничего не угрожает. И потому надо как-то жить дальше…» Он не мог находиться дома и видеть сочувственный бабушкин взгляд. На работе он еще как-то отвлекался, а домой возвращаться казалось невозможным. Бродил по улицам, сидел в кафе над чашкой остывшего кофе. Домой   возвращался поздно вечером, закрывался в своей комнате, не разговаривал ни с бабушкой, ни с Женей.  Он опустился, перестал бриться, и неопрятная щетина покрывала его похудевшее лицо.

       Единственный, кто действовал на него успокаивающе, был Арсений. Он часто навещал его по вечерам, приходил – садился рядом и старался завести разговор. Максим упрямо молчал. Арсений замолкал тоже. Так и сидели они. Каждый молчал о своем.

      Однако однажды Максим не выдержал.

      - Вот скажи – чего ты ходишь ко мне?

      - Ты мой друг, потому и хожу.

      - Ну, и что – весело тебе с таким другом?

      - Друзья не для того, чтобы с ними было весело.

      - Эх, Арсений! Из жалости ты ко мне ходишь! Караулишь меня, как нянька. Не надо! Слышишь?

      - Макс, я вижу – тебе плохо. Ну, что тут можно сказать… Молись…

      - Ой, только не надо про это, а? Я уважаю твои религиозные чувства, но, извини, считаю, что все это – фигня! Ну, покрестился я! Ну, попросил у чудотворной иконы… кое-чего… Какая разница, чего?! Главное, что ничего не исполнилось, что все это – ерунда! Арсений, я не верю! Уходи, а? Дай мне побыть одному…

 

        Вскоре Максим убедился, что беда не приходит одна. Хозяин мастерской однажды не досчитался каких-то деталей и, учитывая прошлое своего недавнего работника, заподозрил в краже. Напрасно Максим пытался оправдаться. «Убирайся, - заявил хозяин, - иначе заявлю, опять в местах не столь отдаленных окажешься!» Оскорбленный, растерянный, Максим побрел прочь. Хозяин не заплатил ему за целый месяц работы. Сказал, что это будет компенсация за украденные детали…

       С утра Максим  уходил на поиски работы. И каждый раз – ничего.

       Как-то раз, бродя по улицам, Максим думал: «Как хорошо, когда нет денег. Вот я иду - вижу витрины магазинов, а ничего мне не надо! Я свободен, как ветер. Свободен от работы, от денег, от любви - от всего! И - что самое смешное, я рад этой свободе». Вдруг взгляд его уперся в висящий на доске объявлений крупный листок с контрастным шрифтом:

                                «Вам плохо?

                           У вас нет работы?

               Вас не понимают  близкие вам люди?

                        У вас  проблемы?

  Приходите! Здесь вам всегда будут рады! Здесь ваши проблемы будут решены!»

            Максим криво усмехнулся. «Что за волшебники там собрались? Каким образом они будут решать мои проблемы?» - так думал он, скептически улыбаясь, хотя для себя решил - пойду! Душа его жаждала чуда. Он несколько раз прочитал адрес. Посмотрел на часы - приглашали сегодня в шесть. А уже без пятнадцати, и ехать на другой конец города. Максим поспешно добежал до остановки, вскочил в переполненный троллейбус, мельком отметив, что это возвращаются с работы домой счастливчики, которые, в отличие от него, нашли свое место в жизни.

          Квартира, указанная в адресе, находилась в домах барачного типа в унылом пригороде. Максим опаздывал на десять минут. Он взбежал по скрипучей деревянной лестнице на второй этаж, запыхавшись, остановился перед дверью с ободранным дерматином. Хотел позвонить, но, приглядевшись, увидел, что дверь приоткрыта. Толкнув ее,  попал в маленькую прихожую, откуда видна была пустая комната: ничего, кроме стульев, на которых сидело десять человек.  Все они молча принялись разглядывать незнакомца. Максим стоял, не зная, что делать. Не спрашивать же, здесь ли решают все проблемы. Но тут от собравшихся отделился мужчина лет сорока пяти с благообразной, несколько постной наружностью. Приветливо улыбаясь, он подошел к Максиму, пожал ему руку, представился:

        - Виссарион.

        - Максим… Я увидел объявление… Вот и подумал…

        - Добро пожаловать, Максим!

        Незнакомые люди заулыбались ему, как старому знакомому. Казалось, все они были несказанно счастливы видеть его. Кто-то  подхватил и повесил на вешалку его куртку, услужливо пододвинул стул. Максима била мелкая дрожь то ли от волнения, то ли от холода. Какая-то маленькая черноволосая женщина быстро вышла из комнаты, а когда вернулась через минуту, в руках ее был поднос с чашкой горячего чая и тарелкой супа.

        - Ешьте! - предложила она, светло улыбаясь.

           В другое время у Максима промелькнула бы ехидная мысль - неужели у него такой голодный вид, что люди, не спрашивая, хочет он есть или нет, несут ему еду, но сейчас он поблагодарил от всего сердца и с жадностью набросился на суп, который показался ему необыкновенно душистым и вкусным. Люди с понимающими улыбками смотрели, как он ест.

             - Еще? - спросила женщина, когда тарелка опустела.

            И тут Максим неожиданно для себя заплакал. И - вот странно - ему не стыдно было плакать среди этих людей, которые - он это видел - любили его, и которых он тотчас же полюбил, хотя видел их впервые в жизни.

           - Это хорошо, - сказала та же маленькая женщина. - Это очень хорошо - плачьте! У нас всегда плачут, когда приходят в первый раз.

           - Я прочитал объявление, - начал Максим, справившись с собой. - Там было написано, что если плохо - помогут.  А мне действительно плохо. Я не знаю, поможете вы мне или нет, но идти мне больше некуда.

           - Это не случайно, что ты прочитал наше объявление, - сказал Виссарион. - Не серчай, что я называю тебя на «ты», но все люди - братья и сестры, и не должны возводить заслон ложной учтивости между друг другом. Так вот - все в этом мире не случайно. Случай - так объясняют все, что происходит, атеисты. А те, кто верует, знают - у Бога случайностей нет. Во всем высокий смысл и строгий порядок.

           Максим вспомнил, что Арсений тоже любил повторять, что случайностей не бывает и проникся к этим людям еще большим доверием. А Виссарион продолжал:

            - Мы - Церковь друзей Апоклипсиса. Апокалипсис, брат, это конец света, когда Бог призовет всех нас и спросит, как прожили мы эту жизнь. Все люди боятся Апокалипсиса, даже те, кто не верит - в глубине души. А в сущности, бояться нечего, если человек верит в Бога и соблюдает его заповеди, которые все изложены в Библии. Истинно только то, что написано здесь, - он высоко поднял толстую книгу в темном переплете. - Другие религии исказили Библию кто во что горазд и вряд ли спасутся их сторонники. Мы же верим, что занимаемся богоугодным делом и спасемся наверняка! Каждый день в это время мы собираемся здесь, читаем Библию, обсуждаем ее. Только Библия - без всяких наслоений! Наша церковь - это не только мы. У нас есть тысячи братьев и сестер по всему миру. А попадают к нам те, кого Бог подвел к последней черте за неверие… Вот ты, брат, ты веришь в Бога?

         - Не знаю… Я крещен, я – православный.

         - Ну, так что ж? Это ничего не значит… Ты приходишь в православный храм, где все – чужие тебе люди. Каждый – сам по себе, каждый молится о своем. До тебя нет никому дела. А здесь мы – как одна семья. Успокойся, брат – Бог пожалел тебя  и привел к нам. Какие неприятности у тебя, брат?

         И Максим как на духу рассказал всем этим посторонним людям все, что с ним случилось. Новые братья и сестры слушали его очень внимательно. Когда он закончил свой рассказ, все они стали высказываться.

          - Когда-то у меня была большая семья, - начала маленькая женщина, - муж, двое мальчиков. Я чувствовала себя такой нужной - как красное солнышко я светила деткам, все в доме вокруг меня крутилось. А потом… мальчики погибли… Муж ушел к другой… И я осталась одна в квартире, где всегда было так шумно… Моя маленькая квартира показалась мне огромной. Мне было трудно смириться с тем, что я никому не нужна. Я уже была готова что-нибудь сделать с собой... Ну, в общем, тоже находилась у последней черты. Но встреча с Виссарионом перевернула мою жизнь. Я узнала, что есть Бог, который любит меня. Мои мальчики у него, они ждут меня. Я опять счастлива! Правда-правда! А свою квартиру я отдала под нашу Церковь. Снова в моем доме многолюдно, снова я ощущаю, что я нужна, что меня любят!

         - У меня трое детей, - начала свою исповедь пожилая, бедно одетая  женщина. - А что толку? Все они меня бросили, разъехались, и уже несколько лет от них ни слуху, ни духу. А я инвалид, не работаю. Пенсия крохотная. Приучила себя питаться раз в день. А как попала в Церковь друзей… мы еще так ее называем… поняла, что я нужна кому-то. Знаете, как мы поддерживаем друг друга!

        - Я пил, - вступил в разговор худой  мужчина. - Потерял семью. А братья помогли мне избавиться от этого зла. Теперь я заново жизнь почувствовал. Вот, с женщиной встречаться начал…

        - Каждый может рассказать о себе историю, как ему было плохо, и как у последней черты Бог спас, привел в Церковь друзей, - подытожил все сказанное Виссарион. - А что касается неудач - надо поверить в Бога и просить - и тогда все придет! В Библии сказано: « и каждый просящий получает». И еще: «и дано будет вам по вере вашей». А теперь, братья и сестры, давайте займемся тем, ради чего мы сюда собрались - давайте читать Библию.

          Виссарион выбрал то место, где описывались страсти Христовы. Люди внимательно, напряженно слушали. Лица мужчин были строгие. Женщины горестно качали головами, некоторые смахивали слезы. Максиму стало скучно, тихий однообразный голос Виссариона усыпил его. Он сидел лицом к спинке стула. Облокотившись на спинку,  положил голову на руки и задремал. Сквозь сон он слышал, что Виссарион закончил чтение, стал комментировать прочитанное тем же бесцветным голосом. Некоторые задавали вопросы. Однако обсуждение скоро закончилось.

        - А теперь настало время приношения, - громко и торжественно провозгласил Виссарион. Максим тут же очнулся.

        - Что? Что сейчас будет? - растерянно спрашивал он. Ему вспомнилось жертвоприношение у сатанистов. Виссарион объяснил:

        - В других религиях есть понятие «богослужение». Это особый ритуал. Мы считаем, что все религии глубоко заблуждаются, за исполнением ритуала они не видят сути. Но и у нас есть что-то вроде ритуала. Иначе нельзя. Как приблизиться к Богу, не выполняя особых упражнений над своей психикой, не заходя в подсознание! А что такое подсознание? Это Бог внутри нас. Выявить в себе то, что роднит тебя с Богом и принести ему, воссоединиться с ним. Вот почему мы называем это  - «приношение».

         Виссарион включил медитативную музыку. Пристально глядя на присутствующих, провозгласил:

         - Братья и сестры! Полностью расслабьтесь! Та-ак… Вы чувствуете, как ваши мышцы расслабились настолько, что вы не ощущаете ваших тел - ни физического, ни астрального - ничего. Вас как будто не существует. Вы слились с воздухом… Та-ак, хорошо. А теперь остановите бег ваших мыслей. Ваша голова абсолютно пуста, ни одна мысль не шевелится в ней… Жду, братья и сестры, жду. Не у всех пока получается. Помните - ни одна мысль…  Не напрягайтесь! Напряжение - та же мысль… Так, хорошо. Теперь повторяйте за мной: Господи, я принадлежу тебе, я полностью принадлежу тебе!.. Сделай так, чтобы во мне царствовала  только одна твоя воля, а не моя!.. Только тогда я смогу быть свободным от греха! Ибо моя воля - грех, а твоя - путь к тебе!.. Я верю, Господи, что мои наставники, мои учителя - также проводники твоей воли! Я буду беспрекословно подчиняться их советам!

         Люди в состоянии экстаза повторяли слова Виссариона. Максим тоже повторял их. Как это легко, какой камень с души - действовать не самому, а следовать указаниям учителя! Не надо напрягаться, анализировать - ничего не надо, только слушаться и повторять!

         - Учитель, я хочу побеседовать с вами наедине, - шепнул Максим Виссариону, когда приношение закончилось. Тот понимающе кивнул. Они вышли в смежную маленькую комнатку, в которой умещался весь нехитрый скарб хозяйки квартиры: пузатый старомодный шифоньер, софа, какие-то узлы и чемоданы.

         - Учитель, вы обладаете даром гипноза, - начал Максим, - со мной не знаю, что творилось во время сеанса.

         - Да, гипнозом я владею, - сказал Виссарион. - Это обязательное условие для руководителя местной Церкви друзей. А как иначе высвободишь подсознание из завала пустых мыслей, которые я называю мусором. Этот мусор в наших головах, он не дает нам оторвать взгляд от земли, от насущных проблем и посмотреть на небо.

          - А если вы будете со мной заниматься, действительно ли я смогу возвыситься…

          - Над кем или чем, брат мой?

          - Над обстоятельствами… ну, и над некоторыми людьми.

          - Конечно! Сеансы дают возможность исполнить любую мечту, в том числе и такую. Просто всех интересует материальное.

          - Материальное тоже очень важно! - воскликнул Максим. - Думаете, меня не угнетает то, что я не имею работы, не зарабатываю денег, что мне не на что одеться, да что там – иногда не на что купить поесть! Я сижу на шее сестры, у которой  у самой маленькая зарплата, да на шее бабушки! Это невозможно выносить! Так и что-нибудь сделать с собой можно…

           - Я понимаю тебя, - качал головой Виссарион. - Один наш брат потерял работу, терпел упреки жены, терпел, да не вытерпел, и повесился. Прямо накануне Рождества. Такой вот сюрприз детям к Рождеству, к любимому детскому празднику.

           - Он тоже ходил в Церковь друзей? Но почему же тогда он не получил то, что хотел? - тень сомнения закралась в душу Максима.

           - Он бросил нас. Это несчастье постигло его после того, как он бросил нас, бросил занятия, - поспешно ответил Виссарион.

        

 

 

 

 

 

                                           Глава 10.

                                    

 

 

 

         - Брат опять куда-то попал, - задумчиво произнесла Женя, глядя в окно.  

         - Куда на этот раз? - Рудольф оторвал взгляд от пожелтевших рукописей.

         - Он посещает собрания какой-то секты. Ужасно увлечен, говорит, что их учитель какой-то необыкновенный человек. Еще говорит, что там он не чувствует себя одиноким, приходит к этим людям, как к родным. Представляешь, как тяжело это слушать нам с бабушкой. Впрочем, это всегда в нем было: искать поддержки не у родных, а у чужих людей. Взять хотя бы этого Арсения.

          - Ты прямо влюблена в этого Арсения!

          - Что ты! Я его едва знаю.

          - Ну, чтобы влюбиться, не обязательно хорошо знать. Даже лучше - не знать.

           - Рудя, ты же знаешь, кроме тебя, мне никого не надо.

           - Когда ты говоришь об этом Арсении, у тебя такой вид…

           - Прекрати! Как это скучно!

           - А твой братец, извини… Неудачник.

           - Это еще почему?

           - Да потому, что вечно у него проблемы, которые потом становятся вашими. Нашел какую-то дурацкую работу, за которую ничего не получил, его просто обдурили  там, воспользовались тем, что он – после зоны. Сидит на твоей шее, и тебя же ни во что не ставит, говорит, что сектанты ему дороже тебя. Как будто это они его содержат… Уже не говоря о том, что он вообще связался с этой сектой. Типичный шаг неудачника!.. Что еще? Невеста от него сбежала. Да и невесту он себе подыскал, ничего не скажешь… А тогда вляпался к этим сатанистам? А в тюрьму попал? Редкостное качество - вляпываться в неприятности.

             - Брата не трожь! Обо мне можешь говорить что угодно, но о нем говорить в таком тоне я тебе запрещаю! Даже после всех своих ошибок Макс - замечательный человек! Он всем вам докажет!

              - Он уже достаточно доказал, что он - человек никчемный. А твоя слепая любовь мне непонятна.

              - Если хочешь знать, ошибки брата мне больше по душе, чем твоя правильность и рассудительность.

              - О! До чего мы уже договорились! Я ей не по душе! Ну, что ж! Ты можешь поискать себе еще одного сумасшедшего Павлика!

              - Это тоже закрытая тема: о мертвых - либо ничего, либо…

              - Давай прекратим ссориться! Тем более из-за пустяка!

                Женя порывисто встала и вышла. Не желая продолжать неприятный разговор с Рудольфом, она направилась в отдел древности, поскольку в нагрузку занималась еще и этим отделом…

                Крик нарушил стерильную тишину музея…

                … Женя, как обычно занялась разбором документов. Она старательно  заполняла рабочий журнал, однако что-то необычное мешало сосредоточиться. Что? Несколько раз она поднимала голову, осматривалась, настороженно вслушивалась. Все тихо и спокойно, все, как обычно… Но нет, не все. Запах! В воздухе разливался неизъяснимый аромат, который все усиливался. Теперь уже благоухал весь кабинет!

                 - Странный какой запах - как в церкви, - подумала Женя. Поработав еще немного, она решила все-таки выяснить, где находится источник этого аромата. Вышла из кабинета в примыкавший к нему зал с экспозицией икон и старинных книг. Аромат усилился. Женя нащупала выключатель. Задрапированное черными портьерами помещение озарил тусклый электрический свет. Все в порядке в уютном зальчике, где каждому предмету заботливыми   руками  научных сотрудников предопределено свое место. Девушка прошла мимо рукописей, остановилась перед экспозицией икон. Вгляделась в темные лики святых, и вдруг увидела - огромные глаза плачут, слезы ручьем льются по впалым щекам, отражая золотистый электрический свет. Женя наклонилась к иконам… Да, это не обман зрения - слезы, обильные слезы. Она прикоснулась пальцем к щеке Иисуса, поднесла влажный палец к носу - так и есть, аромат исходит от слез. Женя взяла одну из икон, перевернула, словно за иконой мог быть источник этого необыкновенного  слезотечения.  Достала носовой платок, протерла икону. Платок пропитался благоухающим ладаном. Женя пристально посмотрела в глаза святому. Она увидела, как огромные сухие глаза увлажнились, заблестели, переполнились слезами, и вот уже слезы эти капля за каплей стекают по щекам, вот уже льются ручьем, капают на пол. И вот тут-то она пронзительно закричала…

             На ее крик сбежались все сотрудники музея. Инесса Павловна отдавала громкие распоряжения, приказывала вызвать священника и обязательно прессу. Музейщики рассматривали и обсуждали необыкновенное явление, кивали головами. Молчаливо стоящая в стороне Женя смотрела на них и думала о том, что они не поняли значения этого явления. Для них оно так и осталось по ту сторону реальности. Они поговорят о нем за вечерним чаем, а потом за суетой сует забудут, насущные дела заслонят от них чудо. Так будет для них. Но не для нее. Этот миг разделил ее жизнь на до и после. Она поняла. Она все поняла. Она не  сможет забыть это чудо, отныне чудо останется с ней.

         - Так значит правда! Значит, все-таки правда… - Она стояла, как громом пораженная. И снова и снова повторяла про себя:

          - Так значит, все-таки правда.

          - Это уникальное явление… Но, тем не менее, оно имеет место не только у нас, - красовался своими познаниями Рудольф. - Я слышал, что не так давно замироточили иконы в нескольких московских храмах, а также в Киево-Печерской лавре. Кажется, во Владимире был подобный случай. Это в наши дни. А в прошлом тоже подобные явления наблюдались, причем на основе наблюдений люди сделали вывод, что иконы мироточат обычно перед какими-то неприятными событиями, которые требуют от народа максимального напряжения всех сил. То, что они мироточат сейчас, может означать, что мы живем в очень сложное для России, смутное время. То есть Бог как бы хочет нас поддержать, чтобы мы не падали духом, мужались, что ли, и не теряли веры.

            

                                   

              - В новосибирской Церкви друзей произошло чудо - у брата открылся третий глаз, ну, чакра, которая отвечает за ясновидение. Так вот, он может предсказывать будущее. Говорят, кое-что уже сбылось.

               - Да, чудеса происходят… Только не у нас!

               - Еще бы! С таким учителем, как Виссарион! Ну, нет у него харизмы! Мне кажется, что от наших занятий - никакой пользы. Он обещал исполнение желаний, активизацию здоровья, энергии… Где все это? Сердце как пошаливало, так и пошаливает, давленка замучила. Энергии никакой. А желания… Эх!

               - А денежки, между прочим, платим на Церковь.

               - А Настасья вообще Церкви эту квартиру завещала.

               - Да разве она одна? Говорят, в Церкви, которая относится к Центральному району, умерла одна сестра, так она тоже завещала квартиру. А потом, рассказывают, родственники приехали, пытались судиться, да ничего не добились.

                - Так им и надо! Вспоминают о близких людях, когда их на свете нет. Где они раньше были? Когда эта сестра мыкалась в бедности и одиночестве и никому не была нужна, кроме нашей Церкви.

                - Да, так вот о Виссарионе…  Видно, не дано ему. А может, благодать утерял.

                - Вот-вот! Надо бы разобраться. Может, написать в вышестоящие инстанции? Пусть заменят его на другого учителя!

              Этот разговор Виссарион случайно услышал, бесшумно войдя в прихожую через гостеприимно открытую дверь. В комнате сидело спиной к нему две прихожанки Церкви друзей, больше пока никого не было. Настасья - хозяйка квартиры - хлопотала на кухне. Виссарион затаился за дверью. Он бы послушал еще, но послышались шаги идущей из кухни Настасьи. Виссарион громко хлопнул входной дверью. Прихожанки обернулись, лучезарно улыбнулись ему. «О людское лицемерие!» - подумал Виссарион, не менее лучезарно улыбаясь в ответ. Однако этот разговор не выходил у него из головы. Если бы только эти две прихожанки точили нож за его спиной! Тайный осведомитель не раз сообщал ему о том, что люди сетуют - занятия не приносят пользы, обещанный и ожидаемый успех все не приходит. Во что бы то ни стало  требуется чудо! Иначе  - или люди разбегутся, или на него действительно нажалуются, и безжалостное начальство просто напросто уберет его, заменит человеком с ярко выраженной харизмой! И у Виссариона созрел план. Неизвестно, когда нерешительный учитель приступил бы к его воплощению, но этот разговор, вернее, заговор заставил его действовать решительно. 

            После окончания занятия, когда  прихожане вышли на улицу и разбрелись каждый в свою сторону, он пошел за Максимом, поскольку весь успех его плана зависел именно от этого молодого человека, который стремительно удалялся, гордо неся темноволосую голову, высокий и стройный, прекрасный, как Бог. «Чертовски хорош! - думал Виссарион. - Почему я - не он? Я бы на его месте горы свернул! Однако надо бы его догнать, я уже запыхался, сильно быстро идет… Ладно, еще обожду. Вдруг кто из наших увидит, заподозрит - и все пропало». На самом деле никого из адептов поблизости не было, просто Виссарион боялся, что Максим откажется. «Дудки, не откажется! - успокаивал он себя. - Я хороший психолог, и этого типа достаточно изучил. Не откажется!» Виссарион прибавил шагу.

          - Максим! Брат!

          Максим обернулся.

          - Нам  по пути, учитель?

          - Да… То есть, нет. Я хочу поговорить с тобой… Давай присядем где-нибудь.

          - Да где же сесть?.. Может, пойдем ко мне? Вот уже и остановка.

          - Нет, давай лучше посидим в кафе.

          Они зашли в первую попавшуюся забегаловку. Заказали по чашечке  кофе. Несколько минут Виссарион молчал. Максим выжидательно смотрел на него, улыбаясь уголками рта.

          - Скверный кофе! - прервал наконец молчание Виссарион.

          - Учитель, о чем вы хотели поговорить? Что-то  важное?

          - Да, это очень важно. От этого зависит успех нашей Церкви… Ведь ты же любишь нашу Церковь? - Виссарион  сверлил Максима своими глазками-буравчиками, надеясь на свои гипнотизерские способности.

          - Конечно, люблю! - ответил Максим. - Как же иначе? Вы приняли меня, когда мне было плохо, когда я был один в целом мире наедине со своими проблемами.

           - Ты веришь в нашу Церковь? Веришь, что все, что мы говорим и делаем, правильно?

           - Конечно! Как же иначе!

           - Вот в чем дело, Максим… К сожалению, не все  так относятся к нашей Церкви… Человек слаб! Для веры человеку нужно чудо! Не зря ведь Иисус Христос творил чудеса, он хотел доказать право называться Богом.  Но время чудес закончилось. («Не для всех!» - подумал Максим, вспомнив чудо с иконами, происшедшее в Женином музее.) Нет чудес - ослабевает вера людей. Я обладаю даром угадывать мысли людей. ("А ну, угадай, старый хрен, что я сейчас о тебе подумал? Ты здорово влип во что-то, пока не знаю, во что, и для чего-то я позарез тебе нужен".) Так вот, мне стало известно, что некоторые наши братья и сестры начинают сомневаться, вера их ослабела, они сетуют на то, что не происходят чудеса.

          - Ну, так это их дело, учитель. Пусть уходят. Мы же никого не держим.

          - Что ты! Если мы так будем рассуждать, мы потеряем всех наших братьев! Нет-нет, это ложный путь. Надо бороться за каждого.

          - Тянуть в рай за уши?

          - В тебе говорит гордыня: спасусь сам, и наплевать на других. А как учил Христос? Возлюби ближнего своего, как самого себя! Возлюби и все сделай, слышишь, все, чтобы спасти его!

          - Согласен. Но что в данном конкретном случае требуется от меня? 

          - О! От тебя сейчас зависит все! Слушай! Нашим братьям нужен новый лидер, лидер, способный творить чудеса: исполнять желания, открывать третий глаз и прочее… Я не гожусь в такие лидеры, я человек прозаический, у меня обычная внешность, на героя я не похож. Своим гипнозом я уже никого не могу удивить. Нужен новый лидер, способный всколыхнуть всю эту обывательскую массу! ("Ого! Это о любимых братьях так - «обывательская масса»!") И этим героем станешь ты! Я, твой учитель, назначаю тебя новым лидером!

         - Стоп, стоп, стоп! Но ведь я же обыкновенный человек, учитель! Я не могу творить чудеса!

         - Ты красив иконописной, трагической красотой, ты способен соблазнять, очаровывать, причем не только женщин. В тебе есть обаяние, что-то дьявольское, за что в средние века тебя обязательно сожгли бы на костре. В тебе есть харизма. А чудеса… Мы придумаем для них чудо! Мы скажем, что у тебя было видение, что у тебя открылся третий глаз, что ты ясновидящий… да мало ли что можно придумать! Главное, твое согласие.

         - Но ведь это - вранье?

         - Это - святая ложь, та, что во благо. Где в Библии говорится, что святая ложь - грех?

         - Это так, но…

         - Ради нашей Церкви, Максим, ради нашего общего дела, ради наших братьев и сестер… Если они утеряют веру и разбегутся, расползутся, как слепые котята, разве им будет лучше? Они погибнут! Максим, мы должны спасти их!

(«Так значит, все это - фигня? Церковь, в которой не происходят чудеса, которая должна лгать, чтобы удержать своих членов…»)

          - Какова цена?

          - Цена чего?

          - Цена лжи? Ради чего я должен кривляться и врать?

          - Ах, вот как ты заговорил! Впрочем, я знал, что ты - не дурак. Ну, хорошо. Да будет тебе известно, что Церковь наша финансируется из Америки. Главный  по России - американец, он постоянно живет в Москве. Я и другие лидеры получают зарплату в долларах.

         - Но почему? Кому это нужно?

         - Догадайся сам, раз ты у нас такой умный… Это нужно для того, что если Церковью друзей станет вся Россия, тем, кто за морем точит на нас, русских, зуб, можно выбросить оружие на свалку истории, придти и взять нас голыми руками. Достаточно сказать, что этого требует учитель. Думаешь, для чего эти занятия?

         - Это зомбирование, - прошептал Маским.

         - Конечно! А поскольку люди разные, для каждого есть церковь на его вкус. Увлекаешься экзотикой? Танцуй и ешь прасад с кришнаитами, придерживаешься традиционных взглядов, примыкай к баптистам, либо католикам. Россия же была атеистической, а теперь вроде как Бог разрешен, вот все и устремились - каждый в свою веру. Свято место пусто не бывает... Но мы отвлеклись. Я понял тебя, Максим. Ты человек гордый. Ты хочешь царить над всеми. Ты жаждешь поклонения. И ты достоин его. Согласись на мое предложение - и ты получишь все. У тебя будут деньги, у тебя будет поклонение толпы… Хаббард - основатель сайентологии - говорил: хочешь славы и денег - придумай религию.

        - Так-то оно так, да в тюрьму за мошенничество мне что-то  не хочется.

        - А кто говорит, что ты обязательно сядешь? Что нас ждет - это уж никому не известно. Может, мы с тобой выйдем из кафе, и тебе кирпич на голову свалится. Подумай, Макс, это твой шанс. Кто ты сейчас? Нищий, безработный, никому не нужный, никому не известный…

         Но Максим уже не слушал его. Его поразила сказанная Виссарионом фраза: «Может, мы с тобой выйдем из кафе, и тебе кирпич на голову свалится». Где-то он уже слышал такое. Где-то, когда-то… Ну, конечно! Это же его слова! Этими же точно словами он соблазнял своих друзей накануне ограбления магазина. Соблазнял… Искушал… Толкал на преступление… А теперь этими же словами соблазняют, искушают его!

       - Нет, Виссарион, я тебе в этом деле не помощник!

 

 

 

                                                         Глава 11.

 

 

        …  И вновь Максим поселился у Арсения. Теперь он скрывался от бывших "братьев", которые не желали так просто отпустить его. Сначала они звонили. Однако и Женя, и бабушка отвечали, что его нет, он уехал в другой город на заработки. Тогда сектанты стали караулить его возле дома. Возвращаясь после работы, Женя видела их упрямо застывшие силуэты, их подозрительные взгляды, которыми они провожали ее.  И все же Женя была  счастлива, что брат покинул секту. Она говорила:

           - поверь мне, - ты сам справишься со своими проблемами! Ты - сильный! Я верю в тебя!

           - Не уверен... - качал головой Максим. - Когда-то я хотел так много: славы, денег, какой-то власти над людьми... Да, тогда я действительно считал себя  каким-то сверх-человеком... А что получилось? Жизнь так жестоко посмеялась надо мной: я растоптан, я лишен всего... Я - неудачник, несчастливый я человек... Теперь я ни во что не верю...

          - И даже в Бога?

          - Не знаю... Ничего не знаю. Я пришел к этим людям, думал, у них истина, у них Бог, а там - самое обыкновенное жульничество. В который раз жизнь обманула меня.

          - Ты не там искал Бога. Помнишь, я рассказывала тебе, как замироточили иконы в нашем музее? Значит, Бог есть. И когда Бог хочет поддержать человека, он являет чудо. Ну, Макс, ты же сам видел эти иконы!

          - Да, Бог есть, - лицо Максима просветлело. Но тут же вновь стало мрачным. - Но в таком случае это значит, что Бог ненавидит меня. Он преследует меня, я обречен на неудачу.

          - А может, Бог воспитывает тебя? - подал голос до сих пор молчавший Арсений. -  Заставляет остановиться, прервать свой бег на месте, отвлечься от суеты? И задуматься? И посмотреть на себя со стороны?

          - В самом деле, Макс, - горячо заговорила Женя, - то, что ты сейчас безработный, ничем не занят, как бы выброшен на обочину жизни, это же возможность подумать: что у меня плохо? Что я делаю не так?

          Максим помолчал, потом горько усмехнулся:

          - Все-таки посещение секты не прошло для меня даром - Библию-то я читал... Гордыня - вот оно что...

          Максим помолчал.

          - И не только... Жажда денег. Жажда славы... Ах, да, это опять гордыня... А Бог мне показал, что я - ничто.

          - Без Бога - ничто. А с Богом - все, - загадочно улыбнулся Арсений.

         Надолго замолчали. Арсений читал какую-то книгу, казался полностью углубленным в чтение.

        «С Богом я - все... А в самом деле, - думал Максим, куря сигарету за сигаретой, - чего я раскис? Я - сильный, я - умный, я добьюсь всего! Всего, чего захочу! Если есть Бог, значит, я - подобие Бога, так написано в Библии: «И создал Бог человека по образу своему и по подобию своему». Значит, я - творец! Во всяком случае - творец своей судьбы! Я всего добьюсь! Господи, если ты есть, ты поможешь мне!»

         А потом был сон… К нему подходит Арсений, берет за руку и подводит  к лестнице. Эта лестница ведет куда-то вверх, но не видно - куда. Она теряется в облаках. Максим начинает подниматься  по ней. Выше и выше…

              

      Однако Бог не спешил помогать. Главная проблема заключалась в работе.  Требовалось элементарно зарабатывать на жизнь, а как? Кто примет на работу бывшего заключенного?  В этом вопросе вызвался помочь Кирилл. Он сказал, что ему нужен помощник. Максим немного приободрился, решил, что судьба вновь улыбнулась ему.                             

      Приятели встретились в офисе Кирилла. Офис поразил воображение Максима. Повсюду изыск евроремонта, шикарная офисная мебель, дорогой компьютер на массивном столе генерального директора, то бишь, Кири. Сам Киря, в элегантном костюме, шелковом галстуке, с выглядывающим из кармана сотовым телефоном, производил впечатление человека благополучного, избалованного судьбой.

        - Зоечка, сделай нам кофе!

       Типичная секретарша – длинноногая блондинка – внесла на подносе чашечки с ароматным кофе.

        - Как у тебя с деньгами? До первой зарплаты доживешь?

        - Да как… Живем на Женькину музейную зарплату да бабкину пенсию.

        - Понял. Денег нет. Это мы сейчас исправим.

        Кирилл подошел к сейфу с кодовым замком, открыл его, и, хотя он старался спиной загородить содержимое сейфа от нескромного взгляда Максима, все-таки тот рассмотрел несколько шеренг туго перевязанных денежных купюр.

        - Это в баксах, - бормотал Кирилл. – А это в рублях.

        Он захлопнул железную дверь, повернулся, держа увесистую пачку денег.

        - Вот тебе аванс. Надеюсь, хватит на первое время?

        Максим вытаращил глаза.

        - Я столько не возьму.

        - Прекрати ломаться, я этого не люблю.

        - Я и не думаю ломаться. Просто не возьму – и все.

        - Боже, какая гордая нищета! Я же говорил тебе, мне девать их некуда! А так я сделаю доброе дело.

        - Хочешь сделать доброе дело, унеси эти деньги нищим. А я не нищий, и в милости не нуждаюсь.

        - Ну, извини. Не хватает мне воспитанности. Конечно, что я тебе, как нищему… Это – аванс. Отработаешь, не боись.

         - Здесь слишком много.

        - Да?  Ну, тогда в долг. Мы теперь почти компаньоны. Ты ведь будешь работать у меня? Ну, вот и ладушки. Я буду тебе хорошо платить. Месяца три – и ты рассчитаешься со мной. Ну, как? Уговорил?

        - Ой, Киря, если б не безвыходное положение, ни за что не взял бы. А так, пожалуй, возьму. Спасибо.

        - Какой ты все-таки, Макс. Взял в долг, да меня же и унижаться заставил…  А теперь давай о деле… Итак, ты сейчас напишешь заявление о принятии тебя на работу. В качестве коммерческого директора. Сейчас напишешь. Завтра выйдешь. Будешь заниматься делопроизводством. Как мой ближайший помощник. Кому еще я могу доверить секреты фирмы, как не тебе? Я тебя с детства знаю. И считаю своим близким другом. Надеюсь, ты тоже… Ну, вот. Работа – ничего сложного. В основном, будешь управлять и координировать. К тебе будут приходить люди, приносить отчеты, договоры, ну, и прочие бумаги. Повторяю, голова у тебя ни о чем болеть не будет. Финансово ты ни за что отвечать не будешь. У меня хороший, опытный бухгалтер. Если какие-то сложности  возникнут, есть я. Мне просто и элементарно нужен помощник. Я часто в разъездах по разным коммерческим делам. Не могу позволить, чтобы без меня в делах был застой. От этого большие убытки. Ну, вот, к примеру. Завтра я уезжаю в Москву. Останешься за главного… Ну, хватит о делах. Знаешь, что – я приглашаю тебя посмотреть мой загородный дом.

      - У тебя загородный дом?

      - Достраиваю. Осталось внутреннюю отделку доделать. Зато какой дом будет! Двухэтажный, сауна, бассейн, все для отдыха.

      - Куда тебе столько квартир?

      - Не скажи! Дом – это не квартира. Это для отдыха. Вдали от городской суеты, от смога. Сам увидишь. Хоть он и не достроен, найдем, где выпить  за начало нашего сотрудничества. Пойдем! Мой «краузер» внизу.

        «Ланд-Круизер» уносил друзей в заснеженную даль. Город остался позади. Мимо проносились сиротливые садовые домики, озябшие рощи, заброшенные посреди бескрайней степи деревеньки. 

         - Класс, Киря! Твоя машина – просто кайф! Подумать только, мы идем сто шестьдесят километров в час, а скорость даже не ощущается. Парим над дорогой, как в самолете.

         - Скоро уже приедем.

         Машина сбавила скорость и свернула на широкую проселочную дорогу, уходящую вглубь леса. «Ланд-Круизер» раскачивало на кочках  как корабль на волнах. Лес расступился, и за темной стеной сосен показалась высокая железобетонная ограда, за которой виднелась крыша особняка. Подъехав к воротам, Кирилл посигналил, ворота открылись, и машина медленно въехала на широкий двор, заваленный отходами стройматериалов.  Из будки выглянул охранник, приветливо махнул Кириллу рукой.

        - Ну, выгружаемся! – Кирилл выпрыгнул из кабины, с удовольствием потянулся. – Красотища! А ты говоришь, зачем дом… Воздух-то здесь како-ой!

        Он блаженно улыбнулся. Максим тоже выпрыгнул из кабины, глубоко вдохнул чистый, морозный, напоенный ароматом хвои воздух.

       - Да. Воздух тут, конечно… Когда я маленький был, мне казалось, что лесной воздух как будто не вдыхаешь, а пьешь. Тебе бы, Киря, лыжи здесь завести.

       - Заведем! В чем проблема-то! Погоняем по лесу, потом – в сауну, потом – в бассейн…

       - Или прямо в снег.

       - Зачем в снег? Надо быть цивилизованными.

       Беседуя таким образом, приятели подошли к дому, поднялись по высокому крыльцу к парадному входу. Кирилл открыл массивную дубовую дверь.

       - Я ведь в некоторые помещения мебель уже начал завозить. Иногда ведь и ночевать приходится, хочется, чтобы по-человечески было…

       Дверь открылась, Максим вошел в прихожую. В этот момент раздался пронзительный сигнал за воротами. Кирилл крикнул охраннику:

       - Егор, посмотри, кто там? Не дизайнеры, случайно? Вот принесла нелегкая!.. Макс, ты заходи пока.

       Максим увидел ведущую на второй этаж лестницу. Он поднялся до уровня  треугольного, выложенного цветными стеклами, окна. Выглянул на улицу.

       - Да, вид красивый! – отметил Максим.

       Дом стоял на возвышении, а потому ограда хоть и была высока, но не могла заслонить лес, и теперь он предстал во всей красе: густой,  с сугробами белоснежного снега на еловых лапах.  Максим перевел взгляд на двор. Возле открытых ворот стояла иномарка с тонированными стеклами. К ней вразвалочку подошел охранник Егор. Дверь со стороны водителя открылась, из машины высунулся человек. Егор наклонился к нему, что-то спросил, тот что-то ответил.

       - Ну, что там? – нетерпеливо спросил Кирилл. Егор обернулся к нему, чтобы что-то сказать, и тут произошло неожиданное, нелепое, страшное, как в кошмарном сне: водитель резко вскинул руку с пистолетом, раздался выстрел. Дико прозвучал он среди умиротворения, царившего в природе. Дрожащее эхо повторило его несколько раз. Охранник упал. В тот же миг двери иномарки распахнулись, и оттуда выскочило еще двое с автоматами. На этот раз грохот был такой, что снег посыпался с веток деревьев. Эхо судорожно повторило звук автоматной очереди. Максим видел, что его друг упал. Убийцы подошли  к Егору, повернули его лицом вверх, посовещались и выстрелили в упор прямо в лицо. Максим видел, как лицо молодого парня, еще минуту назад беспечное, веснушчатое, теперь превратилось в жуткую кровавую массу. Из-под головы по белому снегу медленно растекались красные ручьи. Убийцы поспешно пошли к  телу Кирилла. Максим отпрянул от окна. Он услышал короткую автоматную очередь.

      -  А если они давно пасут нас и видели, что Киря был не один, а со мной?! – вдруг обожгло его страшное предположение. – А что, если теперь они пойдут по мою душу?

      Максим метнулся вверх по лестнице на второй этаж. Он попал в просторный и пустой зал, видно, предназначавшийся для принятия гостей. Никакой мебели, только высокий мраморный камин. Внизу послышались шаги и голоса.

      - Он один был?

      - Не знаю. Мы же его машину подкараулили при выезде из города. Я не видел, как и с кем он садился.  А окна у него тонированные. Не разберешь, один или нет.

      - Да один! Он всегда без водителя ездит. Никому не доверяет… вернее, не доверял, бедолага.

      - Дак ведь проверить-то не трудно. Давайте дом обойдем. Мебели нет, спрятаться негде.

      - Да, лучше проверить, так спокойнее. Мало ли что, может, здесь рабочие какие…

       Судя по звуку шагов и голосов, убийцы начали с первого этажа. Максим  подкрался к камину,  осторожно пробрался внутрь, упираясь коленями и локтями в стену. «Если не долго, то вполне продержусь… Не будут же они камин разжигать.» Поймал себя на том, что в такой страшной ситуации, когда совершенно не известно, останется ли он жив, он еще сохраняет чувство юмора, сохраняет способность смотреть на ситуацию как бы со стороны. Это его  успокоило. А тут как раз вошли убийцы.

     - Ребята, зря время теряем, сматываться надо. С минуту на минуту сюда приедут. Не забывайте, у него же встреча назначена.

     - Вот и я говорю – что бы он с кем-то ездил? Всегда один ездит! Он этот дом от матери родной прятал.

     - Все-таки надо все прочесать… У него только один охранник был?

     - Один, один!

     - Да уж прочесали все! Нигде никого…

     - Следы?

     - Снега уже неделю не было. Двор утоптан. Угомонись ты, перестраховщик! Сейчас нагрянут, вот тогда точно туго придется.

     - Да что там говорить, сматываемся!

        Максим облегченно вздохнул, слушая, как затихают их шаги, как нервно заводится мотор иномарки. Несколько минут – и вновь тишина… оглушительная, девственная. Максиму совсем не хотелось выбираться из каминной трубы. Его мучил  бессознательный, животный страх. Но все-таки усилием воли он заставил себя выбраться. «Не век же мне здесь сидеть?» Медленно спустился он по лестнице, выглянул на улицу.  На снегу лежало неподвижное тело его друга. Максим наклонился над ним. Заглянул в безжизненные, остекленевшие глаза… Поспешно отвел взгляд, почувствовал легкую тошноту… Поднял руку, такую знакомую… Он помнит на ней пятна чернил, помнит, как эта рука размахивала билетами на дискотеку… Пощупал пульс. Не нашел.

      - Киря… Киря! Ты живой? Как ты?

      Понял бессмысленность своих вопросов, но не мог отойти от друга. И – то ли так жалко стало ему Кирю, преданного Кирю, друга детства, а теперь еще и благодетеля, то ли жалко стало себя, ведь, кажется, по-настоящему поманила удача, то ли нервное напряжение достигло предела, но только он зарыдал так горько, как никогда в жизни…

     Но надо было что-то делать. Увидев выползший из кармана приятеля сотовый телефон, Максим потянулся было к нему, чтобы вызвать милицию. Но вовремя вспомнил, что сотовые могут прослушиваться. Что делать? Идти по лесу до трассы? А потом на попутках добираться до города? Другого выхода не было.

     До города он добрался, когда уже совсем стемнело. Зашел в отделение милиции.

     - Человека убили! – прохрипел он дежурному.

     Тот подозрительно оглядел его. Максим проследил за его взглядом. Да, вид еще тот – одежда испачкана кровью. Руки – тоже. Максим потянулся за носовым платком во внутренний карман. Неловкое движение – и на пол из внутреннего кармана выпали Кирины деньги…

     Его сразу же арестовали. И хотя Максим уверял себя, что разберутся -  не разобрались. Новый срок. Секретарша Зоечка, та самая, что так любезно подавала им кофе, показала, что Кирилл привел «этого уголовника, который сразу показался ей подозрительным», затем вынул из сейфа большую сумму денег – она это видела из приемной. Подглядывала, значит. И они уехали за город, в недостроенный дом ее шефа.

    Перед отправкой в колонию  Максима навестили Женя и Арсений.

     - Арсений, как же так? – недоумевал он. – Я же не виноват! Как же это? Я же раскаялся, я поверил, а Бог так меня наказал. Ни за что!

     - Испытание, - возразил Арсений. – Кого Бог любит, того наказывает. Вспомни притчу об Иове. Не помнишь? Был такой праведник, которого Бог лишил всего, чтобы испытать. И он не возроптал. А говорил так: Бог дал, Бог и взял. И ты отнесись к этому также. Как к испытанию. Главное, пережить достойно. Не озлобиться, не упасть духом.

 

                                             Глава 12.

 

 

          Однако для Жени это испытание оказалось непосильным. Она смотрела на брата сухими глазами и пыталась улыбаться. Она видела выражение растерянности на его лице, недоумение и покорность обстоятельствам. Ей показалось даже, что его плечи поникли, как будто на них легла непосильная ноша. «Брат несет свой крест», - подумала она. «Ну почему?! За что?! Это несправедливо! Это неправильно! Я не могу принять это!»

         На работе она не могла встретиться взглядом с Рудольфом. Ей казалось, что в его глазах она прочтет: «Твой брат неудачник! Я был прав!» Их встречи прекратились. После работы она приходила домой, закрывалась в своей комнате и молча страдала. Рудольф на встречах не настаивал.

          Но как-то раз, придя на работу, она увидела, что его рабочее место пустует. И хотя в последнее время общение с ним было в тягость, отсутствие любимого человека оказалось еще хуже. От тревожного предчувствия сжалось сердце. Женя попыталась углубиться в работу. Шли часы за часами, а Рудольф так и не появился. Когда вдруг в коридоре послышались приближающиеся шаги, а затем кто-то толкнул дверь, Женя облегченно вздохнула – пришел-таки! Но это оказался Сергей. Он попросил найти какую-то рукопись, затем сгреб документы со стола Рудольфа, повернулся, собираясь уходить.

     - Куда ты понес документы Рудольфа?

     - К себе. Придется самому их разбирать.

     - Как самому? А Рудольф?

     - Здрасьте! Сидела с ним в одном кабинете и не знала, что он уволился?

     - Когда?

     - Да с сегодняшнего дня.  В Германию он уезжает.

     Прощание было грустным. Женя едва дождалась окончания рабочего дня. Сразу побежала к нему. Он сам открыл дверь.

     - Привет!

     - Привет. Зайдешь?

     - Ты уезжаешь?

     - Уезжаю.

     - Когда?

     - Завтра.

     - Почему молчал?

     - А зачем говорить…

     - Но ведь я, кажется, тебе не совсем посторонняя.

     - Потому и не говорил, что не посторонняя. Может, все-таки зайдешь? Что мы – через порог…

     - Значит, решил уехать…

     - Мы все так решили – и я, и родители, и сестра… Надеюсь, ты меня поймешь – там я реализую свои таланты. А здесь…  Кому здесь, в глуши,  нужны мои языки!  

     - А как же я? Ты даже не спросил, поеду ли я с тобой? А, может, я поехала бы?

     - Но, Женя, у тебя же брат – рецидивист… Да зайди же! Нехорошо прощаться через порог.

     - Похоже, ты со мной давно попрощался…

     Женя развернулась и стала быстро спускаться по лестнице.  Наверху громко захлопнулась дверь. Женя опустилась на пол и приглушенно зарыдала.

      И неожиданно она вспомнила, как, потеряв сознание в день смерти Павла, она увидела нечто. Теперь она все вспомнила.

 

        

 

                                                Эпилог

 

        Когда за ней захлопнулась дверь, отрезающая ее от мира, Женя вздохнула с облегчением. И так прошел месяц, другой, пролетел год…

       Однажды к Жене пришла Инга.

        - Привет, дорогая! – она с интересом рассматривала одноклассницу. – Когда мне сказали, я не поверила! А теперь вижу сама – да, так и есть, ты – настоящая монашка. Уважаю! Уж кто-кто, а я могу оценить… Хотя я считаю, что этот путь… слишком экстремальный… И путей к отступлению нет. Или есть?

        - Зачем? Мне только тут по-настоящему хорошо. Только тут я по-настоящему успокоилась.

        - А как же свобода? Монастырь - это же тюрьма!

        - Скорее, за стенами монастыря тюрьма, а свобода – здесь. Я здесь свободна от всего.

        - И тебе не жалко?

        - Чего?

        - Себя! Женька, ты такая красивая, молодая, неужели тебе не хочется любить?

       - А я люблю! Земная любовь когда-нибудь кончается, а моя – бесконечна.

       - Что же это за любовь?

       - Бог есть любовь.

        Любовь к Богу воплотилась для нее в любовь к Арсению. Он навещал ее каждый день. Встречи с ним стали смыслом ее жизни. Она просыпалась счастливой оттого, что знала – сегодня она увидит его,  будет с ним говорить, слушать его голос, смотреть на него.  А когда он уходил, подолгу вспоминала его глаза, выражение лица, улыбку, вспоминала его слова, вникала в их смысл. Дружба с ним наполняла ее бесконечным счастьем и умиротворением. Она знала, что дружба эта никогда не кончится, никогда Арсений не предаст и не бросит ее.

      - Арсений, Бог есть любовь, - говорила она ему. – Я люблю тебя! И представь, когда я тебя полюбила, я лучше стала понимать Бога.

       - Ты права, - улыбался Арсений. – Говорят, что лучше всего можно познать Бога через творчество и через любовь. Я тоже люблю тебя, и любовь наша – вечная.

       - … А что Макс? Я все знаю… Да, это ужасно. Но – как он?

       - Макс?.. Зачем тебе? Ты же замужем.

       - Нет! Мой муж бросил меня. Представляешь? Ушел к старообрядцам, захватив с собой одну рерихнутую, из наших.

        - Что ж ты не пошла с ним?

        - Ну нет! Я не считаю, что старообрядчество – это истина в последней инстанции… Да и в рериховском учении я тоже разочаровалась. Чего-то в нем не хватает…

       - Бога в нем не хватает.

       - Да? Возможно… Так как же Макс? Ах, я так виновата перед ним!   

       … Через три месяца Арсений рассказал ей, что Инга и Максим поженились. Он обвенчал их.

       … Первую брачную ночь молодые провели в холодной камере, на узкой         койке, кутаясь в казенное одеяло. За дверью раздавались шаги охранника.

      - Как это романтично, - прошептала Инга. – Наше счастье  охраняет сторож. Слышишь? Остановился за дверью…

      - Наконец-то мы вместе, а это главное, - ответил Максим. – Ради этого стоило сесть в тюрьму. Поистине, пути Господни неисповедимы! Мы думаем, что это – зло, а оно оборачивается благом. Мечты сбываются, а  счастье – внутри человека.

        В своей душе человек носит и седьмой круг ада и седьмое небо…

 

 

.