1. Шпакович Ольга писатель
2. Проза
3. Рассказ "Три дня из жизни школьницы" 1993 год

Эля сладко спала, положив голову на раскрытый учеб­ник по химии. Лучи летнего солнца приятно согре­вали лицо, щекотали закрытые глаза. В тишине раз­давалось ровное дыхание спящей. Еще не родившийся младенец мирно спал в глубине материнского тела. Легкий стук в дверь спугнул царящий здесь уютный покой. Эля вздрогнула, тряхнула голо­вой.

— Эля, ты чего закрылась? — раздался голос матери.

–– Чтоб учить не мешали! — отозвалась Эля.

–– Ну, заучилась совсем! Иди, погуляй!

Эля подошла к зеркалу, приблизила к нему лицо, чтобы накрасить ресницы, и тут же отпрянула: она увидела темные пятна, делавшие ее нежное семнадцатилетнее лицо грубее и старше. Эля зло сощурилась:

–– Этого еще не хватало!

Она раздраженно натянула на себя широкую юбку и свитер, и окинув свою фигуру недовольным взглядом, прошептала:

–– Ох, надоели и эта юбка,  и этот свитер! Все в одном и том же, ничего не налазит.  Все девчонки, как белые люди, в мини-юбоч­ках а я как старая дева, в этом балахоне!

Эля открыла дверь и с удовольствием втянула в себя аромат пекущихся пирогов. Проголодавшийся младенец требовательно за­шевелился. Эля вошла на кухню.

— Мам, чего поесть?

— Твои любимые пироги с яйцами и луком. Думаю, надо дочь побаловать, все-таки экзамены.

Эля с жадностью накинулась на пироги, не обращая внима­ния на масло, текущее по пальцам и подбородку.

— Отцу-то хоть оставь! — засмеялась мать, глядя на пустею­щую тарелку.

Эля нехотя оторвалась от пирогов.

–– Еще бы столько же съела!

— Да я и смотрю, что ты в последнее время поправляться начала. Смотри, купальник не налезет.

— Он и так не налазит, — Эля нахмурилась.

Насытившийся младенец затих.

— Слушай, Эля, ты что-то невеселая в последнее время. Слу­чилось что?

— Да нет, что могло случиться? — Эля пожала плечами.

— Вот и я думаю. Все у тебя хорошо: экзамены на пятерки сдаешь, Пашка почти каждый день пишет, так?

— Через день.

— Ну вот. Сколько ему служить-то еще?

— Восемнадцать месяцев.

— Так он уже полгода отслужил, что ли?

–– Ну да. Его перед самым Новым годом забрали.

–– Как время летит! Ну, ничего. Главное, любит... Ну-ка, ну-ка посмотри на меня. –– Что у тебя с лицом?

–– А что?

— Пятна, какие-то.

— А, это! ... Да я вчера под кварцевой лампой загорала, ну и загорела неровно, не буду больше под ней загорать!

— Правильно, сейчас лето, и без того солнца много.

— Ну ладно, мамуль, спасибо, я побежала.

Эля зашла за своей подругой и одноклассницей Катей, и они отправились в парк на танцы. Подруги шли по тенистым аллеям, обрамленным молчаливыми деревьями.

— А тебе надо почаще гулять на свежем воздухе, — сказала Катя, оглядев фигуру подруги.

— А, ты про это? Кстати, посмотри на меня. Ну и морда, правда? Неужели ты не заметила?

— Пятна. Это от этого, да?

— Конечно, отчего же еще!

— Н-да... А мать-то, неужели не догадывается?

— Нет, мать обо мне такого никогда не подумает!

— Но ведь шесть месяцев уже!

— А вот так. Уметь надо.

— А что ты все-таки собираешься делать? Ведь скоро все равно заметят?

— Когда заметят, тогда и буду думать.

— Ну ты даешь... А я читала, что у него уже личико есть при таком сроке. Интересно, на кого похож?

— Вот уж не знаю.

— И еще, что он уже может плакать, когда ему что-то не нра­вится.

— Ну, не знаю, как насчет плакать, а пинается он дай боже, характер уже проявляет.

— Интересно, кто там, мальчик или девочка? Говорят, по го­дам рождения родителей как-то вычисляют

— Знаю, подсчитывала. Кажется, мальчишка.

— Правда?! Как назовешь?

— Да никак! — вдруг взорвалась Эля. — И так постоянно думаю об этом, уж тошно от этих мыслей, а тут еще ты подсеваешь. Что мы все об одном и том же? Давай о чем-нибудь другом!

— Давай, мне-то что. Выучила много?

Подруги медленно шли в сторону танцплощадки, с которой доносились звуки настраиваемых инструментов.

Они уселись на скамейке и в ожидании начала принялись об­суждать знакомых.

Музыка заиграла неожиданно громко, пронзая разморенное тело воздуха грохотом барабанов. Потревоженное существо заше­велилось.

–– Ну, опять брыкается, — проворчала Эля.

–– Где, где? Дай потрогать, — Катя с любопытством засуну­ла руку под свитер подруги. Та отпрянула:

–– Да ты чего, сдурела, что ли? Еще увидит кто-нибудь! — Она испуганно оглянулась. Но тут лицо ее просияло:

— Смотри, Ро-омка!

На танцплощадке появилась компания парней, среди кото­рых выделялся один — в джинсовом костюме и ослепительно но­вых кроссовках. Они разглядывали танцующих, отпуская шуточки и демонстративно смеясь. Эля и Катя тоже присоединились к танцу­ющим. Зажглись фонари, от их мягкого желтого света фигуры лю­дей выглядели призрачными, маячили гигантские тени, отчего ка­залось, что в желтом куполе света происходит священнодейство. Заиграл медленный танец. Толпа девочек в смущенной поспешнос­ти отхлынула к забору. К Эле и Кате подошли Ромка и его приятель, и на пустом пространстве закружились первые две пары. Эля танце­вала с наслаждением, жадно вдыхая исходивший от него тонкий аромат французского одеколона. Она смотрела в его глаза так, слов­но бросала вызов. Он мерил ее оценивающим взглядом, самодо­вольно сознавая, что нравится ей. Он крепко прижал ее к себе. Она прильнула к нему, закрыв глаза, но тут маленькое существо, стисну­тое со всех сторон, заметалось, освобождая для себя жизненное пространство. Эля резко отпрянула, боясь, что Ромка что-нибудь заметил. Он удивленно спросил:

— Что с тобой?

— Ничего. Домой пойду.

Эля, чуть не плача, натыкаясь на танцующие пары, побежала к выходу. Рома догнал ее:

–– Да что с тобой?

— Ничего, просто танцевать надоело, — придя в себя, спо­койно ответила она.

— А проводить тебя можно?

— Пожалуйста!

Они медленно шли по темным аллеям парка. Музыка, погло­щаемая тишиной, звучала как будто издалека.

— Какой ты сдаешь экзамен?

— По химии.

— Ну и как, боишься?

— Не боюсь. Химичка меня любит, я у нее одни пятерки по­лучала.

— Так ты что, отличница?

— Ага.

— Никогда бы не подумал. Я всех отличниц представляю та­кими постными, серыми зубрилками, а ты... такая шикарная.

— Это комплемент или чистосердечное признание? — быст­ро спросила Эля.

— Ну, считай что признание, — усмехнулся Рома, взял ее за плечи и повернул к себе.

— Врешь, — недоверчиво сказала Эля, сердце у нее бешено колотилось.

— Нет, ты мне в самом деле понравилась. Каждый вечер я тебя здесь встречаю, и с каждым вечером ты мне нравишься все больше.

— А ты мне давно понравился, еще когда в нашей школе учил­ся. Только ты казался таким недоступным, и девчонки вокруг тебя увивались.

— Было дело. А вот я тебя не помню.

Спросив взглядом разрешения, он осторожно поцеловал ее. Эля сдержанно ответила, стараясь держаться на расстоянии.

— Даже странно, как я мог тебя не заметить? — продолжал Рома, — Такая девушка? А вообще не обижайся, но ты, если честно сказать, не совсем в моем вкусе. Мне нравятся худенькие, с длин­ными обнаженными ногами, а ты — пышная, цветущая. И одева­ешься скромно... Похудеть бы тебе немного, была бы прелесть!

Он мечтательно вздохнул, а Эля закусила губу, чтобы не рас­плакаться. "Да знал бы ты, что у меня была самая тонкая талия в классе!" — подумала она и ощутила, что младенец опять шевель­нулся, прислушалась к тому, что происходит в ней, с обреченнос­тью и почти с ненавистью. Рома о чем-то говорил, но она не слуша­ла его, обдумывая какую-то мысль. И по мере того, как мысль эта становилась все яснее и желаннее, лицо ее светлело. Когда они вышли из парка, Эля сказала:

— Дальше я пойду одна, мне надо в одно место сходить.

— Но у меня есть время...

— Нет!.. Лучше скажи, когда мы увидимся.

— Ну, завтра приходи опять на танцы.

— До завтра! — крикнула Эля, вскакивая в подошедший трам­вай.

Проехав остановку, она вышла. Тянувшиеся справа улицы еще кое-как освещались фонарями, а раскинувшийся по левую сто­рону дороги частный сектор был погружен в темноту. Эля отправи­лась по песчаной ухабистой улице. Возле калитки одного из домов она помедлила, вошла во двор и, подойдя к низеньким дверям, по­стучала.

— Кто там? — раздался встревоженный женский голос.

— Теть Даш, это я, Эля.

Дверь распахнулась, на пороге стояла худощавая женщина с выпуклыми глазами и редкими рыжеватыми волосами, Пашкина мать. Эля вдруг неприязненно заметила, как похож на нее Пашка.

— Здравствуйте, тетя Даша.

— Эля, дочка, заходи. Поздно-то как! Не боялась?

— Да мне по пути было, — уклончиво ответила Эля.

— Ишь, какая красавица стала! — Женщина с восхищением смотрела на смутившуюся девушку. — Погоди, щас чаек сообра­зим, — тетя Даша поставила на электрическую плитку чайник, дос­тала из холодильника варенье и масло, толстыми ломтями нарезала хлеб.

— Ну как, Пашка пишет?

— Пишет.

–– Часто?

–– Почти каждый день. А вам?

–– И меня не забывает. Сын у меня заботливый. А как мама с папой?

— Нормально, что им сделается, — сказала Эля и подумала, ощутив новую волну неприязни: "Породниться с нами хочет, про­стота народная".

Тетя Даша продолжала суетиться, рассказывая что-то. А Эля напряженно думала, как ей изложить то, с чем она пришла. Но жен­щина сама завела разговор:

— Как ты, родная моя, чувствуешь себя?

— Нормально.

— Родители уже знают?

— Нет... Тетя Даша, я ведь... знаете, зачем пришла? Сделай­те мне аборт.

— Что?! — Пашкина мать обернулась так резко, словно Эля ударила ее.

— Я говорю, сделайте мне аборт!

— Да ты что?..

— Ну что вы так удивляетесь, тетя Даш? Паша говорил, что вы делаете платные аборты. Мне-то по знакомству, может, так сде­лаете?

— Да ты что, Эля! Ну, допустим, я делала аборты, так ведь бедные бабы тут сидели, плакали передо мной, чуть в ногах не ва­лялись! Врачи им не делали, раз срок просрочен, ответственность на себя не хотели брать, а тетя Даша брала. А уж они благодарили меня, кто чем мог. Но ведь у них было безвыходное положение, а у тебя? Паша тебя не бросит. Он, как узнал, что ты в положении, об­радовался, написал: "Ну, мать, можешь поздравить, я теперь почти отец. Ты уж поддержи Эльку, ей сейчас трудно придется". Эля, ты теперь взрослый человек, рожай и ничего не бойся. Я тебя поддер­жу. А Пашка вернется через каких-то полтора года. Они же быстро пролетят. И родители тебя тоже не бросят ведь. Паша говорил, что мама у тебя золотая ...

— Нет, теть Даш, не надо меня уговаривать.

— Может, у тебя появился кто-то?

— Нет, что вы! Я Пашу жду. — Эля смотрела на женщину такими васильковыми глазами, что той стыдно стало за мелькнув­шее сомнение.

— Но тогда почему? Ведь ты же собиралась...

–– Собиралась, да... То есть я еще пока не знала, как посту­пать. Но теперь знаю.

–– Нет, я все-таки не понимаю, что за необходимость. Ведь такой риск...

–– Ну, я подумала, что я еще молодая, чтобы со школьной скамьи — прямиком в роддом. К тому же, я хочу, чтобы все было пристойно. А так, что наши знакомые скажут? Еще подумают, что Пашка меня только из-за ребенка взял.

— Знакомые скажут... Боже мой!

–– Ну и потом мне учиться надо. Вы же знаете, что я в ме­динститут хочу поступить. А с ребенком — куда?

–– А Пашке что я скажу?.. Нет, девушка, я тебе в этом деле не помощница. Иди домой, одумайся.

Домой Эля возвращалась с чувством оскорбленного досто­инства. Ей казалось, что с ней поступили, как с маленькой, нера­зумной девочкой, и она ощущала почти ненависть к Пашиной мате­ри, да и к нему самому.

Назавтра Эля к учебникам не притрагивалась, несмотря на то, что это был последний день перед экзаменом. На нее накатилась такая тоска, что Эля до самого вечера просидела на диване, отре­шенно глядя в одну точку, и, когда тоска становилась уж совсем невыносимой, тихонько плакала. Даже предстоящее свидание ее мало радовало. Когда стали сгущаться сумерки, Эля, не дожидаясь родителей, выскользнула из дома и побрела к Кате. Катя заявила, что на танцы она не пойдет, а будет усиленно заниматься. Погово­рить с ней тоже возможности не представилось, из комнаты донес­ся голос Катиной матери:

— Катя, хватит болтать, иди занимайся.

Эля побрела на танцы одна. Она шла, выбирая безлюдные места, не глядя по сторонам, — избегая знакомых. Кто-то окликнул ее, она пошла быстрее, не оглядываясь.

Ромка появился неожиданно. Он казался счастливым, не сводил с нее глаз и улыбался.

— Привет, ты сегодня без подруги?

–– Она совсем заучилась.

–– Слушай, тебе очень хочется на эти танцульки? А то пойдем ко мне, послушаем более цивильную музыку.

— Пойдем.

... Через четыре часа Эля опять стояла перед калиткой Пашкиного дома. Вечер она провела прекрасно: Ромка познакомил ее со своими родителями, которые понравились Эле куда больше, чем простенькая тетя Даша. Они отнеслись к ней приветливо, почти по-­семейному поужинали, а Эля все не могла в себя прийти, подумать только — недоступный Ромка, на которого она только издалека по­сматривала, сидит рядом с ней и подкладывает ей земляничного ва­ренья. Потом они сидели в его комнате, слушали музыку и, конеч­но, целовались. Когда Эля засобиралась домой, он записал номер ее телефона и сказал, что завтра позвонит и, возможно, купит чего-нибудь горячительного — отметить окончание экзаменов. Прово­див ее до подъезда, он долго рассказывал что-то, не выпуская ее рук, но она не слушала, а с нетерпением ожидала его ухода. И когда затихли его шаги, она, воровато озираясь, побежала к остановке.

И вот теперь стояла под Пашкиными дверями, не в силах по­стучать. "Что, если она опять выгонит меня? Вот гадина! В конце концов, ее сын заварил кашу, вот она пусть и расхлебывает. Эх, если бы мне было куда пойти, кроме нее, а то некуда, все от нее зависит". Наконец, Эля, сдерживая нервную дрожь, постучала. Тетя Даша от­крыла дверь и оторопело уставилась на гостью, которая стояла сжав­шись, словно в ожидании удара, и смотрела на нее затравленным и в то же время вызывающим взглядом.

— Заходи, — сказала тетя Даша. — Ну, а теперь давай пого­ворим. Ты опять за этим пришла?

— Разумеется.

— Это что, детское упрямство? На принцип пошла?

— Думайте, что хотите, а я отсюда не выйду, пока вы мне не сделаете аборт.

Тетя Даша смотрела на Элю так, словно видела впервые.

— Не уйдешь? Пожалуйста, мне-то что. Сейчас спать будем ложиться, могу тебе на диване постелить.

— Вы надо мной не смейтесь! — крикнула Эля.

"Как заставить ее? Как же заставить?" — думала она и вдруг тоненько заплакала, размазывая слезы кулаками.

— Тетя Дашенька, ну пожалейте вы меня! Ну хотите, я перед нами на колени встану?

— Да ты чего привязалась-то ко мне? Что я сыну-то скажу? Он же меня знать не захочет...

— А вы не говорите, что это вы. Скажите, что не в порядке там что-то было и в больницу увезли.

— Да ты чего, блаженная, что ли? Чего тебя угораздило-то?

— Я... Я замуж скоро выхожу, — пролепетала Эля, пряча глаза.

— Вот оно что-о! Это так ты моего сына ждешь? Уходи, дев­ка, сами с ним разбирайтесь потом.

Тетя Даша возмущенно отвернулась. Закинув ногу на ногу, Эля достала из сумки сигареты и попыталась прикурить. Руки тряс­лись, спички гасли. Наконец, Эля затянулась. Она знала, что Пашкина мать не выносит курящих женщин. Вот и сейчас она брезгли­во махнула рукой, отгоняя дым.

— Знаете что, — заявила Эля, с сигаретой она почувствовала себя увереннее, — я, если хотите знать, не только с вашим сыном... Так что ребенок, может, и не его, зря не переживайте так. Этот, с которым я сейчас-то, с пузом меня брать не хочет, а ваш дурачок и с чужим возьмет. И вообще, если по знакомству не хотите, вот... — Эля полезла в сумку и достала оттуда несколько мятых купюр.

Тетя Даша повернулась к ней. Лицо ее было искажено.

— Убери свои бумажки... Раздевайся.

— Спасибо, что пожалели.

— Не тебя, сына пожалела.

— Значит, вы мне бесплатно сделаете?

— Считай, что это тебе от сына за услуги.

Эля хотела было обидеться, но передумала. Тетя Даша резко выпрямилась и принялась готовиться к процедуре: накрыла диван, на котором Эля и Паша столько раз занимались любовью, клеен­кой, рядом приспособила табуретку с настольной лампой, полезла за непонятными и потому вдвойне зловещими инструментами. Эля наблюдала за ней с широко раскрытыми глазами, в которых дрожал страх. Она была теперь просто девчонкой, которая не может жить без танцев, которая завтра сдаст экзамен в школе. И вот теперь она против своей воли принимает участие в чем-то взрослом, постыд­ном. Она поняла, что после этот целый отрезок ее жизни останется в прошлом, и эта маленькая, уютная комната, где провели они столько счастливых часов, — все в прошлом. Маленькому существу внутри нее передался материнс­кий страх, и оно забилось, словно чувствовало, что готовится ему. Эля инстинктивно обхватила живот руками. Ее растерянно блужда­ющий взгляд остановился на Пашкиной фотографии, висящей на стене. И тут же всплыло перед ней другое лицо.

"Прости, Паша", — подумала Эля и решительно принялась раздеваться. Не стесняясь наготы, она прошествовала к дивану и неловко растянулась на нем. От холодной клеенки по телу прошла дрожь. Тетя Даша откупорила пробку на бутылке.

— Целую бутылку водки на тебя потрачу по знакомству-то, — сказала она, ухмыльнувшись. И, посмотрев на вздрагивающий Элин живот, добавила: — Ишь, заметался. Помирать-то не хочет.

— Что вы говорите, он же не понимает!

— Все он понимает! Это тебе не кусок мяса, у него уже душа есть. Может, внук был бы хороший... Не жалко?

— Нет, у меня таких знаете еще сколько будет, — отозвалась Эля. Ощутив резкую боль, она зажмурилась, лихорадочно шепча:

— Ой, мамочки, ой, мамочки...

— Все, полилось, — сказала Пашкина мать. Эля заплакала в голос.

— Что, больно? — враждебно спросила тетя Даша. — Он внутри тебя тоже плачет, только его не слышно.

Эля представила, как мечется внутри нее ее не родившийся ребенок, пытаясь спастись от ядовитого потока, разрушившего его дом, и ничего уже нельзя поправить...

Вскоре Эля стояла у дверей и прощалась с хозяйкой дома.

— Завтра все выйдет. Будет больно, не пугайся. Ничего те­перь не поделаешь, все, что можно было, я сделала, дальше уж ты сама.

— Конечно, само собой. Спасибо вам.

— Не за что.

Эля побежала домой. От радости ей хотелось петь.

— Ура, теперь я снова свободна! Теперь пятна пройдут, те­перь похудею, теперь опять мини-юбку буду носить! Ромка увидит, какая у меня на самом деле фигура! Теперь не надо бояться, что родители заметят, теперь новая жизнь!

Дома уже ложились спать. Эля вошла к себе, закрылась и вскоре спокойно заснула.

Но выспаться ей не удалось. Она проснулась от такой острой боли, какой еще никогда не испытывала. В комнате было уже свет­ло, но за окном еще не слышалось шума машин и трамваев. Громко щебетали птицы, радуясь новому летнему дню. Эля охнула и повер­нулась на другой бок. Она не знала, что с ней будет дальше, ей ста­ло страшно. Страшно, что некому рассказать, не у кого просить со­вета и помощи. Эля оказалась один на один со своей бедой. Она свертывалась калачиком, вставала на четвереньки, но боль не от­пускала. Тогда Эля, понимая, что не уснет, встала и распахнула окно. Утренняя свежесть чистого, еще не загрязненного дымом и гарью, воздуха пронизала застоявшуюся, сонную духоту комнаты. Эля окон­чательно проснулась, утренняя прохлада освежила ее. Присев на краешек подоконника, она закурила. Стало как будто легче.

— У меня ведь сегодня экзамен по химии!.. Ничего, сдам. Плевать я хотела на свой организм. Вечно он мне сюрпризы подки­дывает! Боль болью, а экзамен экзаменом.

В семь утра зазвонил будильник. Кряхтя и охая, так как от боли темнело в глазах и тошнило, Эля принялась одеваться. В ком­нату постучала мама:

— Встаешь уже?

— Да.

— Иди поешь.

— Спасибо, не хочу.

Эля надела школьную форму и взглянула в зеркало. Серое пятнистое лицо, серые дрожащие губы, остекленевшие от боли гла­за — все это так не вязалось с белыми воротничком и кружевами фартука.

Когда Эля вышла из комнаты, мать вскрикнула:

— Дочка, что с тобой?

— Не выспалась. Я ведь всю ночь не спала, да еще голова разболелась, от нервов, наверно.

— Да разве можно себя так изводить! Ты же прекрасно знаешь, что но химии-то тебе пятерка обеспечена! А теперь –– как ты пойдешь? У тебя совершенно больной вид!

–– У кого больной вид? –– из комнаты вышел отец. –– Да, вид неважный. Сдается мне, мать, что у тебя на лице такие же пятна были, когда ты Эльку носила, — он сурово оглядел Элю, которая инстинктивно поджала живот.

— Ну что ты говорить при ребенке! Это у нее от кварцевой лампы... Элечка, мы с папой в сад собирались. Может, не ездить?

— Езжайте, езжайте!..

Эля пробиралась к школе дворами, полусогнувшись и охая. Однако, войдя в класс, постаралась выпрямиться и держаться бод­рее. Страх, что кто-нибудь что-нибудь заподозрит, утихомирил боль. В полусознательном состоянии она взяла билет и, даже не взглянув на вопросы, прошла за свою парту. Учительница заметила ее состо­яние:

— Эля, ты болеешь?

— Да, Нина Сергеевна, у меня голова болит. Кроме того, я так волновалась, что не могла уснуть, — пролепетала Эля.

— Вот видите, отличница ночь не спала перед экзаменом, а некоторым товарищам хоть потоп.

Катя обеспокоено взглянула на подругу:

— Что ты с собой сделала?

Эля уже ничего не могла сказать, в глазах потемнело, и она потеряла сознание.

Когда она очнулась. Катя испуганно хлопала ее по щекам. Рядом, очень обеспокоенная, стояла Нина Сергеевна.

— Эля, тебе лучше?.. Вот что, собирайся-ка и иди домой. Катя тебя проводит.

— Нет, мне уже лучше, я хочу сдать экзамен.

— Какой экзамен! Пятерку я тебе и так поставлю, ты ее зас­лужила. Катя, собирайся, проводи Элю. Потом придешь.

Домой Эля брела согнувшись и повиснув на Катиной руке. Она громко вскрикивала от боли, не обращая внимания на редких прохожих.

Перед дверью Эля с трудом выпрямилась.

— Катька, вот ключи, открывай быстрее.

Пока Катя водилась с замком, Эля вдруг растерянно прошеп­тала:

–– Ой, полилось что-то...

Обернувшись, Катя увидела на полу большую лужу.

— Эль, надо скорую вызвать.

— Я тебе покажу скорую, — с исказившимся лицом прохри­пела Эля. — Чего уставилась? Открывай быстрей! Видишь, выхо­дит!

— Что?

— Дура! Щас роды будешь принимать, вот что!

— Элечка, ты с собой что-то сделала! Может быть, все-таки скорую?.. Я ведь не знаю, как это делается. Еще случится что...

— Да ты что, угробить меня хочешь? Тебе всего-то надо пу­повину обрезать. Не самой же мне корячиться, отгрызать ее!

Дверь открылась. Эля повалилась на пол...

...Наконец, все кончилось. Изможденная Эля лежала в луже крови. Катя с интересом и страхом разглядывала трупик.

— Надо выбросить, — сказала Эля.

Катя принесла мусорное ведро. Обернув руки полотенцем, брезгливо взяла безжизненное тельце и вдруг удивленно восклик­нула:

— Гляди-ка, правда, мальчик!

Затем она бросила тельце и послед в ведро и вышла.

Вернувшись, она помогла Эле добраться до ванной, из ван­ной до постели, вымыла пол.

— Спасибо, Катька, ты настоящий друг.

— А почему все так получилось? Когда расскажешь-то?

— Сейчас я не в состоянии.

— Ну ладно. Теперь все нормально будет, отдыхай, а я побе­гу экзамен сдавать.

— Отмучилась, — счастливо улыбнулась Эля.

Когда родители вечером вернулись из сада, они застали свою дочь бледную, изможденную, но счастливую.

— Поздравляйте с пятеркой!