1. Шпакович Ольга писатель
2. Проза
3. Новелла "Не от мира сего" 2014 год

                                1

    

     На Радуницу  Маша решила сходить в церковь, помянуть родителей. Выйдя из своего белоснежного «мерседеса»,  включила сигнализацию и, на ходу накидывая на голову платок,  вошла в приоткрытые двери храма.

     Служба уже закончилась. В храме – пустынно, дрожащие огоньки малочисленных свечей не в силах развеять таинственный полумрак.  Маша поставила свечки за упокой родителей. Помолившись,  направилась к иконе Божьей матери - поставить свечи за здравие мужа и дочери. Чтобы подойти к иконе, ей пришлось пройти мимо  худенькой женщины, наклонившейся над инвалидной коляской, в которой сидел ребенок лет восьми. Маша с жалостью на них посмотрела, а  женщина, подняв голову и встретившись с  ней взглядом, вдруг воскликнула:

     - Маша? Ты не узнаешь меня?

     Маша вздрогнула и внимательно на нее посмотрела. Ну конечно, она узнала бы ее из тысячи – это же Лиля! Ее подруга из детского дома! Ее льняные волосы, родинка на щеке…

     - Лиля!

     - Да.

     Бывшие подруги обнялись. Маша с болью увидела, что Лиля одета бедно и неряшливо, на лице отпечаталось выражение забитости и робости.

     - Да как ты узнала меня? Столько лет…

     - Как же тебя не узнать? Такая красавица, с такой-то косой, только одна.

     - А это?

     - Это мой сын.

     - Как же так…  – Маша в волнении стала теребить косу. - Слушай, мне так не хочется расставаться! Так хотелось бы поговорить с тобой! Ведь столько лет…

     - Так пойдем ко мне, я живу совсем рядом.

     Машину Маша оставила припаркованной у церкви, так как Лиля действительно жила совсем рядом, в бараке, бывшем общежитии. Они   занимали маленькую комнатку в коммунальной квартире. Из мебели – кровать, на которой, видно, мать с сыном спали вместе. Да стол со стулом. Одежда висела на гвоздях за шторкой.

     - Боже мой, - всплеснула руками Маша. – Да как же вы так живете?

     - Да так и живем…Извини, угостить-то тебя нечем.

 

     …Домой Маша возвращалась взволнованная. Ее «мерседес» медленно полз по вечерним улицам, зависая в пробках. Днем было солнечно, казалось, ничто не предвещало непогоды, а тут полил серый тоскливый дождь. Маша включила «дворники», которые монотонно раздвигали пелену вкрадчиво шуршащего, проникающего в душу, дождя. И у нее на душе стало тоскливо, бесприютно. Привычно нажимая   то на газ, то на тормоз, рассеянно следя за дорогой, она увлеклась воспоминаниями.

.     Маша, обладательница белого «мерседеса», одетая, как картинка, знавала и иную жизнь. До шести лет она воспитывалась в детском доме. И в то далекое время у нее не было ничего, кроме страсти мечтать. И она мечтала. О чем, догадаться несложно – о чем мечтает всякий сирота? Конечно, о том, что в один прекрасный день найдутся  родители и заберут  из детского дома в другую – сказочную - жизнь, в которой есть свой дом, свои игрушки, свои мама и папа. Есть что-то свое! В детском доме ничего своего не было.

     У Маши была подружка Лиля. Их кроватки стояли рядом. И перед сном девочки, взявшись за руки и наклонившись друг к другу, шептались – рассказывали страшные истории про белую простыню, подлетающую к ничего не подозревающему городу, про рыжие шторы и черные перчатки на белых клавишах...  А еще шептались о том, что, возможно, когда-нибудь, за ними приедут родители.

     И Маше повезло. В один действительно прекрасный день ей объявили:

     - Машенька, за тобой пришли твои мама и папа. Они заберут тебя домой.

     Через несколько минут Маша вышла из здания детского дома, чтобы уже никогда туда не возвращаться.

     Первый день в новой семье она помнит так ярко, словно это было вчера. Квартирка куда ее привели, оказалась малогабаритная: спальня  и детская. В спальне обитали родители, а в детской на пушистом коврике для нее организовали  настоящий кукольный уголок – с игрушечной мебелью, пупсиками и прочей девчачьей радостью. Маша прижимала к себе то одну куклу, то другую, не веря, что никто не придет и ничего не отберет.  А родители тем временем сообразили чай с каким-то вкусным печеньем… Да, первое в жизни чаепитие с папой и мамой! Это был самый счастливый день в ее маленькой, бедной на радости и впечатления, жизни…

     Родители Маши были уже людьми не молодыми, да и здоровьем похвастать не могли. Мама быстро вышла на пенсию, за ней – отец. Супруги редко выползали из дома. Жили размеренной стариковской жизнью. Дочка стала единственной их радостью. Мать шила ей нехитрые наряды. Отец был доволен, что она вместе с ним смотрит футбол. Маша, в свою очередь, радовала родителей отличными отметками, росла неприхотливым, тихим, замкнутым ребенком. Казалось, кроме мамы и папы, - ничего ей не надо.

     Один раз ее вывезли в деревню к бабушке. Ехали долго, сначала на поезде в плацкартном вагоне, затем на автобусе. Измучились. Но отец всю дорогу твердил, что хоть изредка навещать старенькую бабушку – их долг. И Маша терпеливо переносила неудобства пути – долг…

     Бабушка жила в маленькой глухой деревушке, в старенькой покосившейся избенке, и сама она показалась Маше такой старенькой, что вот-вот, казалось, рассыплется. Девочка с любопытством и робостью рассматривала горницу с печкой, вязанками душистых трав на стенах и потемневшими от древности иконами в «красном углу». Бабушка некоторое время внимательно ее рассматривала, затем ласково заговорила:

     - Ну, здравствуй, внучка. Как тебе живется с папой и мамой?

     - Очень хорошо живется! – горячо воскликнула Маша.

     - А кого надо благодарить за то, что у тебя есть папа и мама? – строго спросила старушка. Девочка недоуменно на нее взглянула:

     - Кого?.. Не знаю.

     - Бога надо благодарить, - назидательно сказала бабушка, подводя ее к иконам. – Вот почему именно о тебе Бог позаботился – родителей дал? Чем ты лучше других?

     - Не знаю, - тихо ответила Маша. Она уже подросла и поняла, что родители ее ненастоящие, это просто добрые люди, которые удочерили ее. Действительно, почему именно ее? А не ее подружку Лилю, славную девочку с льняными волосами?.. Она почувствовала себя виноватой… В тот же вечер, засыпая, она просила у Бога прощения – она не знала, за что, но, представляя его строгий лик, замирала от страха, что Бог рассердится на нее и все у нее отберет.  

     Прошли годы. Старенькая бабушка давно умерла, а Маша, помня ее строгий наказ, не забывала благодарить Бога за родителей, за то, что все здоровы, да и вообще за все.

     Но  тихая, счастливая жизнь скоро закончилась. Наступили девяностые. Страна распалась. Не все смогли быстро «перестроиться» и приспособиться к новым реалиям. А родители Маши и не пытались – куда им, на седьмом-то десятке. Вскоре оказалось, что на такую пенсию, как у них, прожить почти невозможно. И у Маши появилась новая обязанность: после уроков она обходила все окрестные помойки, перегибалась в мусорные баки и сосредоточенно принималась перерывать отбросы. Иногда ей везло – удавалось выудить целую, не треснутую, бутылку. Маша складывала находки в старый рюкзак и продолжала свой путь – со двора во двор, от одной помойки к другой. Как отчетливо сейчас она все это вспомнила – и серое небо, и листья под ногами, и то, как частенько моросил такой же, как сейчас, противный дождь. И ее насквозь пронизывал холод…

     Собрав бутылки, она шла проторенной дорожкой к ларьку, где, отстояв очередь за нищими – пенсионерами и алкоголиками – сдавала бутылки и, получив мелочь, направлялась в магазин за продуктами. Она наизусть знала, что сколько стоит, привыкла, прежде чем что-то купить, обойти несколько магазинов, везде прицениться, не ленилась вернуться туда, где какой-либо продукт оказывался дешевле, и только потом, закупив все необходимое, шла домой. Дома ее неизменно ждал горячий обед, только проще и скромнее, чем прежде. Вечером, изрядно уставшая, Маша садилась за уроки. Однако училась  по-прежнему хорошо. И никогда не жаловалась, всегда оставалась ровной, жизнерадостной, доброжелательной.

     Кто-то из одноклассников, случайно увидев, как она роется в дворовой помойке, рассказал об этом всему классу. Машу стали дразнить бомжихой, кидались в нее разным мусором со словами:

     - На, бомжиха, сходи на базар продай!

    

 

                                                                   2

 

     …Прошел месяц после встречи с Лилей. Жизнь Маши резко изменилась, хотя внешне все оставалось по-прежнему: она также забирала дочь из школы и отвозила на танцевальную студию или в бассейн, также распоряжалась хозяйством, давая указания поварихе и горничной… Все также, только теперь у Маши появился новый смысл жизни. Как в детстве она неутомимо обходила дворы в поисках бутылок, потому что надо было содержать беспомощных родителей, так и теперь она выкраивала деньги и убегала из дома, чтобы купить поесть бедной женщине и ее больному ребенку. Они нуждались в ней, она снова чувствовала себя незаменимой.

     - Послушай, - однажды сказал ей муж, в его  голосе звенели до сих пор незнакомые металлические нотки.- Я удивлен. Честно. После того, как ты стала таинственно исчезать куда-то, просить деньги на что-то, и у тебя опять заблестели глаза, я было подумал, что ты… что у тебя… появился кто-то.

     - Ты заподозрил меня? Зная, что я верующая?

     - Ну, верующая или не верующая, а с женщинами, особенно у которых много свободного времени, это случается… Так вот, я нанял человека, и вот какой фотоотчет он мне представил…

     Виталий разложил перед Машей фотографии, на которых она увидела себя с Лилей на улице, когда они ходили за продуктами, у подъезда, закатывающими инвалидную коляску…

     - Как ты мог? Это обидно.

     - Мне тоже обидно за такое недоверие, которое я, кажется, не заслужил. Почему ты ничего не говорила об этой женщине?

     - Я не думала, что тебе может быть интересно.

     - Кто она такая?

     - Девочка, с которой мы дружили в детдоме. Я помогаю им.

     - Хорошо она устроилась. Пользуется твоим добрым жалостливым характером.

     - Она не пользуется! Наоборот, стесняется моей помощи. Говорит, что ей от меня ничего не нужно. Но пойми – они пропадут без меня. Ее, в отличие от меня, никто не усыновил. Она выживала в одиночку. Выпустилась из детдома, даже не знаю, как ей досталась эта комната, родила от непонятно кого… Ребенок  больной. Ей  работать никак – с ним сидит. Живут на его инвалидскую пенсию. Понимаешь, если бы в тот день усыновили ее, а не меня, такая же судьба ждала бы меня!

     - Дорогая моя, всех не осчастливишь! В общем, так - я запрещаю тебе общаться и с этой женщиной, и вообще с такими людьми. Запомни – невезучесть заразна. Займись лучше Инной. Мной! Ты на себя не похожа в последнее время. Такое общение вредно сказывается на тебе.

     Маша молча выслушала мужа. Она всегда слушалась его. Муж – глава семьи. Жена – да убоится мужа. Они супруги, Богом венчанные. К тому же – он столько сделал для нее! Маша крепко задумалась. Воспоминания, воспоминания… Вспомнились времена, давно минувшие, люди, которые составляли смысл всей ее жизни, а сейчас их нет…

    

                                                                                3

 

     …Вновь вспомнилось детство. Шли годы… Жизнь постепенно налаживалась. Машу уже не дразнили в классе. Напротив, ее уважали за отличную учебу, а сшитые ею самой оригинальные наряды вызывали зависть у девчонок.

      Закончив школу с золотой медалью, она поступила в университет на физмат. Пенсию родителям больше не задерживали. Кроме того, в семейный бюджет добавилась Машина стипендия. Маша и в университете училась отлично, да еще и подрабатывала поломойкой. Когда однокурсники после лекций веселой стайкой собирались домой, она надевала серую робу, поднимала полное ведро и шла драить аудитории. Ребята подсмеивались над ней, но она делала свое дело сосредоточенно, монотонно, старательно.

     Когда она заканчивала последний курс, в их дом пришла беда – умер отец. Мать от переживаний сильно сдала – стала слезливой и беспомощной. И когда Маше, как лучшей выпускнице, предложили работу во Франции, она отказалась. Мать  и по этому поводу пролила немало слез:

     - Бедная ты моя девочка! Если бы не я, какое будущее было бы у тебя! Франция… Интересная престижная работа… А уж ты бы там не пропала – посмотри на себя, какая же ты у меня красавица! А вот приходится тебе здесь, со мной прозябать…

     Маша действительно внешность  имела замечательную – темнорусая коса в кулак толщиной, из-под длинной челки и черных бровей открыто смотрят на мир огромные синие-пресиние глазищи… На щеках – ямочки… Высокая, стройная, длинноногая. Правда, от таскания рюкзака с бутылками остались последствия в виде искривления позвоночника, но должен же у человека быть какой-то недостаток…

     - Ой, мама, - отмахивалась она. – Если бы не вы с папой, какое будущее у меня было бы?.. Это я должна вас за все благодарить. И здесь, дома, все у нас хорошо будет, не надо никуда ехать. Все ведь от человека зависит – если он несчастлив, так ему и во Франции тошно будет.

      Однако устроиться по специальности не получилось. В их небольшом городке в специалистах такого уровня  не нуждались. Физика плазмы… Ну где в их городке плазма? Маша уже готова была на любую работу – надо себя с матерью на что-то содержать, она обращалась ко всем своим знакомым, и наконец ее старания увенчались успехом – ей сообщили, что в издательство, выпускающее развлекательные журналы, нужен корректор. Не раздумывая, радуясь, что подвернулось хоть что-то, Маша вышла на работу. Она попала в мир, который до сих пор был ей незнаком – издательство: творческая шумная атмосфера, сотрудники, которые, казалось, всегда находились в приподнятом веселом настроении, еще бы, концепция журнала обязывала – всякие развлечения: рецепты, гороскопы, кроссворды, рекламные и шуточные статейки… Маша, будучи человеком закрытым, предпочитающим тихонько спрятаться в свою раковину – лишь бы не трогали,  сосредоточенно трудилась, не поднимая головы из-за монитора своего компьютера. Здесь у нее не появилось новых друзей, она избегала общения, и на нее не обращали внимания.

     Владелец издательства, симпатичный интеллигентный мужчина лет тридцати, одетый всегда безукоризненно в стильные дорогие костюмы, появлялся в издательстве раза три в неделю. Его появление всегда вызывало оживление  – народ толпился у дверей его кабинета – кто с документами на подпись, кто с макетами, кто с идеями… Несколько раз  он останавливался  возле Маши, спрашивал о чем-то, заглядывал в монитор. Но вот однажды он подошел к ней как будто чем-то смущенный. Маша сразу же почувствовала себя неловко, прекратила печатать, нахмурилась.

     - Над чем работаем? – прервал он затянувшееся молчание.

     - Допечатываю статью о путешествиях для десятой полосы.

     - Что за статья?

     - О путешествиях в Европу на автобусах. Рекламная статья.

     - А вы любите путешествовать?

     - Наверно, мне бы понравилось… Но я до сих пор нигде не была.

     - Как – совсем?

     - Да.

     - Вы не любите путешествовать?

     - У меня… нет возможности.

     - Вот как?.. Знаете, Маша, сегодня дождитесь меня после работы. Мы с вами сходим в одно  место и кое-что обсудим.

     - Хорошо, Виталий Валерьевич.

     Он направился к другому сотруднику. А Маша, спохватившись, позвонила матери.

     - Ты не против, если я задержусь после работы? Начальник велел, что-то обсудить ему надо.

     - Боже мой! Уж не уволить ли он тебя собрался? А? Маша? Ты там стараешься? Все делаешь, что тебе говорят?

     - Вроде бы все…

     - Ну, конечно, оставайся, раз начальник велел. А я что? Обед готов. Буду тебя ждать…

     После окончания рабочего дня, когда сотрудники уже покинули офис, Виталий Валерьевич вышел из своего кабинета в накинутом на костюм легком пальто – погода стояла по-настоящему весенняя. Апрель… Мельком взглянул на Машу, продолжавшую печатать.

     - Идемте…

     Маша накинула свою дерматиновую куртку и двинулась за ним. Он быстро шел впереди нее, не оглядываясь. Сел в машину. Маша растерянно остановилась. Он выглянул, властно махнул ей – садись, мол. Маша неловко забралась на переднее сидение, ударившись головой о дверной проем.

     Ехали молча. Виталий Валерьевич сосредоточенно молчал. Маша обмирала от страха, гадая, что же она не так сделала… Машина остановилась около кафе. Начальник и подчиненная вошли в камерный уютный зал, сели за уединенно стоящий столик. Он протянул ей меню.

     - Спасибо, но я не голодна.

     - Это после рабочего-то дня? Бросьте…

     Маша, внимательно изучив цены, выбрала что-то самое дешевое. Виталий Валерьевич, посмотрев ее заказ, усмехнулся и сказал:

     - Если вы не против, я закажу еще кое-что.

     Ужинали молча. Наконец начальник прервал молчание:

     - Почему вы не ездите никуда?

     - У меня больная мама.

     - Расскажите вообще о себе.

     - Я… даже не знаю, что рассказать.

     - Вы встречаетесь с кем-нибудь?

     - Нет, что вы…

      Маша смутилась.

      - А что тут таково, если бы вы и встречались?

      - Не знаю…

     Виталий Валерьевич внимательно посмотрел на нее и, видно, поняв, что ничего от нее не добьешься, заговорил сам. Он рассказывал о себе, о том, как у него возникла мысль заняться своим бизнесом, о том, что он любит путешествовать… Домой Маша пришла поздно.

     - Ну, что? – встретила ее встревоженная мать.

     - Сидели в кафе.

     - И что он говорил?

     - Да так – о себе в основном рассказывал.

     - О себе?! Господи, девочка ты моя, дай-то Бог, дай Бог… - загадочно взглянув на нее, сказала мать.

     - Ну что ты, мама?! Он! И я…

     Тем не менее вскоре он снова пригласил ее в кафе, и таким образом, ужины в кафе стали традиционными. Постепенно Маша перестала его стесняться и, уплетая разные вкусности, которые он заказывал, весело болтала, в основном, о работе: она предлагала разные идеи, чтобы журнал стал еще интереснее, бывало, критиковала что-то. Он слушал ее благосклонно, кивал, но всегда поступал по-своему.

     Маша вспомнила, как он впервые пригласил ее к себе... Да-да, это был его день рождения. Он пожелал отметить его вместе с ней, вдвоем… Маша помнит, как поразила ее его квартира – такая огромная, роскошно обставленная, не то, что малогабаритная запущенная хрущевка с мебелью еще с советских времен, в которой жили они с матерью.        В тот день она подарила ему теплые, связанные ею самой, варежки.

     - Пусть эти варежки греют тебя так же, как моя любовь! – воскликнула она, глядя на него  с детским восхищением широко распахнутыми небесно-голубыми глазищами.

     - А ты меня любишь? – сразу ухватился он за это бесхитростное признание.

     - А разве тебя можно не любить? – искренне удивилась она. – Ты такой красивый… талантливый… добрый… хороший!

     И тут он впервые обнял ее и поцеловал. Это показалось ей так неожиданно, что она закрыла лицо руками, стала задыхаться. А он говорил, стоя перед ней на коленях и гладя ее волосы:

     - Ты мне тоже очень, очень нравишься.

     - Но почему именно я?

     - Не  потому, что ты красива… хотя ты красива. Но, сама понимаешь, хорошеньких девушек немало, даже и в моей редакции… Ты меня привлекла, пожалуй, тем, что при своей яркой внешности ты – вещь в себе. Ты ни на кого не похожа. Загадка. Захотелось тебя разгадать… Иди же ко мне, - в голосе его появилась властность, - Я хочу тебя!

     Она поднялся и попытался увлечь ее. Куда? Поняв, что ему от нее надо, она вдруг задрожала и заплакала, отбиваясь от него.

     - Нет, нет, нет! Уйди! Пусти меня!

     - Но ты же сама сказала, что я тебе не противен.

     - Это не то! У меня никогда никого не было, никто ко мне не прикасался… И не прикоснется! Это – нельзя! Это нехорошо… - бормотала она, думая только о том, как бы выбраться отсюда. Да что там говорить - их отношения зашли слишком далеко! Это она виновата – поощряла все эти кафе.  И вот до чего довела ситуацию!

     Однако на него ее поведение произвело совсем другое впечатление:

     - Так у тебя никого не было? При твоей внешности? Ну, ты точно не от мира сего! Глупышка! Я тебе ничего не сделаю, пока ты сама не захочешь…

     - Только после свадьбы! – заявила она.

     Когда она рассказала о своем поведении матери, та удовлетворенно заметила, что Маша повела себя очень умно, именно так и надо завоевывать мужчину.

     - Но я не собиралась его завоевывать! – возражала Маша.

     - Разве ты не рада, что он сделал тебе предложение?

     - Не знаю…

     - Как же не знаешь? Ведь ты же любишь его?

     - Больше боюсь! – призналась Маша.

     … Летом сыграли свадьбу.

      Виталий организовал все с размахом: лимузины, ресторан, около двухсот гостей… Маша произвела фурор в изысканном роскошном платье, заказанном женихом на свой вкус, и нежными живыми розами в волосах. Она выглядела чудо, как хорошо! Гостьи, приглашенные со стороны жениха, смотрели на нее с нескрываемой завистью.

     - Да кто она такая? –  долетел до Маши чей-то недоуменный шепот.

     - Какая-то нищенка, даже, говорят, детдомовка…

     - Да вы что! И Виталий, с его деньгами, с его внешностью… Он мог бы сделать не такую партию!

     Маше стало мучительно стыдно, словно она заняла чье-то чужое место,  словно она украла что-то и в скором времени это откроется… Зато ее мать не скрывала счастья,  постоянно плакала и то и дело повторяла всем, кто готов был ее слушать:

     - Какое счастье, что я дожила до Машенькиной свадьбы! Эх, отец не дожил – как бы он радовался… Как моей доченьке повезло! И по справедливости – уж не она ли красавица, не она ли умница… Дождалась я! Дождалась такого счастья!

     Через год Маша родила дочку Инну. К ее услугам были – няня, горничная, повариха. Она только ребенком занималась.

     Дочку Маша обожала! Она предупреждала малейшее ее желание, могла часами перебирать с ней игрушки, катала на своей больной спине. С увлечением начала было вязать ей ползунки и шить распашонки, но муж высмеял ее порыв.

     - Ну, еще не хватало, чтобы моя дочь в самошитых рубашонках ходила! Уж мы ли не сможем купить ей все, что надо!

     - В самом деле… - виновато согласилась Маша, пряча подальше спицы и нитки.

     Когда Инна немножко  подросла, стали путешествовать. Калейдоскопом проносились города и страны: Париж в тающей дымке, причудливые каналы Венеции, строгие соборы Реймса, роскошная живопись Италии, торжественные руины Греции, напоенные экзотическими ароматами  южные ночи Египта… Маше казалось, что она находится в театре на бесконечном представлении, с вечно сменяющимися декорациями. Самое сильное впечатление произвел на нее Иерусалим, Храм Господень с расколотой надвое колонной, как бы предупреждающей об опасности неверия... Маша, как и другие паломники, спустившись с Голгофы, простиралась на каменной плите, на которую, по преданию, было положено тело Иисуса после снятия с креста. Пригнувшись и замирая от страха и благоговения, протискивалась она в Гроб – тесную пещеру, с выдолбленным в камне выступом, на котором несколько часов до своего воскресения лежал Он… Она опаляла свечки в пламени благодатного огня и плакала от умиления, что Бог сподобил, избрал, приблизил… Ни дочь, ни муж не разделяли ее экстаз. Для них Храм Господень был такой же достопримечательностью, как  восточный базар. А Маше казалось, что после паломничества к святым местам она поняла что-то важное, что пока не может не только облечь в слова, но и поймать саму мысль.

 

 

 

                                                4

 

      … «Да, Виталий – хороший. Он превратил мою жизнь в праздник. Но счастлива ли я оттого, что моя жизнь – вечный праздник? Нет, - признавалась она себе. – Разве может быть счастливой сытая, но пустая жизнь? В жизни должен быть какой-то высший смысл.  А сейчас его нет! Моя жизнь – как будто золотая клетка…»

     Так думала она, сидя в спортивном зале и глядя на то, как ее дочь, тоненькая, в балетках и пачке, наряду с десятком таких же  неуклюжих пока еще, балерин, тянет ножку. А высокие, под потолок, зеркала, дробят их отражение на десятки частей, и каждая часть живет своей жизнью…

     « Но разве не может быть смыслом жизни воспитание дочери, забота о муже?.. Нет, это все не то. И животные заботятся о своих детях и своих родичах. А я человек. Смысл моей жизни должен быть – помощь людям. Именно так».

     Позанимавшись, Инна резво подбежала к матери, обняла ее и, обдав ароматом своих кудрявых каштановых волос, воскликнула:

     - Мамочка, я в душ и мигом к тебе!

     Маша смотрела, как ее дочка, подпрыгивая и напевая, скрылась в «раздевалке» и вдруг вспомнила инвалидную коляску и скрюченные ножки Лилиного сына.  Какая же пропасть между этим больным ребенком, бедным, ютящемся в каморке, не имеющем  радости в своей маленькой жизни,  и ее дочкой, благополучной, здоровой, уверенной в себе, заласканной родителями, с безразличием принимающей дорогие подарки, как должное. Ее бы  в Лилину бедную комнату, чтобы она поняла, какая она счастливая и всегда помнила, что может быть и вот так… Может, что-то в ее душе перевернулось бы, и она поняла бы, что за все надо благодарить Бога… Да, приходится признать, что ее дочь, ее маленькая копия, растет не похожей на нее. У девочки формируются свои ценности, свой взгляд на все, чуждый взгляд, и Маша не может повлиять на дочку. Она не знает, что надо говорить, чтобы убедить ее… А может, ничего говорить не надо? А надо своими делами, поступками формировать это  маленькое существо? Инна должна вместе с ней помогать людям! Вот что! Но как? Муж же против!

     Проходя мимо храма, возле резных ворот которого сидело несколько озябших старушек, униженно кланяющихся, в ожидании милостыни, Маша достала мелочь из внутреннего кармана пальто  и раздала им. «Мелочью хочешь отделаться? – тут же одернула она себя. - Если ты счастлива, сыта,  ты не должна забывать, как много людей, у которых ничего  нет. Не должна забывать, что  все это тебе досталось незаслуженно, не потому, что ты такая замечательная, а потому, что так Бог милостиво соизволил».

     Подумав, Маша вошла в храм. Служба закончилась, в храме было тихо и темно. Поставив свечку у иконы Божьей матери, Маша продолжила свою неотвязную думу:

    «Я должна помогать людям, которые нуждаются в помощи! Если не я, то кто? В мире так много равнодушия! Мы ускоряем шаг и прячем глаза, проходя мимо несчастного бездомного человека, больной собаки или подбитой птицы. Нас это не касается! Это не наши проблемы! Но это неправильно! А мы, христиане, которые должны показывать пример доброты, щедрости, милосердия, бескорыстной помощи, умения не цепляться за богатство, вообще за все, что есть в этом мире – чем мы отличаемся от других? А, как сказано в Евангелии, вы – соль земли, если соль не будет соленая, что тогда?.. Виталий запретил помогать! А я – взяла да и послушалась? Да еще и вздохнула с облегчением – можно успокоиться, укрыться в своем мирке, ведь так хочет муж?.. Что думает Лиля? Что я ее бросила?  А несчастный больной ребенок! Как он?.. Но Виталий – мой муж, он запретил мне посещать этих людей. А мой долг – слушаться мужа. Да, но помогать бедным – тоже долг! Христианский долг! Как быть?!.. Господи, научи! Господи, укрепи!»

       

                                                           5

 

         В тот знаменательный для Маши день был выходной. Виталий собирался вывезти семью на пикник. За завтраком Инна рассказывала о своих детских делах, Виталий шутил.  Маша же сидела, ни к чему не притрагиваясь, с лихорадочно горящими глазами.  Виталий обратил внимание на ее состояние:

     - А что же наша мама ничего не ест? Не приболела?

     - Нет… - и, как в омут с головой. - Виталий, я ухожу от тебя!

     - Куда? – опешил он.

     - К Лиле и ее ребенку, пока…

     - Надолго?

     - Надолго…

     - Не понял… - он бросил вилку и нож. За столом повисло наэлектризованное молчание.

     - Объясню… Ты запретил мне общаться с ними, а я не могу так… Мне их жалко! Они пропадут без меня.

     - До сих пор не пропали.

     - Я им нужна. И я решила развестись с тобой и уйти к ним.

     - То есть, эта чужая женщина для тебя дороже нас?

     - Я им нужна.

     - Им  нужна, а нам не нужна?

     - Тебе я не так нужна… Ты сильный человек, хозяин жизни. Я лишь придаток к твоему быту. Не будет меня, будут горничная, гувернантка, повариха.

     - То есть, ты бросаешь меня, бросаешь Инну, чтобы жить с этой женщиной?

     - Инну я забираю с собой.

     - Ну уж нет! Я от папы никуда не уйду! – подала голос девочка, враждебно глядя на мать. – Папа, что с мамой – она с ума сошла?

     - Похоже… А теперь давай поговорим серьезно, - нахмурился Виталий. – Это блажь! От безделья!

     - Это не блажь.

     -  На что ты собираешься жить?

     - Я… устроюсь на работу.

     - Хм… Куда? Кем?

     - Не знаю.

     - Не знаешь, где ты будешь работать, на что жить, и собираешься забрать в эту неустроенную, нищую жизнь ребенка? Инну я тебе не отдам.

     - Я подам в суд!

     - Спасибо, жена. Это за всю мою любовь к тебе? За мое доброе отношение?

     - Пойми, я не могу иначе! – Маша всхлипнула, но взяла себя в руки – нельзя плакать, нельзя показывать свою слабость.  В этот момент она гордилась собой – она проявила характер. Дело сделано – самое трудное позади.

     - Суд тебе ребенка не отдаст: у тебя нет жилья, нет работы. У тебя вообще ничего нет! Все – мое!

     - Да уж… Жалею, что продала тогда мамину квартиру и отдала тебе деньги на твой бизнес.

     - Подумай, Маша! Что касается нас с Инной – мы прощаем тебя.  Давай забудем этот разговор. Если тебе так хочется общаться с этой женщиной – ради Бога! Считай, что ты проявила характер и настояла-таки на своем. В конце концов я же не изверг какой! Я не против, бедным надо помогать. В этом даже что-то есть.

     - И до каких пор я могу им помогать – до очередной смены твоего настроения? Нет. Так не годится. Я решила. Я хочу жить другой жизнью. Более правильной в христианском понимании.

     - А что, твоя религия разрешает тебе разрушать венчанный брак?

     - Я останусь с тобой в венчанном браке. Ты мой муж, и будешь моим мужем всегда. У меня не будет других мужчин.

     - Твоя религия поощряет бросать своих детей?

     - В Евангелии сказано – «оставь своего отца и свою мать, оставь своих близких,  и следуй за мной». Как-то так…

     - Маша, но ведь тебя тоже бросили твои родители! Вспомни, каково тебе пришлось?

     - Как я могу обвинять своих родителей, не зная, какие обстоятельства заставили их так поступить? И потом,  может, это к лучшему. Для меня. Все ведь в воле Божьей. Бог знает, как лучше.

     - Ну, ты какая-то не от мира сего! Взял я тебя из грязи, а ты так ничего и не оценила. Обратно в грязь тебя тянет.

      Было сказано еще много чего, но Маша уже не слушала – она смотрела на этих, в сущности, чужих ей людей, и думала только о том, как бы скорее уйти из этой чужой, опостылевшей жизни. Затем, словно зомби,  собрала минимум вещей, и ушла, не оглянувшись на дочь и мужа.

     Лиля была в шоке, когда ее подруга объявилась после долгого перерыва  и, бросив на пол сумки с вещами, объявила, что пришла к ним жить. Насовсем.

     И началась для Маши новая жизнь. Более понятная и привычная.

     Маша начала с поисков работы. Однако первая и последняя запись в ее трудовой книжке была сделана более десяти лет назад. На многочисленных собеседованиях  на  нее смотрели с сожалением и, пожимая плечами, отказывали. В итоге она устроилась уборщицей в дом к обеспеченным людям, работала с утра до ночи, затем несла трудовую копейку Лиле и ее ребенку, по дороге обходила магазины в поисках того, что подешевле. Вечером, усталая, измотанная, но счастливая от сознания того, что она выполняет свой долг, что  она – на своем месте, Маша засыпала. На полу, так как на еще одну кровать они никак не могли накопить.

     Параллельно Маша занималась разводными делами. И каждые выходные, как на работу, ходила к дочери – воспитывать, проверять уроки, интересоваться ее детской жизнью. Поначалу Виталий и Инна уговаривали ее вернуться, однако она, повидавшись с дочерью, упрямо уходила. На суде муж вновь попробовал уговорить ее,  однако Маша оставалась непреклонна. После официального развода Виталий перестал ее уговаривать, встречал сухо. Маша подала в суд, чтобы забрать дочь. Она представляла, как они будут жить вчетвером – они с Лилей и их дети. Инна, как и она в детстве, выучится шить, вязать, вести домашнее хозяйство, то есть будет готова во всеоружии встретить черный день. И, находясь рядом с больным мальчиком, наверняка станет добрее, собьется с нее спесь избалованного ребенка… Однако суд удовлетворил ходатайство отца, Инна осталась с ним. И вот тут-то Маша дала волю слезам. Однако судьи смотрели на нее, как на сумасшедшую и возражали, что она должна была понимать, на что идет, когда уходила из семьи. Впрочем, было решено, что выходные она может проводить с дочерью.

     Маша попыталась познакомить дочку с ее новой семьей – Лилей и ее сыном. Однако Инна, придя в их комнату, смотрела вокруг с такой брезгливостью, а на больного ребенка – с таким отвращением, что Маша перестала приводить ее в свою берлогу.

     Со временем она стала с горечью замечать, что дочь отвыкает от нее. Свидания с матерью превратились для девочки в тягость и скучную обязанность. Она стала грубить матери, смотреть на нее свысока. Однажды Маша предложила ей сходить куда-нибудь, однако дочь, скептически посмотрев на нее, заявила:

     - Нет уж… Извини, но ты выглядишь как какая-то…

     - Как я выгляжу?

     - Ну смотри – у тебя ногти обломаны, руки в цыпках. Ты плохо одета, в каких-то стоптанных тапках… Седые волосы хоть бы закрасила!

    - Тебе не стыдно?

     - Мне – стыдно?! – холодные голубые глаза девочки смотрели с недоумением. «Кому должно быть стыдно, так это тебе!» - ясно читалось в них.

     Виталий не долго проходил в холостяках. Он привел в дом  молодую жену, с которой Инна быстро нашла общий язык и даже стала называть мамой. И теперь новая мама отвозила девочку на занятия. А вскоре в их семье появился еще один ребенок. А Маша? Она по-прежнему жила с Лилей. До тех пор, пока не умер ее больной сын. Лиля впала в депрессию, плакала целыми днями, ни на что не реагировала, работу искать не спешила, а Маша продолжала тянуть лямку. Но как-то раз Лиля вернулась откуда-то не одна, а с мужчиной помятого вида и, смущенно и виновато отводя взгляд, сказала:

     - Я… это… как бы замуж выхожу… Сама понимаешь, втроем нам в этой комнате никак… Я тебе, конечно, благодарна за все, но… я хочу создать семью…

     - Да что там! – перебил ее мужчина, угрожающе поигрывая мускулами. – Сваливай отсюдова, и все дела. Комната не твоя, ты тут не прописана. Об чем еще говорить?

     Маша безропотно собрала сумку и ушла. С сознанием выполненного долга. Ее выгнали? Ну и что? В этом мире тысячи несчастных людей, которым  нужна ее помощь…